Отвергнутая - Екатерина Валерьевна Шитова Страница 30

Перевернись, перевернися-ка.

Перевёртыш перевернися-ка,

Перевернись, да не вывернися-ка.

Она повторила это несколько раз, медленно и осторожно переворачивая ребёнка внутри Прасковьи. Затем, вытерев окровавленную руку ветхой тряпицей, старуха взяла из корзины пучок сухих трав, растёрла их в руках, капнула на ладонь тёмного масла и стала растирать получившейся смесью опустившийся книзу большой живот роженицы.

– Ничего, милая, сейчас ты у меня быстрёхонько разродишься! – прошептала старуха. – Уж в родах-то я кой-чего толкую!

Приподняв голову Прасковьи, она влила в её приоткрытые губы несколько капель снадобья, и вскоре Прасковья застонала, открыла глаза.

– Ну, милая, пошло? Давай-ка, сопли не жуй, а тужься! Ребёнка-то я поправила, сейчас выйдет как миленький. Ты, главное, тужься, что есть мочи. Уж расстарайся! – возбуждено заговорила старуха.

– Кто вы? – прохрипела Прасковья.

– Я-то? – усмехнулась старуха. – Я бабка этого дурака Ваньки, который тебя сюда притащил.

Прасковья зажмурилась, покраснела от натуги и закричала от боли. Она чувствовала, что изнутри её будто разрывает на части, но непонятно откуда взявшаяся старуха крепко держала её за руку и приказывала тужиться ещё и ещё.

– Я думала, что Ванька – сирота, – после очередной потуги сказала Прасковья.

– Давно он от меня убёг. Так что сирота и есть, – отведя глаза в сторону, произнесла старуха.

– Почему же он сбежал от вас? – прорычала Прасковья, чувствуя, как очередная схватка накрывает её непереносимой болью.

– Обижается на меня, дурак, – ответила старуха, гладя по часовой стрелке живот Прасковьи.

– На что? – закричала Прасковья, часто и тяжело дыша.

– А на то, что я в своё время жизнь ему облегчила, подсобила кой в чём. Ты давай-ка, бабонька, языком не болтай, а тужься что есть мочи!

– Ааааа! – закричала Прасковья, не в силах больше говорить.

Крики её звучали жутко. После нескольких сильнейших схваток она почувствовала, как её тело, наконец, извергло из себя дитя. И после этого наступила тишина. Старуха подняла на руках маленькое детское тельце, но рождённый младенец был безвольный, странно обмякший, как тряпичная кукла. Старуха несколько раз шлёпнула его по спинке, потом подула ему в нос и в рот, прошептала в лобик молитву, но ребёнок не зашевелился, не закричал.

– Девка… Это, девка, – задумчиво прошептала старуха, глядя на младенца.

– Что с моим ребёнком? Почему он не шевелится? – зарыдала Прасковья.

Она видела, что ребёнок мёртв, но не могла принять этого и надеялась на чудо. Но время шло, а ребёнок не подавал признаков жизни. Прасковья отвернулась и зарыдала ещё сильнее, кусая губы и пальцы до крови. В это время рядом с ней появился Ванька. Он видел всё, что случилось, и теперь с лицом, полным отчаяния, опустился на землю рядом с Прасковьей, но та оттолкнула его и принялась бить кулаками по лицу, по груди.

Ванька терпеливо сносил удары, но душераздирающий крик Прасковьи мучил его гораздо сильнее физической боли. Великан страдал вместе с ней. Старуха же не обращала на них внимания, она уложила младенца на крыльцо, обмазала его неприятно пахнущей чёрной мазью и принялась ходить вокруг и шептать заклинанья.

Прасковья притихла, прислушалась к тому, что бормочет старуха, а потом вдруг схватилась за горло и начала задыхаться. Лицо её почернело, она упала на землю, изогнувшись в мучительной судороге. Ванька, увидев это, громко замычал, придавил Прасковью к земле рукой. Старуха перестала шептать, замерла на месте, удивлённо глядя на них обоих.

– Теперича я дотумкала. Ты чего же, дурак, не сказал, что в ней нечисть? – зло закричала старуха, брызжа слюной. – Нарочно не сказал? Дурак! Она же помрёт сейчас! Хватай её скорее да ступай за мной.

Старуха завернула мёртвого ребёнка в платок, который сняла с головы и торопливо пошла по лесу. Длинные седые волосы рассыпались по сгорбленной спине, взмыли вверх от порывистого ветра. Ванька, взяв на руки Прасковью, пошёл следом за старухой, сжимая до скрипа зубы и тревожно мыча на ходу. Они шли долго, путь по густой чаще был не из лёгких. В ноги то и дело впивались острые сучья. Прасковья затихла и теперь лежала, точно мёртвая. Ванька смотрел в её лицо, дул на чёрные полураскрытые губы, тяжело дышал и хмурил брови. Время от времени по его некрасивому лицу текли крупные слёзы.

* * *

Старуха привела Ваньку на болото. Здесь было тихо, мрачно и пахло тиной. Друг за другом они зашли в мутную, зелёную воду по колено. Старуха махнула Ваньке рукой, а сама пошла по воде дальше, с трудом переставляя ноги, тонущие в трясине. Остановившись, она закричала:

– Болотник! Болотник! Болотник-батюшка!

Крик пронёсся над болотом тревожно и громко, разлетелся многократным эхом во все стороны.

– Болотник! Болотник-батюшка! Это я, Мизгириха. За помощью к тебе пришла! Выдь ко мне!

Болотные травы зашумели, пни и кочки заскрипели, зашевелились, по мутной воде тут и там пошли крупные пузыри. Из болотных вод медленно и грузно поднялось огромныое существо с зелёной чешуёй вместо кожи и прозрачными выпуклыми глазами. По мускулистому телу Болотника текла мерзкая зловонная слизь, вид у него был омерзительный и жуткий, но Ванька смотрел на него без капли удивления и страха, как будто уже видел его раньше.

– Мизгириха? – жутким, гортанным басом проговорило существо. – Столько лет тебя на болоте не было. Я уж думал, померла ты!

– Не дождёшься, батюшка Болотник! Я ишо долго жить у тебя по соседству собираюсь! – с хитрой улыбкой ответила старуха.

Болотник посмотрел на неё пристально, усмехнулся, в горле у него забулькала вода.

– Говори, что надобно тебе, Мизгириха! Не любоваться же ты на меня приволоклась! – пробасил он.

– Просьба у меня к тебе есть. Забери-ка, батюшка Болотник, у бабоньки энтой из нутра нечистого, – попросила старуха.

Лицо болотника скривилось брезгливо.

– Чего? – воскликнул он и захохотал. – Хитра же ты, Мизгириха! На что мне оно?

– А ей на что? – строго проговорила старуха. – Твоя нечисть, ты и забирай себе обратно!

Болотник взглянул на Ваньку недобрым взглядом.

– Знаешь же ты, Мизгириха, что людям на болото ступать нельзя. Я если нечистого заберу, то и её в болоте утоплю.

Ванька весь напрягся, прижал к себе Прасковью, не отрывая глаз от огромной фигуры болотного хозяинаа.

– Бабонька эта не вспомнит, что была здесь. Они обе у нас полудохлые – и она, и младенец её. А этот, – старуха махнула рукой в сторону Ваньки, – это внук мой, он тебя видал уже. Да к тому же он немой, не сможет рассказать, даже если захочет. Так что забери злого духа, Болотник! И уйдём мы отсюда.

Он недовольно зарычал, и с него в разные стороны