Герхард Гауптман - Ткачи Страница 3

Дрейсигер. Что там случилось?

Ткачи и ткачихи. Здесь кто-то упал. – Какой-то маленький худенький мальчишка. – Что он, болен что ли?

Дрейсигер. Как так? Где?

Старый ткач. Да вот лежит.

Толпа расступается. Видно мальчика лет восьми, лежащего на полу без признаков жизни.

Дрейсигер. Чей это мальчик? Кто его знает?

Старый ткач. Он не из нашей деревни.

Старый Баумерт. Да никак это Генрихов мальчишка. (Рассматривает его ближе.) Да-да, это Густав, сынишка Генриха.

Дрейсигер. Где живут его родные?

Старый Баумерт. Там, у нас, в Кашбахе, г[осподи]н Дрейсигер. Он ходит играть музыку. А днем он сидит за станком. У них девять человек детей, а скоро будет и десятый.

Ткачи и ткачихи. Этим людям больно плохо приходится. – В их жилье даже дождь сквозь крышу капает. – На девять человек ребят у них всего две рубашки.

Старый Баумерт (дотрагивается до мальчика). Эй, детка, что с тобой? Проснись, посмотри на меня!

Дрейсигер. Помогите-ка! Давайте поднимем его. Какое безрассудство посылать такого слабого ребенка в такой далекий путь! Принесите-ка немного воды, Пфейфер.

Ткачиха (помогающая поднять ребенка). Ты смотри не помри! Вот-то будет штука.

Дрейсигер. Или коньяку, Пфейфер. Лучше коньяку.

Бекер (Он всеми забытый стоял до этого времени и наблюдал). Дайте ему что-нибудь поесть, тогда он живо придет в себя. (Уходит.)

Дрейсигер. Этот шелопай хорошо не кончит. Возьмите мальчика под руки, Нейман. Тихонько, тихонько… так… так… Снесите его в мою комнату. Что вы, Нейман?

Нейман. Он что-то сказал, г[осподи]н Дрейсигер. Он шевелит губами.

Дрейсигер. Что тебе надо, дитя?

Мальчик (шепчет). Есть хочется…

Дрейсигер (бледнеет). Нельзя понять, что он бормочет.

Ткачиха. Кажись, он сказал…

Дрейсигер. Ну, мы увидим. Только не задерживайте нас. Я его положу у себя на диване, посмотрим, что скажет доктор.

Дрейсигер, Нейман и ткачиха несут мальчика в контору. Среди ткачей движение вроде того, которое бывает у школьников, когда учитель выходит из класса. Кто потягивается, кто шепчется, кто переступает с ноги на ногу; через несколько секунд слышится всеобщий громкий говор.

Старый Баумерт. А ведь мне думается, что Бекер прав!

Некоторые ткачи и ткачихи. Разумеется, прав. – У нас это не новость, что человек умирает с голоду. – Ох, что-то будет зимой, если нас не перестанут прижимать. – А насчет картофеля в этом году совсем дела плохи.

Старый Баумерт. Уж умнее всего сделал ткач Нентвиг – засунул голову в петлю да и повесился на том же станке. Не хочешь ли табачку? Я был в Нейроде, там у меня зять на табачной фабрике работает. Он мне и насыпал немножко. Что это ты несешь в узелке?

Старый ткач. Это у меня горсточка перловой крупы. Передо мной ехала телега мельника из Ульбриха; в одном мешке была дыра… Уж как я ей обрадовался!

Старый Баумерт. В Петерсвальде 22 мельницы, а нам все-таки ничего не перепадает.

Старый ткач. Чего вешать нос-то? Судьба что-нибудь да пошлет. Как-нибудь да пробьемся!

Ткач Гейбер. Говорят, когда человека разбирает голод, надо молиться 14-ти заступникам, а то взять в рот камень и сосать его – это помогает.

Дрейсигер, Пфейфер и кассир возвращаются.

Дрейсигер. Ничего особенного. Мальчик теперь совсем пришел в себя. (Взволнованно и пыхтя ходит взад и вперед.) Все-таки это бессовестно. Такое дитя – что твоя травинка: подул ветер, и она согнулась. Просто непонятно, как это люди… как это родителя могут быть так неблагоразумны: навьючивают на ребенка два куска нанки и заставляют его нести их 10 верст. Даже трудно поверить. Просто-напросто надо сделать распоряжение, чтобы от детей товара впредь не принимали. (Некоторое время молча ходит взад и вперед.) Во всяком случае я настоятельно желаю, чтобы подобных вещей больше не повторялось. И кто в конце концов в ответе? Конечно, мы, фабриканты. Мы во всем виноваты. Если такой жалкий ребенок в зимнее время застрянет в снегу и заснет, сейчас же является какой-нибудь досужий писака – и через два дня страшная история пошла гулять по всем газетам. А отец? А родители, которые посылают такого ребенка… сохрани бог, чем же они виноваты? Все с фабриканта спрашивается, фабрикант – какое-то козлище отпущения. Ткача вечно гладят по головке, а фабриканта вечно ругают: он-де человек бессердечный, опасный плут, которого каждая порядочная собака должна хватать за икры.

