Перебеги меня. Современная проза - Александр Цыганов Страница 13

Михалыч – мой коллега и практически, как он сам дал понять, родной тут мне отец – школьный завхоз, а по совместительству учитель труда и ОБЖ, низкий, но чрезвычайно широкий мужик, сошел с тропки и указал ладонью вперед и вверх:

– Иди. Колька нестрашный, ему чужая нужда своей ближе!

Иду. Родник мне и впрямь был до зарезу нужен. На картах, что взял я в управлении, его нет, а местная артель остро нуждалась в лесе, вот управление, устав с арендаторами скандалить, и постановило – пройти этот лес, да разведать, что к чему. Потому как если родник, то особо охраняемая земля, и рубить на ней – ни-ни. А начальство местное – то ли не указало место, то ли вообще не в теме. В общем, надо было.

С лесником здесь тоже выходила бюрократическая путаница – по документам им числилась жена председателя, которая по факту уже 6 год жила в райцентре, причем и председатель и все вокруг указали в качестве ответственного за угодье какого-то «Кольку», и звучало это как-то совершенно безумно:

– Родник в лесу? Да есть! Большой? Большой! За лесника кто? Да есть! Кто за лесника-то? Да Колька – дурачок!

Вот природа здесь мне, безусловно, нравилась. И люди нравились – спокойные, неторопливые, как и всё вокруг. Такие места! Меловые холмы, поросшие рощами и сосняком, под ними – речушки ли, ручьи, текущие неизвестно куда; в расходящихся стрелках слева и справа – поля, давно нетронутые, заросшие молодой порослью.

Само село раскинулось за спиной позади – вкруг небольшого пруда и яркого пятна зелени, оставшегося от старинного барского сада. Впереди – пресловутый лес, льющийся от середины огромного холма, даже не холма, а горы, в вышину, куда ни дорог, ни просек. Видно, что гора изломанная, будто разбитая двумя оврагами на три чести, из которых правая, дальняя – самая большая, даже отсюда отдавала холодом и каким-то ожиданием, стояла в мрачной неприступности.

И лес впереди другой – ни тебе веселого шелеста, ни ярких вспышек яркой листвы. Старый лес. Сосны – не сосны, а какие-то кедры – я даже усмехнулся эдакой своей неосведомлённости, вспомнив недавнее язвительное «гео-ограф»…

Понятно, почему именно на него точат свои пилы частники-артельщики: таких деревьев по всей области еще поискать. Вырубил, продал – тебе не заброшенные поля поднимать. Нет, господа, это мы еще посмотрим!

Только теперь я разглядел домишко, к которому направлялся. Виновато было зрение – я-то оперировал привычными категориями, не сразу оценив размер и холма, и деревьев на нём. Гора!

Домик казался чуть заметным мышонком, прижавшимся к краю одного из оврагов с крутым меловым оползнем. Позади него – довольно широкая поляна, а за ней сразу ствол. Нет, не весь лес, а именно ствол – высоченный, морщинистый, зеленоватый, как из меди литой. Поодаль – еще один, а над всем этим – крона. «Ого!»

– «Недалеко, Михалыч?…» – непечатно чертыхнулся я и полез вверх. Не совсем чтобы полез, пошел, но с усилием, сберегая дыхание. И шагать было, действительно, тяжко. Но раз надо!

– «Коль-ка – ду-ра-чок, Коль-ка – ду-ра-чок…» – хоть помогал я себе, пока шёл, а к середине пути всё равно выдохся. Остановился, оглянулся. Красота!

Холмики и село остались далеко внизу, Михалыч выглядел мухой, присевшей на веточку дороги. Он дружески помахал мне лапкой и что-то не больно торопился к своей козе – Машке с её забором…

Я отдыхал. Действительно, дураком надо быть, чтобы периодически мотаться отсюда туда-сюда. Если только этот Колька не домосед. Вряд ли, судя по услышанным мной рассказам.

Обычный деревенский парень, которого чем-то Бог обидел, даже не пойми, чем. С детства он тут: родителей схоронил, дом родительский сестра забрала – потом продала и с семьёй в город уехала, а он остался. Как с армии пришел, так и остался. Жена? Нету жены. Было, заглядывались девки да бабы, но… дурачок же…

– А дурачок-то почему? – плечами пожимают. Не знают, привыкли.

Потому, что помогает всем и иногда пугает – рассказывали, что у одной бабки корова обезножила, резать хотели. Пришёл, всех разогнал, помял ногой ей живот – встала корова.

