Степан Злобин - Остров Буян Страница 117

Медлить было нельзя. Нужно было уничтожить острожек разом, как только он появился. Мошницын с Томилой созвали совет в Земской избе. Хлебник опять не пришел на совет… Но выборные решили и без него, что медлить нельзя. Сумороцкому было указано изготовиться к бою в три дня.

Завелицкие сотни раскинули стан за Немецким двором. Среди них стояла и монастырская сотня Пахомия, в которой теперь оказался Иванка, так и не выехавший из Пскова к Печеренину.

И вот неожиданно Иванка увидел Копыткова на улице Завеличья.

— Иов Терентьич! — радостно закричал он через улицу.

— Что ж, Иван, к нам не едешь? Под дворянским началом бояр побивать собрался? — с насмешкой спросил Копытков.

— Сам видишь, тут, в Завеличье, беда: того и гляди, нагрянут. Надо беречь! — оправдывался Иванка.

Копытков ему рассказал, что они с Печерениным скопили в лесах Завеличья крестьянскую ватагу сот в пять человек — целый полк.

— Как станут московские дворяне лезть в Завеличье, а мы им в спину ударим — побьем к чертям. Да вот в чем, Ванюша, беда: зелья мало. Пушки, пищали, свинец — все есть, а зелья нехватка, — сказал Копытков. — Я слышал, Гаврила Левонтьич просил у Земской избы — не дают.

— Да я тебе целый мешок притащу, и просить никого не надо! У нас в Завеличье зелейна казна в сарае без двери лежит за Немецким двором. Там восемь бочонков!

— Да когда ты сумеешь: мне завтра назад нужно ехать в лес!

— До света нынче поспею. Давай мешок! — схватился с места Иванка.

Поздно вечером вдвоем с Кузей подошел Иванка к сараю, в котором хранился порох, и толстяк простодушно начал болтать со знакомым стрельцом, стоявшим на карауле возле сарая. Под их разговор Иванка незаметно скользнул в сарай и в темноте с поспешностью шарил бочонки. Неожиданно он наткнулся между бочонков на готовый, насыпанный доверху большой мешок пороху.

«Отколе? Зачем, кто его тут припас?» — удивился Иванка, однако быстро взвалил его на спину. Но прежде чем он успел выйти, Иванка услышал с улицы чужие голоса.

— А тебе чего? Ты тут пошто? — кричал дворянин Тюльнев.

— Да вот со знакомцем я тут, — оправдывался Кузя.

— Трепать языком не закон, когда в карауле, — вмешался Сумороцкий. — Пограбят порох, тогда чей ответ? Твой ответ? Пошел вон отсюда!

Иванка затаился, слушая их голоса, но вдруг в темноте он услышал рядом чье-то дыхание, кто-то ощупал его, испугался, отдернул руку и вдруг закричал:

— Человек! Эй, тут человек!

Иванка рванулся бежать.

— Держи, убежал! — закричали сзади.

Иванка выскочил из сарая, но тут же несколько рук ухватили его.

— Стой, ты кто? Кто таков? — допрашивали его, закручивая назад локти.

Дворяне Тюльнев, Сумороцкий, стрелецкий пятидесятник Соснин и молодой дворянин Хотынцев, ровесник Иванки, наткнувшийся на него в сарае, окружили Иванку.

— Пошто влез в сарай? Чего тебе нужно?

— Он зелье хотел украсть. Полный мешок из бочонков насыпал, — сказал Хотынцев.

— Не я насыпал… Он был… — возражал Иванка.

— Отколе ж он был? — с насмешкой спросил Тюльнев. — Ты зелье московским хотел продать!.. Снимай с него саблю, — приказал он Соснину.

Иванку свели поблизости на Немецкий двор и засадили под стражу в глухой каземат.

Ошарашенный происшедшим, он размышлял в темноте, кто насыпал из бочки порох в мешок, почему появились там ночью дворяне, зачем Хотынцев вошел в сарай, чего он там шарил. И Иванку вдруг осенило: он понял, что сами дворяне пришли за тем же, за чем и он; пока они у двери говорили с караульным стрельцом, Хотынцев должен был вынести порох в мешке. Куда? Для кого? Они хотят город оставить без зелья! Может быть, просто в реку кидают в мешках! Может, там и еще мешки?!

«Поставят меня к расспросу — и все с дощана расскажу. Они моего-то пустого мешка не нашли; он и правду мою докажет!» — думал Иванка.

На двери каземата брякнул замок.

— Выходи, вор! — позвал Тимофей Соснин.

Иванку вывели. Он надеялся, что оправдается в Земской избе, но его указали вести в стрелецкий приказ. Руки его были связаны за спиной. Двое стрельцов шагали по сторонам.

— Повесят тебя! — с сочувствием произнес один из его провожатых. — Эх, молодой!..

У Иванки по спине прошел холодок — так просто были сказаны эти слова.

— Как… повесят? — с запинкой вымолвил он.

