Арсений Тарковский - Стихотворения. Поэмы Страница 7

Близость войны*

Кто может умереть – умрет,Кто выживет – бессмертен будет,Пойдет греметь из рода в род,Его и правнук не осудит.

На предпоследнюю войнуБок о бок с новыми друзьямиПойду в чужую сторону.Да будет память близких с нами!

Счастливец, кто переживетДрузей и подвиг свой военный,Залечит раны и пойдетВ последний бой со всей вселенной.

И слава будет не слова,А свет для всех, но только проще,И эта жизнь – плакун-траваПред той широкошумной рощей.

«С утра я тебя дожидался вчера…»*

С утра я тебя дожидался вчера,Они догадались, что ты не придешь,Ты помнишь, какая погода была?Как в праздник! И я выходил без пальто.

Сегодня пришла, и устроили намКакой-то особенно пасмурный день,И дождь, и особенно поздний час,И капли бегут по холодным ветвям.

Ни словом унять, ни платком утереть…

Марине Цветаевой*

Все наяву связалось – воздух самыйВокруг тебя до самых звезд твоих,И поясок, и каждый твой упрямыйУпругий шаг, и угловатый стих.

Ты – не отпущенная на поруки,Вольна гореть и расточать вольна,Подумай только: не было разлуки,Смыкаются, как воды, времена.

На радость – руку, на печаль, на годы!Смеженных крыл не размыкай опять:Тебе подвластны гибельные воды,Не надо снова их разъединять.

«Русь моя, Россия, дом, земля и матерь…»*

Кони ржут за Сулою…

Русь моя, Россия, дом, земля и матерь!Ты для новобрачного – свадебная скатерть,

Для младенца – колыбель, для юного – хмель,Для скитальца – посох, пристань и постель,

Для пахаря – поле, для рыбаря – море,Для друга – надежда, для недруга – горе,

Для кормщика – парус, для воина – меч,Для книжника – книга, для пророка – речь,

Для молотобойца – молот и сила,Для живых – отцовский кров, для мертвых – могила,

Для сердца сыновьего – негасимый свет.Нет тебя прекрасней и желанней нет.

Разве даром уголь твоего глаголаРдяным жаром вспыхнул под пятой монгола?

Разве горький Игорь, смертью смерть поправ,Твой не красил кровью бебряный рукав?

Разве киноварный плащ с плеча РублеваНа ветру широком не полощет снова?

Как душе – дыханье, руке – рукоять.Хоть бы в пропасть кинуться – тебя отстоять.

Памяти Марины Цветаевой*

I. «Где твоя волна гремучая…»

Где твоя волна гремучая,Душный, черный, морской прибой, —Ты, крылатая, звезда падучая,Что ты сделала с собой?

Как светилась ты, милостивица,Все раздаривая на пути.Встать бы, крикнуть бы, воспротивиться,Подхватить бы да унести —

Не удержишь – и поздно каяться:Задыхаясь, идешь ко дну.– Так жемчужина опускаетсяВ заповедную глубину.

II. «Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина…»

Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина,Поешь, Марина, мне, крылом грозишь, Марина,Как трубы ангелов над городом поют,И только горечью своей неисцелимойНаш хлеб отравленный возьмешь на Страшный суд,Как брали прах родной у стен ИерусалимаИзгнанники, когда псалмы слагал ДавидИ враг шатры свои раскинул на Сионе.А у меня в ушах твой смертный зов стоит,За черным облаком твое крыло горитОгнем пророческим на диком небосклоне.

III. «Друзья, правдолюбцы, хозяева…»

Друзья, правдолюбцы, хозяеваПродутых смертями времен,Что вам прочитала Цветаева,Придя со своих похорон?

Присыпаны глиною волосы,И глины желтее рука,И стало так тихо, что голосаНе слышал я издалека.

Быть может, его назначениеЛишь в том, чтобы, встав на носки,Без роздыха взять ударениеНа горке нечетной строки.

