Игорь Моисеенко - Сектор обстрела Страница 29

— Все целы? — заорал ротный, громче, чем того требовалось.

Похоже, ему тоже крепко по ушам досталось. Никто не ответил.

Кузнецов тронул за плечо Халилова:

— Ты как?

Юсуф закивал головой, не отрывая от ушей ладони. Ему попало больше всех. Взрыв застал его стоящим в полный рост.

— Дубина… Я б тебе еще добавил, — заключил ротный.

Броня, тем временем, развернула стволы в сторону ущелья и открыла ответный огонь. Этот шквал мог бы землю в ад превратить. Богдан однажды наблюдал в Асадабаде, как сопка неделю горела после обстрела из всех стволов. Если б еще знать — куда стрелять. А так… Чистые «понты». Но иногда и это помогало. А скорее, у душманов мины заканчивались. Ты же не затащишь их в горы полтонны.

Сквозь грохот орудий прорвался отдаленный размеренный свист винтов. Приближались летуны. Душманы, похоже, тоже их заметили. Вертушки засекут огневую точку в пять минут. Обстрел прекратился.

Ротный выбрался из-под машины и заорал так, что и за рекой бы услышали:

— Рота, становись!

Пока солдаты собиралась, Кузнецов окончательно утвердился: "Белограда нужно брать с собой. Убьют парня. Как, пить дать: убьют, и особистов не дождется". И сейчас сержант, безоружный, слегка сторонясь шеренги на правом фланге, уставился пустыми глазами куда-то в песок под ногами замполита. "А что Халилов?" — мелькнуло у Кузнецова. Халилов стоял во второй шеренге. Стоял… Внезапно, его зашатало; он навалился на спину Бараева. Хотя солдата и поддержали, ротный решил его оставить:

— Халилов… — остаешься оператором 304-й машины. Пулеметный взвод следует за отделением управления. Белоград! — рота замерла в ожидании команды Кузнецова. — Идешь головным пулеметного! Боекомплект, сухпай — на неделю!..

При поверхностном осмотре выяснилось, что люди не пострадали, если не считать слегка оглушенных участников потасовки. Но такие повреждения, когда недоставало половины личного состава, во внимание не принимались.

— Пять минут на сборы! Белоград! Берешь пулемет!

Кузнецов, наконец, заметил минометчиков. Только сейчас рядом с ними опустился на песок связист со своей рацией — один. Этот был от артбатареи.

— А летунов кто наводить будет?

— Говорят, тоже желтуха, справимся, — уверил Белинский.

— Всем по две мины! Разойдись!

Сборы не отняли много времени. Вещмешки упаковали еще в бригаде. Оставалось захватить с собой только мины. Эти "железяки драные" крепились, обычно, лямками по бокам вещмешка. Старостенок проверил крепление каски. Он никогда ее не одевал. Но если она начнет болтаться и громыхать о мины — пытка "утренней прогулкой в горы" превратится в настоящее истязание. Занятый такими же минами Цымбал бросил с иронией:

— Она тебе надо, Старый?

— Хто спросыть, а в нас есть…

— Ты б еще бээмпэшку с собой захватил.

— Тю, турок, то ж не броня на довбэшку, — и добавил ласково. — То ж талисман.

Старостенок забросил мешок на плечи и направился в сторону ущелья. У Цымбала талисман был полегче. Он не расставался с открыткой с краснорожим и зубастым, как новогодний кролик Дедом Морозом на санях. Но колебался он не долго: бросился к десанту, нацепил на голову такую же только без дырки со стороны лба каску и побежал следом за Старым.

Над аналогичной задачей ломал голову и Белоград. Он никак не мог решиться оставить тетрадь с надписью «Аист». Богдан устроил «поудобнее» гитару на сидушку, выволок из правого десанта пулемет и замер в нерешительности. Из левого ему предстояло достать вещмешок. А там был Рустам. Заметил ротный.

— Ваня… — и глядя замполиту в глаза, Кузнецов кивнул в сторону Белограда.

Белинский отодвинул сержанта в сторону и протянул руку за вещмешком:

— Твой? — и бросил мешок на песок.

Богдан смог только кивнуть головой и опустить глаза в песок.

— Догоняй…

Кроме Халилова ротный оставил на броне шестерых механиков и шесть операторов. Рваной колонной, преодолевая шаг за шагом истерзанную траками каменистую пустыню, обливаясь потом под лучами немилосердного чужого солнца, согнувшись под тяжестью вещмешков, рота направилась к подножию ближайшей горы. Следом потянулся расчёт минбата.