Фабрикант живет среди роскоши и удовольствий, а бедным ткачам платит «нищенскую плату». И знать ведь не хотят, что у такого человека масса работы и бессонных ночей, что он несет большой риск, который ткачам и во сне не снится, что от постоянных расчетов и подсчетов, делений, вычитаний и сложений он подчас теряет голову, что у него тысяча сомнений и волнений, что он беспрерывно ведет, так сказать, борьбу на жизнь и на смерть с конкурентами, наконец, что у него ни одного дня не проходит без потерь и огорчений, – обо всем этом, уж конечно, молчок. И кто только не садится фабриканту на шею, кто только не высасывает из него крови, и кто не живет на его счет? Попробовали бы вы хоть денек побыть в моей шкуре – вам бы скорехонько невмоготу стало. (После паузы.) Вот хотя бы этот негодяй, этот Бекер – какие он штуки тут выкидывал! Теперь он уж наверно станет трубить по всему свету, что я настоящий зверь. И что будто я из-за каждого пустяка то и дело выбрасываю рабочих на улицу. Неужто это правда? Неужто я в самом деле такой зверь?

Многие голоса из толпы. Что вы, г[осподи]н Дрейсигер!

Дрейсигер. Ну вот то-то же и есть. И к тему же бездельники шляются везде и поют скверные песни про нас, фабрикантов. Говорят о голоде, а у самих, небось, есть деньги, чтобы дуть водку целыми четвертями. Попробовали бы они сунуть свой нос в другие места и посмотреть, каково живется, например, рабочим на льняных фабриках. Тем действительно есть на что пожаловаться. Но вы-то еще что! За свою жизнь вы должны господа бога благодарить. Ну, отвечайте мне, старые прилежные ткачи, какие тут есть, может или не может порядочный ткач, знающий свое деяо и работающий у меня, сводить концы с концами?

Очень многие голоса. Может, может, г[осподи]н Дрейсигер!

Дрейсигер. Ну, вот видите. А вот такой негодяй, Бекер, конечно, не может. Вот я вам и советую: держите таких буянов на уздечке, не давайте им воли. Коли мне станет совсем невтерпеж от разных беспокойств и неприятностей, я прикончу все свои дела и закрою фабрику. А тогда с вами-то что будет? Посмотрим тогда, вы найдете работу. У вашего Бекера вы ее не найдете.

Первая ткачиха (подобралась к Дрейсигеру и с льстивым подобострастием счищает пыль с его сюртука). Вы себя маленько испачкали, г[осподи]н Дрейсигер.

Дрейсигер. Дела идут как нельзя хуже, это вы знаете сами. Я еще прибавляю к делу, вместо того чтобы получать прибыль. И если я, несмотря на это, постоянно забочусь о том, чтобы мои ткачи не оставались без работы, то я надеюсь, что вы это цените. У меня лежат тысячи тюков товара, и я не знаю, удастся ли мне когда-нибудь распродать их. Недавно я узнал, что многие ткачи в окрестностях фабрики сидят без работы, ну, вот я и… но пусть Пфейфер расскажет вам подробности. Впрочем, дело вот в чем (цените мое доброе желание)… конечно, не могу же я раздавать милостыню – не такой я богач, – но я могу до известной степени дать безработным возможность сколько-нибудь заработать. Что я при этом несу громадный риск – это, конечно, мое дело. Я рассуждаю так: если человек может заработать себе в день хотя бы на кусок хлеба, это все-таки лучше, чем если бы он сидел совсем голодный. Разве я не правильно говорю?

Многие голоса. Правильно, правильно, г[осподи]н Дрейсигер.

Дрейсигер. Итак, я охотно дам работу еще двумстам ткачам, на каких именно условиях – пусть вам это объяснит Пфейфер.

Первая ткачиха (преграждая ему дорогу, говорит торопясь, умоляющим голосом). Господин Дрейсигер, пожалуйста, очень прошу вас. Дайте ваше согласие… у меня два раза были вычеты.

Дрейсигер (поспешно). Поговорите с Пфейфером, милая. А я и так уж запоздал. (Он отходит и оставляет ее ни с чем.)

Ткач Рейман (также становится ему поперек дороги. Говорит тоном обиды и обвинения). Господин Дрейсигер, я, право же, должен вам пожаловаться. Господин Пфейфер меня… я до сих пор всегда получал за свою ткань двенадцать с половиной зильбергрошей.