Какие над Камой последниеСлова ей на память пришлиВ ту горькую, все еще летнюю,Горючую пору земли,

Солдат на войну провожающейИ вдо́вой, как ро́дная мать,Земли, у которой была ещеПовадка чужих не ласкать?

Всем клином, всей вашей державоюВы там, за последней чертой —Со всей вашей правдой неправоюИ праведной неправотой.

IV. Стирка белья

Марина стирает белье.В гордыне шипучую пенуРабочие руки ееШвыряют на голую стену.

Белье выжимает. Окно —На улицу настежь, и платьеРазвешивает.Все равно,Пусть видят и это распятье.

Гудит самолет за окном,По тазу расходится пена,Впервой надрывается днемВоздушной тревоги сирена.

От серого платья в окнеТемнеют четыре аршинаДо двери.Как в речке на дне —В зеленых потемках Марина.

Два месяца ровно со лбаОтбрасывать пряди упрямо,А дальше хозяйка – судьба,И переупрямит над Камой…

V. Как двадцать два года тому назад

И что ни человек, то смерть, и что ниБылинка, то в огонь и под каблук,Но мне и в этом скрежете и стонеДругая смерть слышнее всех разлук.

Зачем – стрела – я не сгорел на лонеПожарища? Зачем свой полукругНе завершил? Зачем я на ладониЖизнь, как стрижа, держу? Где лучший друг,

Где божество мое, где ангел гневаИ праведности? Справа кровь и слеваКровь. Но твоя, бескровная, стократСмертельней.                    Я отброшен тетивоюВойны, и глаз твоих я не закрою.И чем я виноват, чем виноват?

VI. Через двадцать два года

Не речи, —            нет, я не хочуТвоих сокровищ – клятв и плачей, —Пера я не переучу, —И горла не переиначу, —

Не смелостью пред смертью, – тыВсе замыслы довоплотилаВ свои тетради до черты,Где кончились твои чернила, —

Не первородству, —                          я отдамСвое, чтобы тебе по правуНа лишний день вручили там,В земле, – твою земную славу, —

Не дерзости твоих страстейИ не тому, что все едино,А только памяти твоейИз гроба научи, Марина!

Как я боюсь тебя забытьИ променять в одно мгновеньеПрямую фосфорную нитьНа удвоенье, утроеньеРифм —            и в твоем стихотвореньеТебя опять похоронить.

Чистопольская тетрадь*

I. «Льнут к Господнему порогу…»

Льнут к Господнему порогуБелоснежные крыле,Чуть воздушную тревогуОбъявляют на земле.

И когда душа стенаетИ дрожит людская плоть,В смертный город посылаетСоглядатая Господь.

И летит сквозь мрак проклятый,Сквозь лазурные лучиНевидимый соглядатай,Богом посланный в ночи.

Не боится Божье дивоНи осады, ни пальбы,Ни безумной, красногривойЧеловеческой судьбы.

Ангел видит нас, бездольных,До утра сошедших в ад,И в убежищах подпольныхОчи ангела горят.

Не дойдут мольбы до Бога,Сердце ангела – алмаз.Продолжается тревога,И Господь не слышит нас.

Рассекает воздух душный,Не находит горних розИ не хочет равнодушныйБожий ангел наших слез.

Мы Господних роз не кралиИ в небесные вратаИз зениток не стреляли.Мы – тщета и нищета —

Только тем и виноваты,Что сошли в подпольный ад.А быть может, он, крылатый,Перед нами виноват?

II. «Беспомощней, суровее и суше…»

Беспомощней, суровее и сушеЯ духом стал под бременем несчастий.В последний раз ты говоришь о страсти,Не страсть, а скорбь терзает наши души.

Пред дикими заклятьями кликушиНе вздрогнет мир, разорванный на части.Что стоит плач, что может звон запястий,Когда свистит загробный ветер в уши?

В кромешном шуме рокового бояНе слышно клятв, и слово бесполезно.Я не бессмертен, ты, как тень, мгновенна.Нет больше ни приюта, ни покоя,Ни ангела над пропастью беззвездной.А ты одна, одна во всей вселенной.

III. «Вложи мне в руку Николин образок…»