Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб Страница 42

И пошел, опираясь на посох, высокий, худой.

Князю Владимиру Гурген пускал кровь. Темная, вязкая, она томной струйкой стекала в медный таз. Врач брал ее на палец, нюхал, шептал что-то на своем языке, а Владимир посмеивался:

— Язык мне твой непонятен, Гурген, о чем бормочешь. А кровь у меня что у коня старого, тащит воз тащит, а жизни уже нет.

Врач насупил косматые брови:

— Ты не конь, ты великий князь, а кровь твоя в застое. Я сварю тебе настой из многих трав, и кровь сделается алой и станет играть в твоих жилах.

Однако сколь ни пил Владимир настоя, кровь оставалась прежней, и великий князь сказал:

— Не обновляется кровь, и нет в том вины на тебе, Гурген, молодость не возвращается. — Великий князь, чуть повременив, добавил: — О прожитых годах не сожалею, что судьбой предопределено, исполнил, а как после меня, то Господу решать. — И повел рукой. — Молодость и старость — закон жизни. Тебе ли то не ведомо, Гурген?

Вторая неделя, как Георгий дружинник. Вместе с другими отроками проводит время на ристалище — обучается владеть мечом и копьем, стрелять из лука и держать щит, то, чему Бориса обучали год назад. День у Георгия занятый, и ему редко удается побывать на Подвальной улице. Разве когда с караула сменится либо с дозора вернется и едва коня расседлает, на конюшню отведет, спешит к Ульке. А она его уже выжидает. Выскочит из калитки, перемолвятся — и назад в дом, ино пойдет злой слух, и не очистишься…

Борис говорил товарищу:

— Дай срок, Георгий, скажем великому князю, и женишься. Поставим тебе хоромы, я буду к вам в гости ходить, сына твоего первого пестовать…

Говорил так князь, а сам о своем думал, Ольгицу вспоминал. Верно мыслит, позабыл ее Борис, ан не так. Все не решится поведать отцу о ней, какая она и чья дочь. Что ответит ему великий князь? Борис знает, Владимир Святославович задумал породниться с германским императором Генрихом, там невест искать младшим сыновьям, а против воли отца не поступишь.

Как-то завел князь Владимир при митрополите разговор о женитьбе Бориса.

— Близится время, когда привезут Борису невесту из страны Германской.

Борис промолчал, а митрополит заметил:

— Святополку латинянка досталась, Ярослав из варягов везет, а Бориса тоже католичкой наделить хочешь, как и Святополка?

Обрадовался Борис, в митрополите защитника своего увидел, но тут Владимир голос возвысил:

— Те, владыка, невдомек, в браке княжеском не одна любовь надобна, но и расчет государственный…

Так и не осмелился Борис завести разговор с отцом об Ольге.

Великий князь суд вершил нередко: то торговые люди свару меж собой затеют, то взаимодавец с ответчиком требуют рассудить их, то тут двух разбойников на торгу изловили, продавали корзно боярское и шапку меховую. Суд собрался на княжьем дворе. Владимир Святославович сидел на помосте, а вокруг гридни толпились и народ киевский.

Привели воров. Те по сторонам глазищами зыркают зло. Люд гудит, требуют смерти разбойникам.

— Ты погляди, князь, на рыла воровские!

— Поспрошай, сколь душ загубили?

Тут Владимир Святославович голос подал:

— Каково, молодцы, догулялись?

Седой разбойник ответил:

— Как знать, князь великий, коли отпустишь, подышим еще.

— Сызнова за кистени?

— Кистень ли, топор, все одно!

Тут второй разбойник в разговор вступил:

— Погляди на корзно и шапку боярскую, великий князь, у мужика есть ли такое? Ужли боярин трудится боле?

— Смело ответствуешь, вор, а за то облегчу смерть вашу. Не забьют вас батогами, не повесят на страх другим, а изопьете вы сполна днепровской водицы.

Поклонились воры:

— За милость твою благодарствуем, великий князь, а нам все едино, на суку висеть, водицу ли днепровскую глотать.

Поволокли гридни разбойников к днепровской круче, а народ разошелся довольный.

— По справедливости суд, другим в науку…

Вот уже месяц, как Борис в Киеве, и все без дела, подчас о Ростове вспоминает с сожалением, там хозяином был, а здесь под рукой великого князя, и не поймет, чем ему заниматься.

Завидовал Ярославу, хорошее княжество получил в удел. Пятины новгородские распростерлись на север и восток, разбросал Новгород свои крылья. Богатое Новгородское княжество, не только с пятин богатеет, но и торговлей. Ярослав цепко держит власть, теперь с конунгом Олафом в родство вступает.

