Сьюзен Хилл - Однажды весенней порой Страница 19

Но теперь все было хорошо, все хорошо. И она шла полями и по берегу реки, лежала в невысокой сухой траве на вершине кряжа и слушала жаворонков, описывающих спирали у нее над головой, и чувствовала себя наконец самой собой, свободной, полной жизни и надежд.

Если послеполуденное солнце начинало очень уж припекать, она уходила в лес и казалась себе каким-то морским животным, укрывшимся в водянисто-зеленоватой глуби.

И в ту пятницу, когда Рут увидела Бена на вырубке в самой чаще Дитчерс-Копс, она тотчас узнала его - это был тот парень, который наблюдал за ней в воскресенье, когда она выходила из церкви. Его лицо почему-то врезалось ей в память.

Он сидел на земле, рядом лежала раскрытая сумка с завтраком, и Рут приостановилась, словно чего-то испугавшись, но, уж верно, не его. Заслышав ее шаги, он обернулся.

Вот эта минута запомнилась ей особенно живо. Все, что было потом, в других местах, даже в минуты самой большой близости, не оставило в ее памяти его лица; она просыпалась ночами в страхе, тщетно стараясь вспомнить его черты, но они были расплывчаты, знакомы и вместе с тем уже позабыты.

Но эта минута запечатлелась навсегда.

То, что произошло, почему-то не удивило ее. Ей было девятнадцать лет, мужчин она не знала, все ее знакомства ограничивались родственниками и друзьями ее отца - от всех прочих он отгораживал ее, видя в них угрозу своему благополучию.

Сейчас она впервые обрела свободу, впервые в жизни стала сама себе хозяйкой. И, встретив Бена, полюбила его. Она была благодарна судьбе за то, что это был Бен - ведь она была вся распахнута навстречу любви, и на месте Бена мог оказаться кто-то другой и сделать ее несчастной, и она не сумела бы защитить себя.

Поразило ее другое - поразила столь же внезапно вспыхнувшая ответная любовь Бена, и это никогда не переставало ее поражать. Ведь Бен был старше ее, ему уже исполнилось двадцать семь лет, он твердо стоял на ногах и, конечно, знал других женщин, а она была не слишком-то высокого мнения о себе. Отец ее однажды сказал: "Да, красавицы из тебя никогда не получится", и она поверила в это. А когда она спросила об этом Бена, он ответил, что до этой поры он еще не встречал девушки, которую ему бы так хотелось узнать до конца.

- Ты, значит, ждал?

- Да. Всегда лучше подождать.

Их первый разговор запомнился ей от слова до слова - ведь она часами вспоминала его в ту ночь, лежа в постели в доме крестной Фрай, и потом все последующие дни он не выходил у нее из ума, словно стихи, заученные наизусть в детстве: он мгновенно воскресал в ее памяти, и в ушах у нее звучали их голоса - ее и Бена, и она снова вдыхала запах леса, окружавшего их со всех сторон.

- Вы - крестница мисс Фрай. - И он улыбнулся в ответ на ее испуганно-изумленный взгляд. - Вы что, не знаете, как тут у нас? Здесь каждому известно все. И каждый любит поболтать.

- Вот как. - Надо было бы сказать: я с вами не знакома, но она не смогла.

- Вы теперь будете жить здесь?

- Недолго... Сама еще не знаю. Какое-то время. Может, до осени. Не знаю.

- Мисс Фрай - хороший, надежный человек.

В других устах эти слова могли бы прозвучать странно, но у Бена они прозвучали естественно, и Рут сразу, с самого начала приняла их как должное. К тому же он сказал правду: крестная была именно такая "хороший, надежный человек".

Бен всегда говорил то, что думал или чувствовал, и ждал, что это будет принято так, как надо; в нем не было ничего двуличного, а у Рут не было никакого опыта по части того, как мужчины иной раз ведут себя с женщинами: она не имела ни малейшего понятия о различных уловках, о лести и притворствах и потому приняла на веру, когда Бен сказал: "Я надеюсь, что вы останетесь здесь". Впрочем, впоследствии прямота Бена не раз настораживала ее, заставляла замыкаться в себе и задумываться. Других же эта его особенность давно перестала настораживать - все уже привыкли выслушивать от Бена то, чего им ни от кого не пришлось бы услышать.

Ей вдруг сразу стало неожиданно легко разговаривать с ним, все получилось совершенно просто, и она рассказала ему о своем отце и об Элин, о своей жизни дома, и о том, как ей хорошо здесь, как она проводит свои дни, где бывает. А он сидел очень тихо, не отвлекаясь ни на что, и слушал. Вспоминая это, она думала о том, как тихо он сидел тогда в ту, первую их встречу и как столь же тихо вел себя в тот вечер, накануне своей смерти: обычная неуемность покинула его, он не порывался вскочить и приняться за какую-нибудь работу, занять чем-нибудь руки. И это было как бы началом и завершением чего-то, словно замкнулся какой-то круг, совсем крошечный круг, но Рут казалось, что он замкнул внутри себя всю ее жизнь.