Соседям – картошку копает – они зашиваются, торопят, а у самого она стоит, на корню гниёт… Умно ли? Из города ему угля привезли – в школу отдал, – «На что, говорит, мне, пропадёт…»

А Михалыч говорит – в школе если что надо сделать – хочь глобус, хочь микроскоп – надо Кольку попросить. Ничего себе, «дурачок»… Еще рассказывал, что когда в школу он, Михалыч, работать пришел, то бывало, сильно на зелёного змея налегал и раз в лесу потерялся, и его Колька чуть живого домой притащил. С тех пор лет двадцать уже – ни-ни… боится, «Колька сказал – «помру!»

Стоп! А почему тогда «парень»? Вот ведь, стереотипы! Слышу все время «Колька – Колька»… а по всему, и не парень должно быть, а старше меня, а я уж давно парнем не считаюсь, мужик молодой.

Хотя… Как там, рассказывали – однажды с ребятами вокруг курятника веточек навтыкали – лису, говорят, ловим… К ночи ребят-то мамки по домам разобрали, а этот остался – взрослый ведь, кто его загонит? И поймал лису-то. Потом по деревне ходил, рыбу просил – отучал лису от птицы, рыбой кормил. Дурачок!

Медленно в раздумьях поднимался я в гору. Ох и тяжело! Ноги наливались чем-то мягким и ватным, коленки дрожали, когда приподнимал ступню. Медленно тащился, полз. Родник этот! И что один пошёл?

Ближе к дому тропинка стала поприветливей, полегче.

А домик и в самом деле небольшой. Конечно, и не игрушечный, обычная изба, раза в полтора – два поменьше нижних деревенских. За ним сразу – банька, ничем не огороженное подворье – ну, правильно, чего ж тут бояться? Медведей только!

Пара сараюшек, клубника перед крыльцом и сиреневый куст, скрывающий обрыв. Ради интереса я обошел сирень и приблизился к меловому склону. Осыпался он, вероятно, давно, так как сейчас уже край его зарос крыжовником, а в верхней части был выдолблен терраской, на которой – я не поверил своим глазам – разбит огромный, метров в семь шириной и в сорок длиной, цветник.

– «Почудилось» – пробормотал я и вернулся к дому.

«Как много нам открытий чудных…» – как молитву прошептал про себя, поднялся и постучал в дверь.

– Так не заперто, заходи уж, да?! – сразу же отозвалось из-за неё, словно в сказке, заставив непроизвольно отшатнуться – на миг показалось, что говорит сама изба.

Опасливо потянул ручку на себя, перешагнул порог – проём был высоким, даже нагибаться не пришлось, вошел, щурясь и готовясь к полумраку.

– Да разлепи, не темно у меня, да?! – голос как будто отдалился, что-то в нём сразу было непривычным, нерусским или наоборот – до такой степени… что непроизвольно шагалось вперёд и разлеплялось. Мягкое это «Да!» в конце – звучало одновременно и вопросом и утверждением, как будто напрашивался кто-то или уговаривал – «согласись!» или «можно?».

– Есть кто дома? – с опозданием спросил я, после чего добавил, – Здравствуйте!

– И тебе здоровья, добрый человек! – ответил голос.

Вокруг был дом. Светлый, спокойный и чистый, с ковриками под ногами, травяными запахами чая и солнца. На коврике прямо у ног было нарисовано английское «Hello» со смайликом на конце.

– Сестрёнка привезла, – похвалился хозяин, появляясь из-за шторки справа, – Ноги, говорит, чтобы не мёрзли, ну, и грязь не тащить, да?! Чай готов, пошли!

– Да. – непроизвольно повторил я, глядя на стоящего передо мной. Потом протянул руку, – Александр, Саша по-нашему.

– Николай, – так же просто протянул он руку в ответ, – по-вашему – Коля.

Рукопожатие вышло крепким и удачным – мужики поймут – оно было уверенным и правдивым.

– Не Колька, – чуть подумав, улыбнулся хозяин, – Не люблю. Сюда, – он гостеприимно распахнул шторку и шагнул вперёд.

А я так и не успел запомнить его лица, выделить в нём какие-нибудь выдающиеся или наоборот, отталкивающие, но запоминающиеся черты.

На небольшой, но вполне себе на двоих, кухоньке, мы сели за стол и я выделил одну черту, пропущенную секунду назад – хозяин был очень высок, крупен и удивительно ладно сложен – не странно, что он смог отсюда, на своих плечах вытащить целого Михайловича – по габаритам он раза в два превосходил меня, голова