Марк Колосов - Товарищ генерал Страница 17

Я был очень отзывчивый. Оттого, быть может, что родился в казарме. Отец был старой, царской армии унтер-офицер. С солдатами суров, а со мной еще строже обходился. Оттого и вырос впечатлительный. Вот иду я, например, по этому городу, вижу — идет женщина и два ведра воды тащит. Невмоготу ей. Я ведра отбираю, подношу. А мне уже весь город в глаза тычет, — Дес ь, неспроста. Или такой случай. Иду, смотрю — афиша. К нам в ДКА какая-то труппа приехала. Дают спектакль. Читаю, что за пьеса и кто участвует. А за спиной женский голос: "Как бы мне хотелось на эту пьесу попасть!.." Оборачиваюсь. "Почему вы так вздыхаете?" — "Ну, как же! Туда по приглашению!"

Вижу-девушка интеллигентная, культурная. Пригласил ее. И так мне с нею хорошо было ту пьесу смотреть. Много ценных замечаний выслушал. Одним словом, культурно провел вечер. А на другой день сослуживцы говорят: "Что же это ты, Леня? Неужели не мог получше девушку пригласить?! Ведь она на одну ногу прихрамывает!"

А я, товарищ генерал, верите, этот ее физический недостаток даже не заметил. Такая у нее содержательная душа!

Вдруг Шпаго насторожился. Кусты пошевелились. Он замедлил шаг, прислушался.

— Не нравится мне эта прогулка, товарищ генерал! Ночь. Надо возвращаться к машине! Можем на их разведку наскочить.

Ветер разогнал тучи. Лунный свет залил поляну. Отчетливо обозначились кусты слева от дороги. За кустами, по стерне, узкая тропа вела к селу на взгорье.

Харитонов быстро зашагал к кустам. Едва он раздвинул ихвыскочил огромный рыжий гитлеровец. Харитонов кулаком ударил его. Выбежал другой, вертлявый, тощий.

Шпаго, подбежав, выстрелил из пистолета в рыжего. Рыжий, падая, из последних сил что-то хрипло прокричал напарнику. Харитонов, обезоружив второго гитлеровца, сцепился с ним.

Шпаго уложил и этого.

Увидев оцарапанные руки генерала, адъютант воскликнул:

— Ну что, товарищ генерал? Видите, я был прав!

Харитонов молча смотрел на убитых.

— Интересно, какой части! — отдышавшись, проговорил он.

Шпаго обыскал убитых, взял документы и, подойдя к машине, которая с трудом двигалась по размытой дороге, велел Мише повернуть обратно.

Несколько минут ехали молча.

Машина наконец выехала на шоссе и пошла быстрее. Харитонов неожиданно повернулся к адъютанту и живо рассказал о той озорной, не знающей преград, не помнящей себя удали, которая овладевала им в юности, когда он в дни масленицы выступал в бою на колышках один на один против самого сильного парня из соседнего села Петровского и под дружный смех, одобрительные возгласы обращал в бегство своего соперника.

В конце Октября на правом фланге 9-й армии был готов противотанковый район. — Учения 136-й дивизии подходили к концу.

— В распоряжение Харитонова прибыли две танковые бригады. Пора было приступить к составлению четкого плана расположения частей и их действий в предстоящей операции.

Составление плана задерживалось оттого, что Харитонов все еще не находил ответа на вопрос, упорно занимавший его: как создать глубоко эшелонированную оборону из тех поредевших частей, какими он располагал?

"А что, если не уплотнять войска на стыках, а прикрыть их более глубоко?"

Харитонов отстранил от себя эту мысль, чтобы вернуться к ней в болееспокойном состоянии.

Он позвонил члену Военного совета. Корняков, определив по тону его голоса, что разговор не терпит отлагательства, не заставил себя ждать.

Корняков был сверстником Харитонова. Ростом он был чуть выше, коренастее, светлорус, полнолик. В ясно-голубых глазах играла сдержанная улыбка без тени насмешки или иронии. Медлительность его движений не имела отпечатка ложной внушительности, а его молчание не было надменностью, которую нередко напускают на себя люди ограниченные. Он говорил мало, но слова были свои, ясно выражавшие мысль. Корняков принадлежал к людям, которые даже' в самые тяжелые минуты не облегчают себя тем, что в общежитии называется "высказать все наболевшее", но очень хорошо умеют слушать других. Он был из тех. политработников, которые не торопятся завоевать дешевый авторитет у строевых начальников. Сначала такие люди не нравятся, но зато потом с ними устанавливается такая полная, в глубоком смысле этого слова, дружба, которая способствует успеху в боевых делах.

Родился Корняков в низовьях Волги, учился в школе садоводства, мечтал о том, 'как будет разводить сады в засушливых местах. Рано вступив в комсомол, он стал организатором сельскохозяйственной коммуны.

В гражданскую войну сражался под Царицыном на бронепоезде, сначала бойцом, затем был назначен комиссаром. После гражданской войны Корняков слушатель Военно-политической академии и снова на политработе. Он был комиссаром кавалерийского корпуса, хорошо действовавшего с первых дней Великой Отечественной войны. Когда Харитонов принял армию, Корняков был назначен к нему членом Военного совета.

Общаясь с Харитоновым, Корняков пришел к выводу, что имеет дело с одаренным, быстро растущим в ходе войны командармом. Нравились Корнякову в Харитонове его стремление разгадать замысел врага, настойчивые поиски новых активных способов борьбы, пылкий темперамент, ясный ум, обогащенный образованием и большевистской партийностью.

Особенно полюбился Корнякову нравственный облик Харитонова. Только недалекому уму открытая манера Харитонова высказывать уверенность в своих силах могла бы показаться самонадеянностью. Корняков заметил, что свои суждения Харитонов постоянно проверял на разных людях, прислушивался к советам, иногда спорил, чтобы заставить собеседника полнее высказаться.

Когда Харитонов горячился, Корняков только посмеивался, стараясь незаметно перевести разговор на другой предмет. Потом, когда уже Харитонов забывал о том, что послужило поводом к вспышке, Корняков как бы вскользь, с той же обычной усмешкой, ласково журил товарища:

— А все-таки ты давеча погорячился, командующий! Загнул слегка!

И снова переводил разговор на другое.

Харитонов живо откликался, подхватывал нить новой темы, а вечером или на другой день, возвращаясь мысленно к предмету, занимавшему его во время спора, убеждался, что Корняков был прав.

Следуя своим правилам, Корняков и сейчас не торопился с расспросами, хотя ему и не терпелось узнать, что пришло на ум Харитонову.

— У тебя холодно. Печь выстудило или не топлена? — проговорил он, подойдя к печке и слегка дотрагиваясь ладонью до кафельной стены.

Харитонов, шагая из угла в угол, приостановился.

— Да нет, вроде теплая! — сказал Корняков.

— Клейст ищет стыки, — заговорил Харитонов. — Мы ему дадим их! Тут же не важно, слабее или сильнее стык. Надо высвободить силы… Как ты считаешь?

Корняков помалкивал. Харитонов оценил сдержанность товарища. В его карих глазах мелькнуло выражение признательности.

— Так ты как полагаешь? — настойчиво повторил Харитонов. — Не уплотнять боевые порядки на стыках и за их счет получить глубину! Представляешь? Клейст вообразит, что прорвал фронт. Он ведь привык к тому, что наши боевые порядки располагаются пока в одну линию. Настроится на быстрый марш и… попадет в ловушку. Надо полагать, что свой главный удар он будет наносить в районе Дьякова, где у нас стык с соседом. Там он угодит в противотанковый район. Но, нанося там главный удар, Клейст для отвода глаз сунется и в стыки между дивизиями или же перенесет туда удар, получив в зубы под Дьяковом. Вот почему важно не уплотнять боевые порядки на стыках, а высвободившиеся от этого маневра силы сосредоточить за стыками. Расположенная в глубине пехота не будет открывать огня, пока танки Клейста не перевалят через наши окопы. Бойцы к этому приучены. Лишь когда танки попадут под огонь нашей артиллерии, которую я поставлю еще дальше, пехота откроет огонь.

— А фланги дивизий первой линии? — перебил Корняков.

Харитонов живо откликнулся:

— Фланги будут прикрыты подвижными группами. Ну, как будем решать? Так, что ли?

— Пожалуй, так! — не повышая голоса, проговорил Корняков.

Харитонов, присев к столу, пытливо смотрел в глаза товарища, стараясь уловить в них неуверенность, и, не найдя, уже другим, более спокойным голосом сказал:

— Итак, это теперь мое твердое командирское решение. Приступаю к разработке оперативного плана!

После разговора с Корняковым Харитонов пригласил начальника штаба. Полковник Поливанов тоже был «волгарь», только не рыбинский и не саратовский, а астраханский. Отец его был нарядчиком на рыбных промыслах. Молодой Поливанов в 1917 году окончил гимназию и собирался в университет. Революция изменила его планы. Поливанов поступил на курсы красных командиров и в боях прошел первую закалку командира Красной Армии. Затем он был зачислен в военную академию, по окончании которой три года провел в Китае, сражаясь за его свободу рука об руку с китайскими товарищами. А когда запылали бои в Испании и лучшие люди всех стран отправлялись сражаться против фашизма, Поливанов выразил желание поехать туда.