Мирза Ибрагимов - Слияние вод Страница 50

Раздался жалобный визг, стая дружно зарычала, и Гошатхан понял, что собаки сцепились с волком. Теперь свора приближалась к палаткам, от лая псов и крика чабанов, казалось, сотрясалась вся степь; видно, собаки перерезали путь волку в камыши, и он шарахнулся к становищу.

- Алабаш, бери за горло! - оглушительно орал Керем.

Наконец собачий лай смолк, и вскоре чабаны притащили волка, принесли фонарь, посветили: из распоротого волчьего брюха вывалились внутренности.

Керем плюнул и велел молодому чабану наградить псов курдюком заслужили...

- Молодец, молодец! - ласково говорил он, поглаживая спину огромного Алабаша, - Издалека почуял волка, молодец! - И объяснил Гошатхану: Волк-то с гор спустился, голодный, весь вечер подкрадывался к стаду, решил наконец, что собаки уснули, и осмелел, метнулся в загон. Но Алабаш не дремал! Нет на Мугани другого такого сторожа.

- Послушай, Керем, напрасно держишь гостя на ветру, - послышался из темноты дребезжащий старческий голос. - Чаем надо угостить, шашлыком.

- Это наш дедушка Баба, один из старейших чабанов - вполголоса сказал Керем. - Если не устал, пойдем к нему. Разговорчивый, много преданий помнит.

5

Ветер шуршал в камышах, хлопал полуоторванным пологом какой-то палатки. Костер потух, рубинами краснели угли под золою. Казалось, все уснуло в Муганской степи: свернувшись мохнатыми клубками, спали овцы и бараны, даже собаки заснули, время от времени взбрехивая в знак того, что они на посту и дело свое знают... Керем, взяв гостя за руку, провел его в одну из палаток; шли на ощупь в непроницаемой темноте.

- Степь. Ты уж извини - степь, - поминутно повторял он, оправдываясь.

- Жена-то, может, простит, у Мелек сердце доброе, а я прощать не собираюсь! - возразил Гошатхан. - Теперь, когда больной легче, поговорим серьезно... В магазинах полным-полно раскладушек, заработки у тебя не такие уж скверные, неужели нельзя купить две-три?

- Чабаны не замечают запаха овечьего помета, привыкли, - сказал с натянутым смешком Керем.

- Если через неделю не увижу во всех палатках раскладушек, здороваться перестану!

Керем знал, что этот гость шутить не любит.

- Будет выполнено! Ну, пойдем!

В палатке, тускло освещенной коптилкой, сидели на овчинах молодые чабаны; были среди них и девушки. При появлении гостя все встали, а сидевший в красном углу, облокотившись на мутаку, седобородый старик только наклонил голову.

- Милости просим. - И он указал гостям место рядом с собою.

Гошатхан отвык сидеть с поджатыми ногами на ковре, но делать нечего, покряхтывая, опустился.

Старость хозяина была величественной: борода, усы, копна волос на голове побелели, как снег; лицо, покрытое глубокими темными морщинами, походило на пашню. А глаза блестели из-под белых бровей и ресниц, как незамерзающий родник среди сугробов в горах.

- Как нравится тебе наше житье-бытье? - спросил дед Гошатхана. И, не дожидаясь ответа, приказал самому молодому пастуху: - Сынок, ноги у тебя легкие, неси ужин!... В этом году ранний приплод, - продолжал хозяин, сегодня окотилось тридцать маток, двенадцать близнецов, крепкие, как орешки.

- Пусть будет щедрой весна, - пожелал Гошатхан.

- Спасибо, товарищ, за доброе слово. В мире нет более красивого и полезного животного, чем баран. По истине это украшение степей и гор. Отнесись к нему бережно - и он обрастет мясом и шерстью, а шерсть тоньше шелка, а мясо так и сочится жиром. Овечье молоко - как родниковая вода изнемогшему от жажды, - сладкое, жирное, благоуханное. - Старик на мгновение задумался, погладил бороду и негромко запел слабеньким, дребезжащим, но благозвучным голосом:

Что за нежная овца,

Белоснежная овца...

Бабка режет сыр ломтями,

Сливки же - белей лица!

Любознательный Гошатхан придвинул к себе лампу и вынул записную книжку.

- Можно записать? Золотые слова!

- Сколько ни записывай, а таких слов у меня не убудет, - наивно похвастался дед. - Бумаги в городе не хватит, если собирать все слова, даже в Баку не хватит!... В груди народа, сынок, сокровищница этих дивных песен!

- Тем более их надо сберегать для потомства. Дедушка, а сколько же тебе лет?

- Откуда мне знать? - Старик Баба самодовольно засмеялся. - Когда мы появились на свет, то загсов не было, грамотных в аулах тоже не встречалось. Если прикинуть на глазок, то за девяносто. А я покрепче вот их! - И он показал на молодых чабанов.

- Женить хотим, не соглашается, - пошутил Керем.

Чабаны засмеялись.

