Арсений Тарковский - Стихотворения. Поэмы Страница 8

II. «Беспомощней, суровее и суше…»

Беспомощней, суровее и сушеЯ духом стал под бременем несчастий.В последний раз ты говоришь о страсти,Не страсть, а скорбь терзает наши души.

Пред дикими заклятьями кликушиНе вздрогнет мир, разорванный на части.Что стоит плач, что может звон запястий,Когда свистит загробный ветер в уши?

В кромешном шуме рокового бояНе слышно клятв, и слово бесполезно.Я не бессмертен, ты, как тень, мгновенна.Нет больше ни приюта, ни покоя,Ни ангела над пропастью беззвездной.А ты одна, одна во всей вселенной.

III. «Вложи мне в руку Николин образок…»

Вложи мне в руку Николин образок,Унеси меня на морской песок,Покажи мне южный косой парусок.

Горше горького моя беда,Слаще меда морская твоя вода.Уведи меня отсюда навсегда.

Сонный осетр подо льдом стоит.Пальцы мне ломает смертный стыд.Нет на свете жестче прикамских обид.

Я вошел бы в избу – нет сверчка в уголке,Я на лавку бы лег – нет иконки в руке,Я бы в Каму бросился, да лед на реке.

IV. Беженец

Не пожалела на дорогу соли,Так насолила, что свела с ума.Горишь, святая камская зима,А я живу один, как ветер в поле.

Скупишься, мать, дала бы хлеба, что ли,Полны ядреным снегом закрома,Бери да ешь. Тяжка моя сума:Полпуда горя и ломоть недоли.

Я ноги отморожу на ветру,Я беженец, я никому не нужен,Тебе-то все равно, а я умру.

Что делать мне среди твоих жемчужинИ кованного стужей серебраНа дикой Каме, ночью, без костра?

V. «Дровяные, погонные возвожу алтари…»

Дровяные, погонные возвожу алтари.Кама, Кама, река моя, полыньи свои отвори.

Все, чем татары хвастали, красавица, покажи,Наточенные ножи да затопленные баржи.

Окаю, гибель кличу, баланду кипячу,Каторжную тачку, матерясь, качу,

С возчиками, с грузчиками пью твое вино,По доске скрипучей сойду на черное дно.

Кама, Кама, чем я плачу за твою ледяную парчу?Я за твою парчу верной смертью плачу.

VI. «Смерть на все накладывает лапу…»

Смерть на все накладывает лапу.Страшно мне на Чистополь взглянуть.Арестантов гонят по этапу.Жгучим снегом заметает путь.

Дымом горьким ты глаза мне застишь,Дикой стужей веешь за спинойИ в слезах распахиваешь настежьДвери Богом проклятой пивной.

На окошках теплятся коптилкиМутные, блаженные твои.Что же на больничные носилкиСын твой не ложится в забытьи?

В смертный час напомнишь ли о самойСветлой доле – и летишь опять,И о чем всю ночь поешь за Камой,Что конвойным хочешь рассказать?

VII. «Нестерпимо во гневе караешь, Господь…»

Нестерпимо во гневе караешь, Господь,Стыну я под дыханьем твоим,Ты людскую мою беззащитную плотьРассекаешь мечом ледяным.

Вьюжный ангел мне молотом пальцы дробитНа закате Судного дняИ целует в глаза, и в уши трубит,И снегами заносит меня.

Я дышать не могу под твоей стопой,Я вином твоим пыточным пьян.Кто я, Господи Боже мой, перед тобой?Себастьян, твой слуга Себастьян.

VIII. «Упала, задохнулась на бегу…»

Упала, задохнулась на бегу,Огнем горит твой город златоглавый,А все платочек комкаешь кровавый,Все маешься, недужная, в снегу.

Я не ревную к моему врагу,Я не страшусь твоей недоброй славы,Кляни меня, замучь, но – Боже правый! —Любить тебя в обиде не могу.

Не птицелов раскидывает сети,Сетями воздух стал в твой смертный час,Нет для тебя живой воды на свете.

Когда Господь от гибели не спас,Как я спасу, как полюблю – такую?О нет, очнись, я гибну и тоскую…

IX. «Вы нашей земли не считаете раем…»

Вы нашей земли не считаете раем,А краем пшеничным, чужим караваем,Штыком вы отрезали лучшую треть.Мы намертво знаем, за что умираем;Мы землю родную у вас отбираем,А вам – за ворованный хлеб умереть.

X. «Зову – не отзывается, крепко спит Марина…»

Зову – не отзывается, крепко спит Марина.Елабуга, Елабуга, кладбищенская глина.

