Андрей Тюнин - Свенельд или Начало государственности Страница 7

              А ночью мне снились высокие стены надменного города, не скрывающие золотые купола каменного храма; Олег, обламывающий оперенье стрелы, вонзившейся в правый бок и сбившей его навзничь; безбровые окровавленные лица Аскольда и Дира; и я, ведущий за повода норовистого скакуна, на котором сидел  послушный отрок с зелеными глазами Рюрика. И уже во сне я пытался понять смысл обрывистых видений, связав их воедино, но так и не мог этого сделать ни ночью; ни утром, наяву;  ни много дней и много лет спустя. 

9.

  Утром, едва рассвело, Аскольд и Дир, вместе с несколькими вятичами, плененными Олегом  до нашего появления, а теперь отпущенными на свободу, отплыли по направлению к Киеву. Богатый легендарный город, как и предупреждал Мергус, манил не только русичей, но каждого, кто о нем  слышал хотя бы несколько слов из старинных преданий или из рассказов очевидцев.

               Несмотря на раннее время, скоропалительный отъезд Аскольда и Дира не прошел незамеченным для большинства обитателей  поселка и гостей, съехавшихся на похороны  Гостомысла. 

                Олег, Вадим, глава волхвов – Пелгусий и наиболее родовитые из приехавших словен, кривичей и весь собрались на традиционный совет, приплыв на трехместных плоскодонках на середину священного озера. На одном таком же  суденышке со скрипучими уключинами,  нарушающими  тишину туманного утра, расположились и мы: Щепа за веслами; Рюрик, молчаливый и сосредоточенный,  на корме; я, лишенный возможности наблюдать куда мы  движемся, на носу. Трувор и Синеус, тщательно скрывая свое недоумение, были вынуждены остаться на берегу, поглощенные безмолвной толпой русичей. 

                   Несколько последних взмахов легких весел и мы удачно вписались в образованный лодками полукруг, который благодаря нам без особых стараний гребцов приобрел законченный вид. Теперь и я, и Щепа, слегка повернув головы, могли видеть всех присутствующих, среди которых, благодаря расположению лодок, невозможно было выделить ни первых, ни последних. 

                   – По обычаю отцов и дедов мы собрались на совет,  где нельзя оставить вопрос без ответа, а ответ без внимания, – Олег выглядел и торжественно и озабоченно, он впервые открывал собрание племенных вождей, –  мудрый Гостомысл,  ночь назад отошедший в иной мир, завещал нам призвать для  прекращения кровавой вражды правителя из чужой, но уважаемой и воинственной страны. Рюрик откликнулся на его зов и приплыл к нам со своими верными и отважными воинами, и сейчас, здесь, от имени всех я  требую от него прямого ответа – готов ли он стать нашим  вождем и взвалить на свои  плечи заботу о новом народе, судьба которого станет для него важнее собственного счастья, горя и благополучия?

                –  Да, – негромко, но твердо произнес Рюрик, и  всепроникающее эхо донесло его чеканный ответ и до толпы, собравшейся на берегу, и до ладьи, покинувших нас Аскольда и Дира, и до ушей потустороннего мира, где теперь обитали и Гостомысл и Мергус, ставший Мером.

           Олег словно ждал именно такого ответа – слишком уж быстро в его руках появился бирюзовый браслет чуть светлее зеленых глаз Рюрика   с изображением хищной двуглавой птицы, напоминающей гордого орла.

               –  Когда-то владелец браслета был могущественным вождем всех славян, –  Олег бережно передал драгоценность мне, так как именно нос  нашей лодки упирался в корму суденышка, где размещался юный брат Гостомысла, – многие охотились за ним как за ценнейшей добычей в своей жизни, но он должен принадлежать тому, кто вступил на опасную и благородную дорогу  славянского объединения.

             Я осторожно встал и на сдвоенных ладонях, через голову необычно молчаливого Щепы, передал браслет Рюрику. Десятки немигающих глаз не отводили взгляда от легендарного украшения, а моим ладоням стало зябко, словно я только что держал в них не легонькую вещицу, а толстый, обжигающий холодом кусок льда.

             Рюрик, так же, как и я, принял браслет на сведенные вместе ладони, вытянул руки к центру   лодочного круга, а затем резко развел их в стороны, и драгоценная реликвия булькнула в воду залежавшимся на берегу замшелым камнем. Лодки покачнулись, судорога исказила водную гладь озера, и зловещая тишина повисла над нами и над всем видимом глазу пространством. Но не охнул   Олег, первым нарушивший изумленное молчание присутствующих:

          – Объясни!