— А как же, брат!.. В ратную пору зелейну казну расхищать — за то петля на шею… Там, в каземате стрелецком, железный столб с релей. На ней-то и вешают…

— Земские старосты не дадут! — возразил Иванка.

— Тут старосты ни к чему. Ты ратный человек, тебе хозяин — стрелецкий голова! — пояснил второй провожатый.

— Тимофей Соснин указал все сготовить, чтоб разом веревку на шею — и баста!

— Братцы мои! — взмолился Иванка.

— Да, то-то, что братцы! — сказал стрелец. — Сам знаешь указы…

Уже подымались сумерки, словно вырастая из мрачных красноватых отблесков в тяжелом течении реки. Иванка со стрельцами шагал через плавучий мост.

«Скакнуть, что ли, в воду? Тут и конец!» — мелькнуло в уме Иванки. Он подумал, что утонуть все же легче, чем быть удавленным, и взглянул на то место, где утонула мать.

— Не балуй, — угадав его мысль, сказал провожатый и крепко взялся за ворот его кафтана.

Они перешли мост.

Во Власьевских воротах караульные стрельцы и толпа посадских преградили им путь. Слышался хохот. Звон бубна и выкрики: «Миша! Миша!» — сказали, что толпа потешается скоморошьей забавой. После падения воеводской власти никто не гнал скоморохов, и старый знакомец Иванки Гурка Кострома свободно бродил в Завеличье и в городе со своим медведем.

Иванкины провожатые, расталкивая толпу, пробирались в середину круга.

— Куды? Погодишь! — с досадой остановил их караульный стрелецкий десятник, и поневоле они остались зрителями потехи…

— Куды ж тебя взять гусей сторожити? Коли возьму, то им головы будет сложити! — убеждал скоморох медведя.

Мишка поклонился и заревел, качая головой.

— Не жрешь ни гусятины, ни поросятины? — спросил Гурка.

Медведь яростно затряс головой и махнул лапой, всем существом выражая, что он никогда не касался такой пищи.

Толпа хохотала.

— Любишь гусей? — лукаво спросил скоморох.

Мишка нежно погладил себя лапой по лапе и ласково заворчал.

— Холить, беречь их станешь? — продолжал скоморох.

Мишка еще усерднее закивал.

— Впрямь псковской дворянин Сумороцкий! Тот эдак же любит посадских! — сказал скоморох.

В толпе засмеялись.

— Ин стану и я земским старостой. Держи, дворянин, посадского гуся: береги, не поела бы московска лиса! — воскликнул Гурка, вынув из мешка живого гуся.

Медведь протянул обе лапы, принял гуся и, разинув пасть, клацнул зубами… Птица вскрикнула и забила крыльями. Полетел пух, брызнула кровь. Медведь заревел, пожирая добычу… Пух кружился по ветру, как снег, над толпой.

Гурка ударил в бубен и неожиданно с приплясом запел:

Плесковские мужикиНабитые гусаки…Тега-тега-тега-тега!Во дворянские мешки!

— Вязать скомороха! Пошто смуту сеешь! — крикнул стрелец, провожавший Иванку.

— Вязать скомороха! — подхватил еще чей-то голос.

— Вязать! — заголосил рядом третий…

— Самих вас вязать! — закричал рядом Кузя.

Со всех сторон загалдели люди, яростно двинулись навстречу друг другу. Связанного Иванку сдавили со всех сторон в крикливой, готовой подраться толпе. В тот же миг на руках у него ослабла веревка и, перерезанная кем-то, спала сама собой. Кто-то легонько толкнул его в спину.

Взревел медведь, испуганный за свою добычу.

Толпа шарахнулась от медведя и сжалась еще сильней. Иванка рванулся вперед, расталкивая стоящих локтями.

— Тащи скомороха во Всегороднюю! — требовал за спиной стрелец. — Пошто на стрелецкого голову клеплешь!

— Да ты что за дворянин? Ты какой дворянин? — кричали в ответ. — Чего тебе жалко дворян?

Иванка мчался по сумеречным улицам Пскова. Мимо Земской избы и Рыбницкой башни он пробежал стремглав, чтобы никто не заметил, в какую сторону он уходит.

Едва переводя дух, он постучал у ворот Гаврилы.

— Дядя Гавря, повесят меня! — выпалил он, вбежав в горницу.

— Ступай запри ворота покрепче, — сказал Гаврила. — Я те колодезь качну — умойся, приди в спокой, а там скажешь.

Они вместе вышли во двор, и вдруг раздался нетерпеливый, поспешный стук в ворота. Гаврила толкнул Иванку в сторону сеновала и сам пошел отпереть.

— Кто там? — громко спросил он.

— Я, Кузя, — послышался голос. — С Иванкой беда, — в волнении сказал Кузя, входя во двор.

Иванка выскочил из сена и обнял его.

— Ты веревку разрезал? — спросил Иванка.

— Веревку — что! Гляди, свару какую затеял. Небось и сейчас в воротах дерутся! — воскликнул Кузя, обрадованный спасением друга.