Арсений Тарковский - Стихотворения. Поэмы Страница 10

«Мне снится какое-то море…»*

Мне снится какое-то море,Какой-то чужой пароход,И горе, какое-то гореМне темное сердце гнетет.

Далекие медные трубыНа палубе нижней слышныДа скрежет, тяжелый и грубый,Запятнанной нефтью волны.

И если заплачет сиренаСреди расступившихся вод,Из этого странного пленаНикто никогда не уйдет.

Покоя не знающий странник,Кляну я чужой пароход,Я знаю, что это «Титаник»И что́ меня в плаванье ждет.

Мне дико, что там, за кормою,Вдали, за холодной волной,Навеки покинутый мною,Остался мой город родной.

«Какие скорбные просторы…»*

Какие скорбные просторы,Какие мокрые заборыИ эта полунаготаДеревьев, эта нищета,Когда уже скрывать не нужноНи жалких слез, ни старых ран,Как будто в слабости недужнойВсего желанней не обман,А мелкий дождь, сквозной туманИ тленья вкрадчивый дурман.

Деревья лгут. Зачем все этоОцепененье желтизны,Где столько воздуха и светаТебе напоминает сны,Когда ты падаешь и знаешь,Что это – смерть, и, пробудясь,Почти мгновенно забываешьС ночными призраками связь?

Не верь деревьям. В эту поруОни – притворщики. ОниСолгут, что твоему позоруИх обнажение сродни,Что между сучьями нагимиЕсть руки слабые твои,Что и они могли бы имиКоснуться неба в забытьи,Но есть еще соблазн паденьяНа лоно матери-земли,И только смертного томленьяИх листья не превозмогли.

Не верь их нищему покою,Тебя обманывает он,Деревьям нужно быть с тобою —И взять тебя в свой зимний сон,Озябнуть у холодной дачиОт поздних листьев до корнейИ лгать, что лед в крови горячейТем сладостней, чем жить трудней.

Охота*

Охота кончается.Меня затравили.Борзая висит у меня на бедре.Закинул я голову так, что рога уперлись в лопатки.Трублю.Подрезают мне сухожилья.В ухо тычут ружейным стволом.

Падает на бок, цепляясь рогами за мокрые прутья.Вижу я тусклое око с какой-то налипшей травинкой.Черное, окостеневшее яблоко без отражений.Ноги свяжут и шест проденут, вскинут на плечи…

Земля*

За то, что на свете я жил неумело,За то, что не кривдой служил я тебе,За то, что имел небессмертное тело,Я дивной твоей сопричастен судьбе.

К тебе, истомившись, потянутся рукиС такой наболевшей любовью обнять,Я снова пойду за Великие Луки,Чтоб снова мне крестные муки принять.

И грязь на дорогах твоих не сладима,И тощая глина твоя солона.Слезами солдатскими будешь хранимаИ вдовьей смертельною скорбью сильна.

«Тишь да гладь, да Божья благодать…»*

Тишь да гладь, да Божья благодать,И не надо больше мне страдать.

А с какой смертельною тоскойМне когда-то снился рай такой.

Не пускают юнкерсов сюда,Я убит не буду никогда,

Никогда я больше не убью,И спокойно я умру в раю.

Хорошо и весело в раю.Что же здесь я песен не пою?

Полька*

Все не спит палата госпитальная,Радио не выключай – и только,Тренькающая да беспечальнаяРаненым пришлась по вкусу полька.

Наплевать, что ночь стоит за шторами,Что повязка на культе промокла, —Дребезжащий репродуктор шпорамиБьет без удержу в дверные стекла.

Наплевать на уговоры нянины,Только б свет оставила в палате.И ногой здоровой каждый раненыйБарабанит польку на кровати.

Слово*

Слово только оболочка,Пленка, звук пустой, но в немБьется розовая точка,Странным светится огнем,

Бьется жилка, вьется живчик,А тебе и дела нет,Что в сорочке твой счастливчикПоявляется на свет.

Власть от века есть у слова,И уж если ты поэт,И когда пути другогоУ тебя на свете нет,

Не описывай заранеНи сражений, ни любви,Опасайся предсказаний,Смерти лучше не зови!

Слово только оболочка,Пленка жребиев людских,На тебя любая строчкаТочит нож в стихах твоих.

