Ив Шеневьер - Турако - птица печали Страница 9

В тот же вечер, возвращаясь из домика миссионеров, Жюли наткнулась на труп водоноса, покрытый черными и белыми полосами, напоминающими окраску священного Ибиса. Он лежал в болоте, близ Усадьбы. И прожорливый орел клевал ему глаза.

Солнце опустилось за вершины деревьев, с которых свисают продолговатые плоды. Камбэ убирает инструменты и рабочую одежду в дощатый сарайчик и покидает место раскопок. Следом за ним летит Большой Турако. Во время сильной жары он скрывался на опушке леса и лакомился там фруктами. А сейчас, расправив крылья, перелетает с дерева на дерево, а потом парит, приближаясь к Вилле. Краем глаза Камбэ следит за ним, но, только подойдя к дому, поднимает голову. Словно ожидая этого, птица усаживается на верхнюю ветку бананового дерева, которое Пери посадил посреди квадратного участка, засеянного ямсом, в месте, защищенном от ветра нагромождением камней.

В вечерней тишине, предшествующей серенадам из ночных шумов, Большой Турако машет крыльями, поднимает длинный хвост и посылает сидящему на последней ступеньке крыльца Камбэ долгий вопль низкого тона, перемежающийся хриплыми криками. Другие турако при наступлении сумерек разлетаются по мангровым зарослям и тоже кричат свое. Стихают они лишь после того, как замолкает Большой Турако, испустив последний прерывистый крик.

Пьер дочитывает длинное письмо от Элен. С подробностями, свойственными ее манере архивиста, она вспоминает счастливые и несчастливые часы их совместной жизни. Его волнует это перечисление незначительных, еще не забытых фактов, как бы хранящихся в замороженном пространстве его памяти. Она сообщает, что приедет на Остров и хочет там побыть какое-то время, "чтобы сообщить тебе кое-что и посмотреть, стирает ли разлука страдания".

Камбэ кладет в картонную коробку осколок горшка, найденный охотником в корнях поваленного ветром дерева. На черепке хорошо сохранилось изображение дикого зверя с одним глазом посреди лба и двумя зрачками в этом глазу.

- Если бы женщина, которую ты любил, написала тебе такое, что бы ты подумал? - спрашивает у него Пьер, показывая ему письмо.

"Мне не хватает твоей ненависти. Ведь это была именно ненависть - та вежливая сдержанность, которая мешала тебе выразить гнев и отвращение, когда после твоего одинокого ужина я приходила, вся еще пропитанная запахом любовника, с которым только что рассталась, запахом, который я принуждала тебя вдыхать, целуя тебя перед тем, как запереться в ванной, где, сидя в горячей воде, мечтала о следующем свидании, о будущих объятиях. Да, это была ненависть, когда не в силах дочитать страницу ты отрывал глаза от книги и следил за моими движениями взад-вперед по квартире. Когда, чересчур остро ощущая свое одиночество, я будила, брала на руки, прижимала к себе нашего сына, потом опять укладывала его, поправляла одеяло, целовала его в губы, смотрела, как он вновь засыпает. Да, ненависть была в твоем ненавязчивом наблюдении за мной, в упрямом молчании, в притворном безразличии, скрывавшем ярость, которой ты давал выход потом без свидетелей: сколько книг с оторванными обложками, сколько перекрученных ножей для разрезания книг, сколько сломанных карандашей, ручек, трубок, сколько пар очков со сломанной оправой. И когда ты входил в нашу спальню, чтобы лечь в кровать, стоящую вплотную к моей кровати, разве не выдавали эту укрощенную ярость твоя бледность, дрожь в руках, искривленные губы?

Да, мне не хватает твоей ненависти. Она говорила о том, как много я для тебя значу, а теперь, без тебя, я не значу ничего. Я хочу убедиться, что эта ненависть сохранилась, хочу увидеть ее, когда приеду на Остров, не сообщая заранее ни дня, ни часа. Как смерть!"

- А не разочаруется ли она? - озадаченно спросил Камбэ.

Пьер молчит, долго смотрит на письмо, рвет его и кидает в корзину, где обрывки теряются среди смятых черновиков, покрытых табачным пеплом.

* * *

- Ну, не бесчеловечно ли это?

- В человеке все человечно, в том числе и все то ужасное, что он совершает, - говорит Ребель.

- Тогда почему некоторые поступки кажутся бесчеловечными? - настаивает приятель и сподвижник Ребеля, считающийся чем-то вроде его заместителя.

- Не всем.

- Может быть, духи, которым мы поклоняемся, просто развлекаются, вызывая в нас чувство виновности?

- Давай поговорим о чем-нибудь другом... Все-таки сегодня Праздник!

