Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость Страница 87

Будто подслушав мои мысли, погода вдруг резко меняется: солнце исчезло. Серые полотнища облаком низко стелятся над землей. Вскоре начинает накрапывать мелкий дождик. Йордан накидывает на себя большую серую прорезиненную накидку. Это скорее даже не дождь, а мелкая водяная пыль. Но и это меня радует: отношение к погоде на войне очень меняется. Плохая погода означает защиту от вражеских бомбардировщиков. Я стал иначе, чем раньше оценивать и виды местности: плоские равнины с широкими бетонками дорог вызывают у меня неприятное чувство. Мы мчимся на приличной скорости, и я лишь посматриваю по сторонам, словно на боевом мостике подлодки, пока вновь не въезжаем в аллею высоких платанов. Никто, наверное, уже не знает, кто посадил их вдоль этой дороги, чтобы получить благословенную тень и сколько им еще предстоит здесь простоять.

Недалеко от городка Мант-ла-Жоли вижу огромные чадящие облака за небольшими столбами дыма. Мант-ла-Жоли горит? Запах гари проникает всюду.

Мант-ла-Жоли первый разрушенный город на нашем пути. Лишь угрюмые темные фигуры мелькают тут и там. Бездомные? Или мародеры?

Интересно, удастся ли нам проскочить этот городок без проблем? На большом перекрестке стоят жандармы в касках, и взмахами жезлов сортирую транспорт. Нам надо ехать вперед вдоль целого квартала разрушенных зданий. Но на узком въезде приходится ждать, пока жандарм покажет нам путь среди нагромождений балок и огромных куч разбитого кирпича и щебня.

С удивлением обнаруживаю, что во мне весь этот разбитый город не вызывает ни какого сочувствия. Лишь бессознательно отмечаю разрушения и равнодушно оцениваю то или иное попадание бомбы.

За Мант-ла-Жоли глубоко вспаханная прямыми попаданиями бомб дорога. Марокканцы, с красными фесками на головах, уже здесь и засыпают воронки землей и щебнем. Связисты тянут новые провода. Темп нашего движения снизился до черепашьего.

Совсем рядом с этой дорогой течет Сена. Тополя и ольха образуют красивую группу на ее берегу. Сквозь листву светится цвета охры и крокуса противоположный берег. Несколько зданий на левой стороне дороги почти закрыты разросшимся шиповником. Нигде так не цветут кусты шиповника как во Франции: Постоянное тепло и частый дождь – вот подходящие условия для их роста. Над всей местностью теперь висит синевато-белесая дымка. Она размазывает даль и гармонично связывает все цвета вместе. Под зеленью деревьев на берегу Сены пасутся черно-белые коровы: прямо как на картинах импрессионистов.

В какой-то деревушке осторожно объезжаем неразорвавшуюся авиабомбу. Почти все здания являют собой жалкие развалины, деревья безжалостно сломаны – словно спички. Кора свисает грубыми лохмотьями, обнажая голые остатки стволов.

Город Вернон. Останавливаемся на площади перед собором. Проржавевшие остовы машин среди развалин. Из больших оконных проемов ратуши развиваются на ветру закопченные шторы. Разбитые золоченые рамы и куски люстр валяются перед зданием. Промеж выгнутых наружу боковин соборного окна висят обрывки каких-то пергаментов. Словно паутинная сеть торчит свинцовая решетка витража. Гора щебня высится по обеим сторонам улицы.

К счастью многие здания целы: коричневые фахверки, каждый этаж зданий имеющих до 4 этажей, несколько нависают над нижними. Фахверк здесь несколько отличается от уже известных мне: он показывает здесь только горизонтальные и вертикальные брусы здания, без диагональных деревянных соединений, придающих, при первом взгляде на них, устойчивость всей конструкции. Поперечные балки между этажей с красивыми каннелюрами и резными украшениями. Иногда встречаются также красиво украшенные горельефами угловые колонны.

За Верноном расстилаются поля красного мака, над которыми вьются стаи ворон. На другом берегу Сены между зеленых крон деревьев виден серо-белый замок.

Навстречу движется колонна грузовиков. Что за легкомысленность: пехота сидящая в кузовах, и смотрящая на остовы сожженных грузовиков, кажется, так и не поняла, что будет следующей.

На лугах стоят дома сложенные из булыжника и толстого слоя цемента. Водонапорные башни. У одной снесена напрочь круглая заостренная крыша.

Затем вновь широкие поля, смешанные леса. Свежевспаханные поля имеют грязновато-розовый цвет. Что за минералы могут быть в этой почве?

С каждым километром нашего движения становится ясно, что мы движемся по дороге, предназначенной для наступления. Я и представить себе не мог такую передовую линию фронта.