Бен встал тогда - ему надо было идти работать, - и она ушла, поднялась по березовому склону, вспоминая, что он сказал, вспоминая его лицо, и, только выйдя на залитую солнцем дорогу, остановилась и подумала, что он даже не спросил, как ее зовут, в то время как она знала его имя. И ей захотелось вернуться назад и назвать ему свое.

Дни становились все длиннее, приближая середину лета, сливаясь в прекрасную золотистую нить, и крестная Фрай, наблюдая за Рут, видела происходящую в ней перемену, но не спрашивала ни о чем. Пока однажды, в воскресенье, Бен не пришел к ним домой - к тому времени он уже знал ее имя - и не предложил отправиться с ним на пикник в Кэнтлоу-Хилл. Тогда все стало ясно само собой, и Рут даже не удивилась его приходу, только почувствовала еще большую уверенность в себе и в том, Что все в мире хорошо.

Кэнтлоу-Хилл. Это было в шести милях от ее дома, но она любила ходить пешком.

- Вон, - сказал Бен, указывая на маленькую каменную церквушку на вершине холма, окруженную каштановыми деревьями, отбрасывавшими длинные тени. По густо заросшему дерном склону они поднялись на холм, вспугнув овец, которые, завидя их, с блеянием разбежались, окликая одна другую, порождая доносившееся со всех сторон эхо. В воздухе стояло жаркое марево и сухой запах убранного сена.

После этого Рут виделась с Беном каждый день три недели кряду, но именно этот первый день в Кэнтлоу-Хилл постоянно воскресал в ее памяти, снова и снова.

Она тогда то и дело поглядывала на Бена, словно каждый раз боясь, что он исчезнет. А потом, отведя взгляд, смотрела вдаль с холма на поля и леса, и гладкую, тускло-желтую ленту дороги, и деревню Кэнтлоу, казавшуюся нежно-розовой в лучах солнца, и все вокруг было каким-то необычным, все словно бы становилось частицей ее счастья. И она была переполнена любовью ко всему, что открывалось ее глазам, и не только просто так, а еще потому, что все это существовало в одном мире с Беном.

Он повел ее внутрь церкви, и там было прохладно, как в погребе, а свет был какой-то странный, дымчатый. Он указал ей на деревянную резьбу изображения птиц и животных, - украшавшую верх каменных колонн, а потом на стены алтаря и на иконы божьей матери с младенцем, чуть потрескавшиеся, в голубых и розовых тонах. Кафедра проповедника была из светлого дерева, цветных витражей в окнах не было, как не было ни вышитых драпировок, ни подушечек для коленопреклонения, и ничто не мешало чистоте линий арок, и колонн, и купола. А весь внешний мир, казалось, был вставлен в распахнутые двери паперти, как в раму, - трепещуще-зеленый, залитый ослепительным солнцем, с переливчатой полоской синего неба по верхнему краю. Откуда-то издалека доносилось блеяние овец, а с церковного двора - щебет дроздов и воркование диких голубей.

Сидя на прохладной траве среди надгробий, они съели то, что взяли с собой на пикник, - яйца, и яблоки, и сыр с хлебом, и Рут, закрыв глаза, помолилась о том, чтобы все это могло продлиться вечно.

Теплый вечерний воздух был напоен ароматами дня, небо словно бы не хотело темнеть, лишь теряло свои краски, становясь все бледнее и бледнее, от деревьев и изгородей ложились иссиня-черные, как смородина, тени, и каждый звук жил словно бы сам по себе, словно частица воздуха внутри мыльного пузыря.

Они спустились лесом к ручью и набрали целые охапки водяного кресса, и дикий тимьян хрустел у них под ногами. Ручей был неглубок, вода прозрачна как стекло, и на дне серебрилась галька. Рут легла на землю, опустила кисти рук в воду, и струящаяся между пальцами вода придала им странный фосфоресцирующий блеск. Рут прикоснулась пальцами к холодным тонким стеблям водорослей.

Свет становился мшисто-серым, теплый легкий ветерок прошелестел в верхушках деревьев, и звук этот был похож на дальний-дальний шум морского прибоя.

- Вот и ты, - сказала крестная Фрай, когда Рут вошла в комнату, - вот и ты, - и, притянув ее за руку, поближе к своему креслу, понимающими глазами заглянула ей в лицо.

8

Рут сначала увидела этого человека в окно. Она поднялась с полчаса назад или немного раньше, умылась, оделась и стояла, ничего не делая, ни о чем не думая, ничего не чувствуя, глядя во двор, вся во власти привидевшегося ей ночью тяжелого сна.