И Мстислава вспоминает Борис. У этого княжество беспокойное, Хазарский каганат о себе напоминает, печенегов у Белой Вежи остановил, и теперь они к Тмутаракани подступать не решаются…

А что ему, Борису, начертано? Нет, он не ждет смерти отца, в чем пенял митрополит Святополку и Ярославу. Ему бы хоть малое княжество, пусть оно будет таким же беспокойным, как Переяславское, но там он будет чувствовать себя князем.

Подчас выезжал из города и давал коню волю. Побывал в ските у старцев. Разросся он, отшельники несколько пещер уже обжили. Здесь же под землей молельня, а наверху на холме церковь поставили, и кто бы ни плыл по Днепру, всяк ее видел.

Нередко проводил Борис дни с артелью строителей, городни укреплял. Староста артельный шутил:

— Те, княже, прямая дорога с нами, городенцами!

— Великий князь не отпустит, а я бы рад.

— А из тебя знатный городенец выйдет…

Понимал Борис шутку, однако думал, не родись он князем, пошел бы с артелью строителей, глядишь, полней жизнь была бы, не то что ныне, не ведает, куда приткнуться.

В середине лета с верховий Днепра спустился караван царьградских торговых людей. В Ладоге и Новгороде сделали удачные закупки и теперь возвращались домой в Константинополь.

В Киеве пришли купцы к великому князю, взмолились:

— Выдели нам, Владимир Святославович, гридней, обезопась нам переход к морю, засад печенежских опасаемся. Мы же, что нам мытник укажет, оплатим сполна…

Позвал великий князь сына:

— Когда был на засечной линии, на валы земляные обратил внимание?

Кивнул Борис.

— Они славянами еще до князя Олега насыпаны, а засечная линия — дело рук Олега. Однако печенеги не унимаются. И коли не набегами, так засадами на Днепре одолевают. Вот и нынче жалуется люд торговый. Потому и говорю тебе, возьми гридней, сопроводи караван, а ежель увидишь печенегов, отбрось их в степь.

Борис и рад, позвал с собой Георгия. Из младшей дружины выделил ему воевода сотню гридней, и, как только корабли гостей снялись с якорей, Борис повел свой отряд.

Идут гридни, по бокам и наперед дозоры князь выставил, чтоб внезапно печенеги не наскочили.

Рядом с князем стремя в стремя Георгий рысит, вспоминает места, где с валкой проходил, как на бродах переправлялись.

— Я, Борис, степь почуял, когда из плена бежал. Лежу днем в кустах, солнце выгревает, а запах от степи дурманит…

Вечерами, бывало, приставали корабли к берегу, купцы разминались, передыхали, а гридни их покой оберегали…

На печенегов наскочили, когда ко второму порогу подъехали. Издалека клекот и рев воды на камнях разносился. Не успели печенеги в степь уйти, как гридни бой завязали, много зарубили, а другим скрыться удалось, ночь спасла…

До устья Днепра сопроводили дружинники гостевой караван, и, только когда корабли вышли за днепровские лиманы и, распушив паруса, взяли к морю, Борис повернул гридней.

Подобно шее гордой птицы изгибается речка Лебедь, Лыбедь. Стояло на Лыбеди село Предславино, место живописное, леса сосновые, грибные, луга пойменные, заливные.

Еще князю Олегу приглянулось Предславино, и он поставил на холме княжий двор и хоромы, обнес их высоким частоколом. Дом рубленный о двух ярусах, с сенями и переходами, окруженный хозяйственными службами с тиуном и холопами.

Однако, несмотря на красоту здешних мест, Владимир редко появлялся в Предславине. Прежде бывал чаще. Но с той поры, когда отдал Предславино Рогнеде и в один из приездов сюда великого князя Рогнеда едва не зарезала его, Владимир невзлюбил Предславино.

Но Борис не знал всего этого и места здешние полюбил. Бывая здесь, ночевал в старом княжеском доме, спал на кровати, на которой, по преданиям, спал князь Олег, и мысленно переносился в то далекое время. Ему виделся мужественный образ бывшего конунга варягов, ставшего великим князем киевским, опекуна князя Игоря, положившего начало дому Рюриковичей…

Но не только Олег виделся Борису, являлась к нему и княгиня Ольга, его прабабка. По рассказам Добрыни, она была красивой и властной. Мстя за смерть мужа, она сожгла столицу древлян, а их вождей живыми зарыла в землю.

Привиделось как-то Борису, что явилась к нему старая княгиня, берет за руку и говорит:

— Ты забыл меня, Борис, а ведь я Ольгица, дочь ростовского тиуна.