Сразу за связистом потащил свой пулемет Белоград. С его вещмешка еще тянулись и капали в песок тяжелые сгустки… крови Рустама…

Глава двадцать пятая

Даже ближайший помощник командира, сам Фархад, не мог понять, что делает в отряде Мирзахан. Похоже, что и сам Тахир не знал этого достоверно. Мирзахан не входил ни в одно из подразделений. Он выполнял все обряды, но только отдельно от моджахедов, он трудился наравне со всеми, но только в селении, беспрекословно выполнял все поручения, но только Тахира. Кроме того, чувствовалось, насколько гумандан-саиб дорожит им и доверяет ему. Фархад неоднократно замечал, что во время боевых операций Тахир отправлял Мирзахана с особыми, известными только ему заданиями. Более того, Фархад неоднократно замечал: при любой опасности этот таджик пропадал из поля зрения даже без распоряжения Тахира. Только однажды, когда Фархад осмелился доложить Тахиру об очередном исчезновении Мирзахана, гумандан-саиб проявил свое особое расположение к нему. Тогда, вместо того, чтобы дать распоряжение присмотреться к хитрому таджику, Тахир приказал помощнику заняться учетом боеприпасов. Фархад сделал предположение, что, скорее всего, Мирзахан выполняет обязанности казначея. Но почему настолько тайно, он не догадывался. В тоже время, создавалось впечатление, что Тахир сам зависим от Мирзахана. Слишком уж гумандан-саиб дорожил таджиком. И сейчас он не заметил, как выдал свое особое расположение к Мирзахану.

Уже третий раз за короткий переход в горы он вызывал на связь «девятого» и спрашивал коротко:

— Что?

Услышав такой же короткий ответ, Тахир, казалось, мрачнел, но ничего не говорил, а лишь приказывал продолжать движение. Только в четвертый раз лицо его прояснилось. А Тахир услышал:

— Девятый-седьмому: Дантес прошел контрольную точку…

…"Двадцатьчетверка" взлетела сразу же, как комбриг с особистом спрыгнули с борта.

— Товарищ полковник…

Дантоев оборвал начштаба:

— Докладывай обстановку!

— Все готово… — мгновенно переключился Синельников.

— Авиация?

— Боевая готовность.

— Начальник артиллерии?..

— Здесь.

— Ну… тогда…

Двигатели боевых машин, изрыгая в воздух тучи солярочной гари, взревели как один большой закованный в металл зверь. Еще через пять минут, бронеколонна из урочища соединилась с колонной боевой техники из Асадабада и двинулась вглубь ущелья…

…Теперь Фархад узнал: кто это — «Девятый». Сейчас же Тахир и обозначил «девятого»:

— Все, Мирзахан, уходи к себе.

Фархад понял, что у Мирзахана есть свое логово. Но на размышления не оставил времени Тахир. Он протянул рацию помощнику и сделал заключение:

— Все, Дантес вошел в ущелье, — и тут же спросил. — Где он высадил своих солдат?

— Всего шесть вершин. Они думают, что заняли главные высоты.

— А что у тебя?

— Моджахеды уже на местах, гумандан-саиб…

Изучая планшет, Тахир, казалось, не услышал. Вместо ожидаемого распоряжения, он лишь оторвался от карты и проговорил задумчиво:

— Вас никто сюда не звал…

Фархад повторил:

— Все наши люди уже на местах.

— Странник не докладывал?

— Странник?

Тахир протянул руку за рацией…

…Оставалось только ждать, когда колонна достигнет базы в глубине ущелья. В который раз Дантоев отметил про себя, что это и есть самое тяжкое: ждать: "Сколько времени человек проводит в ожидании? Какую часть жизни? А ведь все чего-нибудь ждут. И всех нас кто-нибудь ждет…"

— Разрешите, товарищ полковник, — прервал размышления комбрига Озеров.

Дантоев видел: только что особист принимал доклад начальника колонны. И его мимика не выражала ничего хорошего: "С чего бы это?" Комбриг поощрительно кивнул.

— В третьей роте ЧП.

"Еще ни одна операция не проходила без ЧП… Началось…" — приготовился слушать Дантоев.

— Сержант механика расстрелял.

— Что за?.. Какой еще сержант?

— Сержант Белоград. Тот самый. Вы его должны помнить. Он еще пел тогда в клубе. Ну, когда Прима приезжала…

Дантоев бросил Синельникову:

— Где третья рота?..

…Кузнецов только вывел роту на хребет.

Богдан не привык к такой тяжести. Как только ни старался Белоград повернуть стопу, чтобы снизить нагрузку на связки, крутой склон горы с каждым шагом вызывал в подъеме голеностопа невыносимую боль. Возникало ощущение, будто в икры впивается тысяча раскаленных иголок. И к этой боли нельзя было привыкнуть.

Иногда, чтобы хоть немного облегчить эту пытку, Богдан менял направление с подъема к вершине на горизонтальное, поперек склону. Но долго так тоже не протянешь. Нагрузка при этом распределялась неравномерно. Одну ногу приходилось подгибать, перекладывая на нее всю тяжесть поклажи, а другую подтягивать. И тогда ненавистная гора, будто сопротивляясь покорению вражеской армией, все равно скоро брала свое. Через минуту такой ходьбы боль перемещалась с подъема голени на боковые связки. И тогда, казалось, с каждым шагом жилы лопаются от напряжения. "Хорошо еще, что не голые скалы. Хотя… Кто знает, где лучше ишачить?" — подумал Белоград.