Сидя на террасе кафе, где когда-то проходили подпольные собрания повстанцев против колониального режима, они пьют, вспоминая погибших товарищей и перемежая возлияния приятными воспоминаниями, горькими сожалениями, пессимистическими рассуждениями о морали, бессодержательность которых усугубляется алкоголем.

Нездоровое возбуждение заставляет Ребеля опорожнять стакан за стаканом, и хозяин кафе без устали подливает ему пальмовой водки. Утром Ребель, как глава клана Орлов, стоял на официальной трибуне во время парада в честь Независимости. Так каждый год население, подчиняясь ритуалу, воздает почести правящему Комитету, большинство в котором составляют Ибисы.

Перед трибуной прошли ветераны боев в слишком тесной для них униформе, крестьяне, пришедшие из деревень с охапками колосьев сорго, проследовали строевым шагом ополченцы, чиновники в потертой одежде, соответствующей их ненадежному окладу, ремесленники, вечно сбивающиеся с ноги, лавочники с унылыми лицами, по которым было видно, в каком состоянии находится их торговля, изможденные рабочие, жующие листья белены, чтобы забыть горе и утолить голод. На руках матерей, надевших единственное свое приличное платье и тюрбан с перьями, можно было видеть детей, голых, в набедренных повязках с амулетами из костей, со щеками, выкрашенными в цвета их клана: черный - для Орлов, зеленый - для Ибисов.

Ребель не имеет больше прямых обязанностей в Комитете, но остается советником, которого побаиваются, однако слушают редко. Он с трудом переносит этот лживый церемониал, вот и на сей раз, не дождавшись конца затянувшейся речи Президента, сбежал с трибуны. Публика встретила самой продолжительной овацией упоминание в речи его имени, но и это доставило ему мало радости.

- Похоже, ты тоскуешь. Почему? Все видели, как ты покинул трибуну. Чего ты добиваешься? Чего ожидаешь?

- После боя победителю все кажется тусклым, - отвечает Ребель. Посмотри, посмотри вокруг, неужели мы сражались, чтобы получить такой вот результат?

По набережной и по молу прогуливаются группки парней с бутылками вина в руках, девушки в коротких платьях, сшитых по модели из журнала, забытого какой-то туристкой в отеле. Часами ходят они, встречаясь и разглядывая друг друга, стараясь показать себя в лучшем виде и выбрать партнера или партнершу. Вечером они спустятся в заброшенные подвалы и проведут там ночь в любовных утехах. Переговариваются они вполголоса. Не смеются. Лишь едва улыбаются.

В порту царит скука. Коричневые чайки с желтыми клювами летают над доками в поисках отбросов. А на привязанных лодках, с протухшей водой на дне сероголовые чайки следят за рыбаками, которые чинят сети и чистят баркасы. Из-за малейшей раздавленной рыбешки поднимается отчаянная драка. Ослепленные жадностью птицы набрасываются даже на окрашенные деревяшки, что бросают им ради забавы мальчишки. Верфь закрыта. Колонии малых крачек заполонили сухой док, где нет ни одного судна. На берегу лежит, скособочившись, траулер, ждущий ремонта, и ребятишки беспечно лазают в его трюм. Капитан его разорился во время последнего рыболовного сезона, распустил экипаж и сгинул. Теперь никому нет дела до судна, его ждет печальная участь.

За кранами никто не следит. С их неподвижных стрел свисают кабели и тросы. В центре главной набережной стоит таможня без дверей. Стекла из окон вынуты, с крыши сорвана черепица. На пустой бочке сидит, прислонившись спиной к ободранной замшелой стене, единственный таможенник, с засохшими печатями в карманах. Он дымит окурками сигар и ждет, когда причалит единственное судно, раз в неделю еще обслуживающее Остров. Он не проверяет ни товары, ни пассажиров, живет на чаевые, что получает за свою добровольную службу. Когда ему становится совсем скучно, он развлекается: швыряет камни в собаку, забытую губернатором, в спешке покидавшим Остров.

- Ну что, разве ты не видишь, что мы проиграли? - спрашивает Ребель у своего "лейтенанта".

- Я вижу, что у тебя нет терпения, и знаю средство от твоего недуга: отобрать у Ибисов власть. Они усыпили Остров, погубили наши мечты, забыли свои обещания. От тебя и от людей нашего племени зависит, продолжим ли мы борьбу.

- Ты все еще веришь? Разве не бесполезно, не смешно все это? Неужели ты не понимаешь, что это - иллюзии... Ого! Смотри-ка: Жюли Керн! В первый раз она участвует в Празднике Независимости.

- Ты что, забыл, что она нам очень помогла?

- Я никогда ничего не забываю. Позови ее!

- Ты думаешь можно? Мы не одни. На тебя смотрят.