Так мы и едем. Взгляду некуда деться: он зажат деревьями и кустарниками, холмами и пригорками. То и дело пытаюсь хоть что-то разглядеть, но вижу лишь вершины холмов, образующие аккуратные, с округлыми вершинами треугольники.

Никакого намека на то, что в скором времени этот чудный пейзаж превратится в кровавое поле битвы. В некоторых местах уже сейчас довольно неприятная картина. Во многих разрушенных местах мы просто не можем проехать. Жандармы направляют нас в обход. Это действует как бальзам на душу – надоело смотреть на развалины – хочется видеть нетронутый войной ландшафт.

Непроизвольно мысли мои устремляются к Симоне: много раз она предлагала мне просто смыться. Форму сжечь, натянуть гражданские шмотки и где-нибудь в деревне, среди ее друзей дождаться конца войны. Я же лишь смеялся над нею: напялить на себя засаленный берет, и изображать бретонского крестьянина? Это не для меня! Написанные ею для мак; защитные для меня письма, были тоже довольно сумасшедшей идеей. Хорошо, если в трудную минуту именно мак; захватят меня, а если это будут немцы, да найдут у меня эти бумаги, тут уж мне точно крышка!

На прямом как стрела берегу Сены, между дорогой и скалами, лежит место, полностью разрушенное бомбежками. Оборванные и замызганные ребятишки робко подходят к нашей машине. Все население живет теперь в земляных норах – как черви.

Покрытые грязью дети беспрерывно повторяют: «Malheur, triste Malheur! » Они ничего не клянчат, а лишь монотонно произносят свои жалобы.

Эта деревушка так пострадала из-за того, что здесь расположен мост через Сену.

Поскольку мосты по дороге на Руан тоже разрушены, то жандарм-регулировщик советует нам ехать по дороге через городок Эльбёф, а затем все время держаться левого берега Сены, если хотим попасть в Гавр. Однако мне надо в Руан…. Это мое замечание внезапно разозлило жандарма, и он коротко заявляет, что это невозможно. По крайней мере, парома здесь пока нет.

Но мы все же уже почти у Руана: вдали меж разрушенных стен, словно в рамке, виднеется силуэт собора и церкви Saint-Ouen. Чем дальше, тем больше завалов на дороге. С опор свисают разорванные провода. Нигде ни души. Одинокий полицейский, берет на голове, черная каска на ремне, пересекает дорогу.

Мой вопрос о том, как добраться до Руана, заставляет его остановиться.

Насколько он знает, автомобиль дальше не пройдет. Мостов больше нет. Нам надо вернуться и ехать вниз по Сене до деревушки Гран-Курон, там должен быть проезд. Но он не может этого утверждать наверняка.

Дорога тянется по огромному промышленному району. Мертвые домны. Черные, деревянные ноги огромных портовых кранов на берегу реки – величие технического хаоса – все мертво. Наконец-то переправа. Зенитные установки. Палатки между воронок.

Переправившись, едем назад по правому берегу Сены. Небо опять затянуто полосами серых облаков. Видны какие-то лодки, корабли. Это доки. Грузовые пирсы. Кажется, что вода тоже мертва – так тиха и неподвижна она и словно удваивает картину мертвых промышленных мощностей в глубине пейзажа. Прямо на дороге много воронок от бомб. Повсюду лежат груды железа: Вот целая пароходная труба, а вот половина дизеля. Очевидно, бомбы попали в стоящий неподалеку пароход и разорвали его в клочья.

Проезжая часть моста вздыблена в воздух. Подъезды к мосту словно пустыня. Да, здесь бомбы потрудились на славу!

Собор кажется довольно маленьким, словно зарылся в окружающую его пыль. Видны рубцы церковных палат. Изящные очертания собора еще узнаваемы, но уже издали видны две дыры от прямого попадания бомб в боковой продольный неф.

Городской театр превратился в огромную кучу мусора. Безжалостно искромсанный трамвайный вагон стоит на уцелевшем куске рельсов. Мы едем по клубкам каких-то шлангов и проводов. Нигде никого.

Когда-то давно справа стояло много разных зданий. Здесь, в 1940 году, поработали наши пикирующие бомбардировщики. На руинах растет теперь лишь буйная трава. Бомбы союзников создали новые воронки и далеко разбросали по местности разбитые ранее обломки. Словно археолог, могу видеть «культурные» слои разрушений, следовавших одно за другим. Направляю водителя сквозь горы развалин, как по лабиринту, до самого собора. останавливаемся у главного портала. Йордан, расставив ноги, остается сидеть на своем мустанге. Он поднимет на каску мотоциклетные очки, и качает головой.