Твоим бы именем назвать гиблое болото,Таким бы словом, как засовом, запирать ворота,

Тобою бы, Елабуга, детей стращать немилых,Купцам бы да разбойникам лежать в твоих могилах.

А на кого дохнула ты холодом лютым?Кому была последним земным приютом?

Чей слышала перед зарей возглас лебединый?Ты слышала последнее слово Марины.

На гибельном ветру твоем я тоже стыну.Еловая, проклятая, отдай Марину!

«Когда возвратимся домой после этой неслыханной…»*

Когда возвратимся домой после этой неслыханной                                                         бойни,Мы будем раздавлены странным внезапным покоем,Придется сидеть и гадать – отчего мы не стали                                                          спокойней?Куда уж там петь или плакать по мертвым героям.

А наши красавицы жены привыкли                                         к военным изменам,Но будут нам любы от слез чуть припухшие веки,И если увижу прическу, дыша свежескошенным сеном,Услышу неверную клятву: навеки, навеки!.. —

Нет, места себе никогда и нигде не найду во вселенной.Я видел такое, что мне уже больше не надоНи вашего мирного дела (а может быть, смерти                                                мгновенной?),Ни вашего дома, ни вашего райского сада…

Белый день*

Камень лежит у жасмина.Под этим камнем клад.Отец стоит на дорожке.Белый-белый день.

В цвету серебристый тополь,Центифолия, а за ней —Вьющиеся розы,Молочная трава.

Никогда я не былСчастливей, чем тогда.Никогда я не былСчастливей, чем тогда.

Вернуться туда невозможноИ рассказать нельзя,Как был переполнен блаженствомЭтот райский сад.

«Немецкий автоматчик подстрелит на дороге…»*

Немецкий автоматчик подстрелит на дороге,Осколком ли фугаски перешибут мне ноги,

В живот ли пулю влепит эсэсовец-мальчишка,Но все равно мне будет на этом фронте крышка.

И буду я разутый, без имени и славы,Замерзшими глазами смотреть на снег кровавый.

«Я много знал плохого и хорошего…»*

Я много знал плохого и хорошего,Умел гореть, как воск, любить и петь,И наконец попал я в это крошево.Что я теперь? Голодной смерти снедь.

Судьба права: не мне, из глины взятому,Бессмертное открыто бытие,Но – боже правый! – горько мне, крылатому,Надеяться на слепоту ее.

Вы, пестуны мои неосторожные,Как вы меня забыть в беде могли?Спасибо вам за крылья ненадежные,За боль в плечах, за белизну в пыли,

За то, что ни людского нет, ни птичьегоНет заговора, чтобы вкось иль ввысьНа островок рвануться, и достичь его,И отдышаться там, где вы спаслись.

«Чего ты не делала только…»*

Чего ты не делала только,     чтоб видеться тайно со мною…Тебе не сиделось, должно быть,     за Камой, в дому невысоком,Ты по́д ноги стлалась травою,     уж так шелестела весною,Что боязно было: шагнешь —     и заденешь тебя ненароком.

Кукушкой в лесу притаилась     и так куковала, что людиЗавидовать стали: ну вот,     Ярославна твоя прилетела!И если я бабочку видел,     когда и подумать о чудеБезумием было, я знал:     ты взглянуть на меня захотела.

А эти павлиньи глазки́ —     там лазори по капельке былоНа каждом крыле – и светились…     Я, может быть, со́ свету сгину,А ты не покинешь меня,     и твоя чудотворная силаТравою оденет, цветами подарит     и камень, и глину.

И если к земле присмотреться,     чешуйки все в радугах. НадоОслепнуть, чтоб имя твое     не прочесть на ступеньках и сводахХоро́м этих нежно-зеленых.     Вот верности женской засада:Ты за́ ночь построила город     и мне приготовила отдых.

А ива, что ты посадила     в краю, где вовек не бывала?Тебе до рожденья могли     терпеливые ветви присниться,Качалась она, подрастая,     и соки земли принимала.За ивой твоей довелось мне,     за ивой от смерти укрыться.

С тех пор не дивлюсь я, что гибель     обходит меня стороною:Я должен ладью отыскать,     плыть и плыть и, замучась, причалить,Увидеть такою тебя,     чтобы вечно была ты со мною,И крыл твоих, глаз твоих,     рук – никогда не печалить.

Приснись мне, приснись мне, приснись,     приснись мне еще хоть однажды.Война меня потчует солью,     а ты этой соли не трогай,Нет горечи горше, и горло мое     пересохло от жажды,Дай пить, напои меня, дай мне воды     хоть глоток, хоть немного.

«Если б ты написала сегодня письмо…»*