          – Браслет – символ прошлого –  источник раздора и зависти,  наша слабость, а если мы хотим стать сильнее и мужественнее – наша опора сегодня – совместная решимость идти до конца. Мы должны быть сильны  духом и деяниями, а не  памятью славного, но далекого прошлого.

           – Я согласен с тобой, –  вновь первый отреагировал Олег, и боюсь, не одному мне показалось, что он и Рюрик заранее обговорили и свои действия, и свои реплики.

            Однако тут же следом раздался незнакомый  спокойный и мелодичный голос

          – Пусть будет так. Но готов ли ты отказаться от Одина, взять в жены славянских дочерей и жить по нашим законам и обычаям? – Голос принадлежал Пелгусию. Старик сидел в лодке с прямой спиной, со скрещенными на груди руками, на которые спадала холеная, причесанная волосок к волоску серебристая борода. Странно, что, требуя ответа от Рюрика, его широко посаженные проницательные глаза буравили мое лицо, изучая мои глубоко спрятанные мысли и сомнения.

         – Да, – ответил Рюрик, а я подумал, что, если бы здесь был Дир, он бы нашел подтверждение своим выводам, высказанным при вчерашнем прощании. Может, действительно слишком легко мы отказываемся от Одина, и можно ли вообще  отречься от того, с чьим именем шел на смерть и чьим именем приветствовал и  последний глоток пресной воды в соленом море, и первый крик новорожденного младенца? Как мог Рюрик произнести это «да» не колеблясь, с решимостью обреченного раз и навсегда покончить с  прошлым, занявшим большую часть дарованной именно Одином жизни? Он что, действительно поверил в проклятье Одина, или его вера не была всеобъемлимой и истинной? А как быть с новыми богами, чьи лики сейчас направлены прямо на Рюрика и чьи имена он даже   не успел запомнить? Завтра он должен поклоняться им, и их именем освещать свои деяния. Он что, считает богов равными себе и думает, что они поймут перемену его  убеждений, не перессорясь между собой? А может, он и не верил в Одина-бога, воспринимая его лишь как еще один символ  законной родовой власти?

           Я почувствовал, что запутался в своих мыслях, словно птица в охотничьих силках, и что Пелгусий немного смог прочитать по моему лицу, зря напрягая старческие глаза. С трудом мне удалось сосредоточиться и прислушаться к продолжающемуся разговору. Вопросы теперь задавал   Вадим, знакомый нам по встрече с  умершим Гостомыслом.

           – Мы надеялись на ваши дружины, а вас слишком мало. Сегодня утром вас осталось  четверо, куда отправились Аскольд и Дир?

           Совет превращался в своеобразный допрос, но Рюрик обязан был отвечать, и мне становилось   интересно, как он объяснит скоропалительный отъезд наших сородичей, не прибегая ко лжи. Говорить правду – было бы глупо и губительно, а представить себе Рюрика в роли обманщика я просто не мог, за долгие годы привыкнув к его суровой честности. Но видно первый совет с нашим участием на новой земле был созван и для того, чтобы менять мои представления о том, кого я знал лучше, чем себя.

           – Они как раз и отплыли за варяжскими дружинами, –  теперь уже Рюрик уставился на мою переносицу, игнорируя обращенные на него взгляды русичей, но я и сейчас справился с целой бурей обрушившихся на меня чувств, и он, как ни в чем не бывало, продолжил  – завтра за помощью отправятся и Синеус с Трувором!

           Быть правителем по праву рождения или придти к власти в результате собственных усилий и игры случая? Быть предельно откровенным, зная, что твоя правда воспринимается как высшая беспрекословная добродетель при любых последствиях или ловчить и изворачиваться, не уповая на милость богов, страшась неудачи и полного краха? Принимать решения в гордом одиночестве или вовлекать в свои хитросплетения друзей и близких, взваливая и на них тяжелое бремя  ответственности за свое решение и подвергая их неминуемой опасности в случае неуспеха? Целый рой подобных вопросов пронесся в моих мыслях, и я окончательно потерял способность следить за дальнейшим ходом разговора.  

       Когда мы причалили к берегу, рядом со мной оказался не Рюрик и не Щепа, а Пелгусий, – очевидно, волхва не переставала интересовать именно моя особа. Уважение к нему было столь велико, что члены совета, заметив желание Пелгусия переговорить со мной, почтительно предоставили нам такую возможность, оставив нас наедине у кромки священного озера. Старик в очередной раз попытался проникнуть в мою душу своим  изучающим взглядом и снова потерпел поражение. Смирившись с ним, он подошел ко мне вплотную и произнес еле слышно, так как будто пытался убедить самого себя: