Отвергнутая - Екатерина Валерьевна Шитова Страница 26

– Мне плохо, Ваня. Я день и ночь здесь сижу, будто в подземелье! Сжалься, своди меня погулять.

На лице великана застыла растерянность. Прасковья улыбнулась, взяла Ваньку за руку и потянула к двери.

– Пошли, Ваня. Я не сбегу. Обещаю!

Она и вправду спокойно шла по лесу рядом с великаном, который крепко держал её за запястье. Он привёл её к лесному озеру, заросшему водяными лилиями, и Прасковье так сильно захотелось искупаться, что она потянула Ваньку за собой в воду. Вода была холодной, но Прасковья так давно не мылась, что ей было невероятно приятно прикосновение воды к телу. Чтобы помыться, нужно было снять платье, но Ванька стоял рядом и смотрел на неё своими круглыми, вечно удивлёнными глазами.

– Отвернись, Ваня. Я помою волосы и постираю своё платье.

Великан что-то недовольно промычал в ответ и всплеснул руками, обрызгав Прасковью с ног до головы.

– Бежать тут некуда. Плавать я не умею. Просто хочу помыться, слышишь? А ну, отвернись! – расхрабрившись, приказала Прасковья.

Ванька недовольно засопел, но послушно развернулся. Прасковья быстро скинула с себя платье, прополоскала его в воде, промыла спутанные волосы, а потом с трудом натянула обратно через голову сырую ткань. Ванька всё это время терпеливо ждал, а когда они вышли из воды, он, видя, что Прасковья дрожит от холода в сырой одежде, снял с себя свою фуфайку и протянул её пленнице. От фуфайки дурно пахло потом и затхлостью, но Прасковья, не желая обидеть Ваньку, накинула её на плечи.

– Спасибо, Ваня, ты очень добрый человек! – сказала она. – В селе таких, как ты, добрых, редко встретишь…

Великан разинул рот и что-то промычал, а потом его толстые губы растянулись в довольной улыбке.

С тех пор Ванька выводил Прасковью из землянки на прогулку каждый день. Иногда она порывалась бежать, но он догонял её и возвращал в землянку. Каждый раз великан впадал в ярость, стуча огромными кулаками по земле, оглашая рёвом лес. Но ни разу при этом он не обидел саму Прасковью, лишь смотрел на неё удивлённо и обиженно и громко сопел.

А потом Прасковья наконец поняла, что она на сносях. Сначала она не на шутку испугалась, но пришедшая на смену осени зима замела снегом лесные тропы, запорошила кусты, деревья и сухие травы. Снег накрыл боль и тоску Прасковьи плотной белой пеленой. И она уютно укуталась в этот зимний покров, успокоилась, спряталась в тёплой землянке Ваньки, точно беременная медведица в берлоге.

* * *

Прошла зима, а потом весна стала постепенно отогревать лес тёплыми солнечными лучами. Прасковья потяжелела. К концу зимы она уже едва переставляла ноги в высоких валенках по рыхлым сугробам. Ванька перестал запирать её, теперь она могла выходить на улицу тогда, когда ей вздумается. Она гуляла одна, без сопровождения великана.

Прасковья знала, что Ванька по-прежнему любит её. Узнав его, она сразу поняла, что все те годы, пока она жила с Алексеем, Ванька тайно следил за ней, ходил за ней по пятам. Любовь его была сильна и крепка. Здесь, в дремучем лесу, ничто не мешало ему овладеть ею силой. Поначалу она боялась этого, боялась оставаться с ним ночью в тесной землянке. Но шли дни, а Ванька вёл себя как обычно: целый день он проводил в лесу, а спать устраивался на полу у лавки Прасковьи, словно её верный пёс. Ни разу он не намекнул ей на то, что хочет близости с ней. Однажды в ночной тишине Прасковья сказала:

– Ты хороший человек, Ваня. У тебя чистая душа. Не у каждого мужика есть такая…

Ванька что-то промычал и повернулся на бок. Но Прасковья знала, что он понял смысл её слов.

За всё время, что Прасковья прожила в лесу, припадок повторился с ней лишь однажды, во время последнего побега. И снова Ванька не дал приступу случиться – он умело придавил Прасковью к земле, и, видать, бес задохнулся от такого напора.

– Ведьмак ты, колдун, не иначе! – сказала ему Прасковья. – Как я раньше-то без тебя жила, Ваня?

Больше Прасковья сбежать не пыталась.

Но вдруг как-то днём она не вышла на улицу. Ванька удивлённо заглянул в землянку и увидел, что Прасковья лежит на лавке. Он замычал, давая ей понять, что ждёт её, но она ничего не ответила и даже не повернула головы в его сторону. Громко кряхтя, Ванька вошёл в землянку, подошёл к Прасковье и неуклюже опустился на пол рядом с ней. Она не открыла глаз, а по щекам её покатились прозрачные слёзы. Ванька долго сидел возле неё, мыча и ковыряя пальцем доски пола.

– Уходи! Я никуда не пойду сегодня! – внезапно закричала Прасковья и с силой толкнула Ваньку в плечо.

После этого она повернулась к стене, придерживая руками большой живот. Ребёнок в это время пнул ножкой в ребра, и у Прасковьи перехватило дыхание. Великан послушно встал и, громко сопя, вышел из избушки.

Вечером Прасковья отказалась от ужина, и весь следующий день она точно так же проплакала, отвернувшись к стене. Ванька сидел возле её лавки с самого утра и до вечера. Он смотрел на неё круглыми глазами, но не понимал, что от него требуется. Когда на лес опустилась ночная тьма, Прасковья поднялась с лавки, зажгла свечку и поставила её на стол.

– Скоро у меня родится ребёнок, Ваня, – тихо сказала она, положив ладони на живот. – Этого ребёнка у меня никто не отнимет. Ни свекровь, ни муж – никто! Он будет только моим.

Прасковья смотрела не отрываясь на дрожащий огонёк свечи, глаза её были полны тоски.

– Но в селе у меня остался ещё один сыночек. Феденька… Это ведь из-за него я столько раз пыталась сбежать. Не могу я без своей кровиночки! Тоскую, сердце рвётся! Муж в дом другую женщину привёл. Поди уж её мой Феденька мамой зовёт, поди уж снова забыл меня мой мальчик, – всхлипнула Прасковья.

Видно было, что Ванька разнервничался – уголки его губ задрожали, он что-то беспокойно промычал, а потом похлопал Прасковью по голове, видимо, пытаясь её утешить таким образом. Прасковья взяла огромную, шершавую ручищу великана, поцеловала её и прижала к своему мокрому от слёз лицу.

– Как же я тоскую по моему сыночку! Как же я тоскую! – прошептала она, раскачиваясь из стороны в сторону.

Прасковья не видела как из глаз великана выкатились две крупные, прозрачные слезы.

* * *

Проснувшись следующим