- Аи, Керем, зачем обманываешь знатного гостя? - с укором покачал головой дед. - Разве я отказывался от красавицы Телли? С малых лет был в нее влюблен, да твой же отец похитил, украл.

- Моя мать, конечно, активистка, но вот беда драчливая. Боюсь, в твоей бороде ни волоска не останется.

Принесли в бадейке горячее молоко, смешанное с молозивом, и горячие шашлыки.

- Дедушка, ты давно ходишь в степь с овцами? - спросил Гошатхан, отхлебнув из стакана вкусный густой напиток.

- Мой дед был чабаном, отец был чабаном, - гордо сказал хозяин. - И я с восьми лет пасу ягнят, а с пятнадцати - баранов. Вся жизнь прошла здесь, в горах и степи... Ни дня не расставался со стадом.

Старик увлекся, стал вспоминать, как однажды в горах попал в ураган и все стадо потерял, как волков душил руками.

- Сорок лет назад в горах Кельбаджара6 с тигром один на один вступил в схватку. Все-таки одолел!

- А памятку покажи-ка гостю, - попросил сосед. И спросил Гошатхана: Разве не видите?

Гошатхан вгляделся и заметил под белой бородой старика шрам, похожий на узкую тропинку в густой заколосившейся пшенице.

Пастухи, завернув в лаваш куски горячего шашлыка, ели с таким удовольствием, что и Гошатхана разобрал аппетит.

- А где свирель? Барабан? Ай, Керем, унывать не надо! - сказал дед. Радоваться надо, что доктор приехала, твою жену спасла... Вот в честь сестрицы-доктора и ее мужа заводи-ка песню!

По его знаку юноши принесли свирель и барабаны, но Керем отказался принять свирель, с поклоном передал ее старику...

- Э, дыхания в груди не хватает, - пожаловался тот. - Бывало, - в прежние годы... - Но все-таки приложил свирель к своим бледным губам, и в палатке раздались печальные, заунывные звуки, и камышовая дудка запела... Это была старинная пастушья песня, в ней слышался топот многотысячных отар, клубилась знойная пыль, лаяли собаки, коварные волки крались в камышах и пылали ночные костры.

Дед устал, отдал свирель Керему и объяснил Гошат-хану:

Отроги Малого Кавказского хребта на западе Азербайджана.

- У пастуха два верных друга: собака и свирель.

Керем заиграл плясовую, от звуков которой кровь

быстрее побежала по телу, а ноги как бы сами собой задвигались; старик, придвинув парные барабаны, аккомпанировал; юноши пустились в такую лихую пляску, что Гошатхан почувствовал, как с его плеч десяток лет свалился... Мохнатые тени метались по стенкам палатки, неутомимые чабаны кружились, прыгали, скользили, и барабаны мерным рокотом отсчитывали такой стремительный ритм танца, что дух захватывало...

Наконец музыка оборвалась, усталые танцоры повалились на овчины, Керем с трудом перевел дыхание, а дед, поглаживая бороду, сказал:

- Днем, говорят, Рустам-киши завернул на ферму. Давненько не бывал. Ты бы ему велел купить для нас радиоприемник, - обратился он к Гошатхану. - И свирель и барабан, слов нет, хороши, но ведь мы не знаем, что на белом свете творится. Одичали в степи. - Подумав, хозяин добавил: - Честный Рустам-киши, весьма честный, а вот кожа - как у черепахи панцирь.

Гошатхану хотелось узнать, что думает старик о председателе, но он счел неудобным выспрашивать и сказал:

- Дедушка, открой тайну своего долголетия!

- Никакой тут тайны нету, - пожал плечами старик. - Жил в степи ив горах, сам себе был хозяином, никакого начальства в глаза не видел... Ну, чего еще? Никому не завидовал. Положив голову на подушку, не терзал себя мыслями, что кто-то возвысился, а я остался, как был, чабаном, кто-то разбогател, а я по-прежнему бедняк... И, закрыв глаза, я сразу засыпал, а завистливый сна не знает, сердце его не ведает отдыха. Чего ж еще? Не обжирался шашлыками, выходил из-за стола, едва утолив голод. Умывался горной водою, дышал степным воздухом. И, наконец... - Он хитро прищурился. - Наконец, спокойной ночи, спать пора, уж звезды гаснут...

6

Проснувшись от овечьего блеяния и яростной переклички собак, Гошатхан вышел из палатки. Светало. Пастухи выгоняли стада из загонов, размахивая длинными палками, овцы шли, прижимаясь друг к другу, будто озябли, псы нюхали землю и для порядка лаяли.

Увидев осунувшуюся, побледневшую жену, Гошатхан почувствовал себя неловко: он и веселился с чабанами, и выспался, а бедняжка всю ночь глаз не смыкала... Мелек сказала, что температура у жены Керема спала и сердце бьется ровнее, но все же в открытом "газике" отправить больную в далекий путь опасно...

-Ладно, пришлю карету "Скорой помощи", - сказал Гошатхан.