Памяти друзей*

Их так немного было у меня,Все умерли, все умерли. Не знаю,Какому раю мог бы я доверитьПоследнее дыханье их. Не знаю,Какой земле доверить мог бы яЭтот холодный прах. Одним огнемНам опалило щеки. Мы делилиОдну судьбу. Они достойней былиИ умерли, а я еще живу.Но я не стану их благодаритьЗа дивный дар, мне выпавший на долю.Я не хотел столь дорогой ценойКупить его. Мне – их благодарить?Да разве я посмею им признаться,Что я дышу, и вдовы их глядятВ глаза мои – пусть не в глаза, а мимо —Признаться им – без укоризны? Нет,Я вдов не очерню пред мертвецами,Вдова пройдет сторонкою и скажет…Им все равно, что скажут вдовы их.Благодарить за то, что я хотел быНа их могилы принести цветыВ живых руках, дыша благоуханьем,За шагом шаг ступая по траве,По их траве, когда они лежатВ сырой земле и двинуться не могут.Что двинуться? Когда их больше нет.Ни я, ни вы, никто не нужен им.А я без них – с кем буду хлеб делить,С кем буду пить вино в мой светлый день,Кому скажу: какой сегодня ветер,Как зелена трава и небо сине?

Бабочка в госпитальном саду*

Из тени в свет перелетая,Она сама и тень и свет,Где родилась она такая,Почти лишенная примет?Она летает, приседая,Она, должно быть, из Китая,Здесь на нее похожих нет,Она из тех забытых лет,Где капля малая лазориКак море синее во взоре.

Она клянется: навсегда! —Не держит слова никогда,Она едва до двух считает,Не понимает ничего,Из целой азбуки читаетДве гласных буквы —                         А                         и                         О.А имя бабочки – рисунок,Нельзя произнести его,И для чего ей быть в покое?Она как зеркальце простое.Пожалуйста, не улетай,О госпожа моя, в Китай!Не надо, не ищи Китая,Из тени в свет перелетая.Душа, зачем тебе Китай?О госпожа моя цветная,Пожалуйста, не улетай!

Книга травы*

О нет, я не город с кремлем над рекой,Я разве что герб городской.

Не герб городской, а звезда над щиткомНа этом гербе городском.

Не гостья небесная в черни воды,Я разве что имя звезды.

Не голос, не платье на том берегу,Я только светиться могу.

Не луч световой у тебя за спиной,Я – дом, разоренный войной.

Не дом на высоком валу крепостном,Я – память о доме твоем.

Не друг твой, судьбою ниспосланный друг,Я – выстрела дальнего звук.

В приморскую степь я тебя уведу,На влажную землю паду,

И стану я книгой младенческих трав,К родимому лону припав.

Звездный каталог*

До сих пор мне было невдомек —Для чего мне звездный каталог?В каталоге десять миллионовНомеров небесных телефонов,Десять миллионов номеровТелефонов марев и миров,Полный свод свеченья и мерцанья,Список абонентов мирозданья.Я-то знаю, как зовут звезду,Я и телефон ее найду,Пережду я очередь земную,Поверну я азбуку стальную:

– А-13-40-25.Я не знаю, где тебя искать.

Запоет мембрана телефона:– Отвечает альфа Ориона.

Я в дороге, я теперь звезда,Я тебя забыла навсегда.Я звезда – денницына сестрица,Я тебе не захочу присниться,До тебя мне дела больше нет.Позвони мне через триста лет.

Суббота, 21 июня*

Пусть роют щели хоть под воскресенье.В моих руках надежда на спасенье.

Как я хотел вернуться в до-войны,Предупредить, кого убить должны.

Мне вон тому сказать необходимо:«Иди сюда, и смерть просвищет мимо».

Я знаю час, когда начнут войну,Кто выживет, и кто умрет в плену,

И кто из нас окажется героем,И кто расстрелян будет перед строем,

И сам я видел вражеских солдат,Уже заполонивших Сталинград,

И видел я, как русская пехотаШтурмует Бранденбургские ворота.

Что до врага, то все известно мне,Как ни одной разведке на войне.

Я говорю – не слушают, не слышат,Несут цветы, субботним ветром дышат,

Уходят, пропусков не выдают,В домашний возвращаются уют.

И я уже не помню сам, откудаПришел сюда и что случилось чудо.

Я все забыл. В окне еще светлоИ накрест не заклеено стекло.

Страус в 1913 году*