Алексей Олексюк - Дежавю. День первый

Дежавю. День первый

Алексей Олексюк

© Алексей Олексюк, 2015

© Нина Олексюк, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

1. Бологое

Он внезапно проснулся на какой-то станции. Антон проснулся от того, что прекратилось мерное покачивание вагона, ставшее привычным за последние три дня, въевшееся в мозг и застрявшее непрестанным перебоем стыков в лабиринтах среднего уха. Неподвижность оглушала, как тишина после долгого ора. Антон проснулся, но не открывал глаз. Он слышал, как собирались (стараясь не разбудить его) соседи по купе. За три дня пути эти люди стали частью его жизни, теперь же часть его жизни вместе с этими людьми уходила куда-то в ночь, и Антон чувствовал, что не в силах принудить себя встать попрощаться. Он лежал на нижних полатях, под лёгкой прохлорированной простынёй, словно в прохладном потоке – безвольно, бездумно, плавно отдаляясь от людей, которых три дня несло течением железнодорожной воды вместе с ним, а теперь относило в сторону – вправо от полотна, к зданию вокзала и дальше – к автобусной остановке.

Антон всё-таки открыл глаза. В купе уже никого не было. Постельное бельё и матрасы на противоположных полатях свёрнуты. Повернув голову, он увидел в окно, как мелькнули в резком свете станционных фонарей две тени.

2. Гроза на подступах

Больше он в эту ночь не спал. Встал, убрал постель. Посидел в темноте опустевшего купе.

Его снедало волнение.

Он вышел в коридор, где встречный ветер колыхал куцые занавески, увеличивая и без того гулкое сердцебиение. Поезд набирал ход: так спешит – невольно – человек, когда цель долгого путешествия уже близка и ощутима физически.

Но за стеклом ещё ничего не было. Только тьма…

Хотя, если вглядеться, эта тьма была двух видов: снизу погуще, немного экзистенциальнее, а сверху попроще – просто тьма летней ночи в европейской части России.

Антон вернулся в купе. Проверил вещи и документы: не забыл ли чего. Присел.

Но долго высидеть не смог. Вновь выбежал в коридор. Теперь тьма за окнами распалась. Воздух пропитался едва различимым предутренним светом. Теперь было видно, что тьма внизу – это земля, а тьма вверху – туча, идущая со стороны Финского залива. Земля летела мимо, отбрасываемая стремительным движением поезда. Местность представляла собой плоскую равнину, поросшую лесом. Там, откуда ехал Антон, бескрайний степной океан катил пологие валы, как сведённые судорогой мышцы… Поэтому плоскость этих заболоченных равнин казалась ему невероятной, геометрически слишком правильной.

Впереди по движению поезда вспыхивали далёкие зарницы. Молний не было видно – только свет мгновенно и стремительно озарявший груды сырых, как свежевспаханная почва, туч. Гром не достигал слуха: из-за дальности расстояния или шума поезда. Антон всматривался в зарницы, словно в некое небесное знамение. Казалось, там шёл бой. Там был незримый ещё город. И туда стремился поезд.

3. Город

Примерно через полчаса стало ясно, что поезд минует грозу. В крайнем случае – застанет её арьергард.

Проводник прошёлся по вагону, стуча в двери: «Через пятнадцать минут прибываем».

Антон сидел один в опустевшем купе. Он уже отнёс постельное бельё, умылся, переоделся.

Вагон ожил. Слышались шаги, голоса, стук дверей. Прямолинейное движение поезда дополнилось броуновским движением пассажиров.

За окном светало. Тонкие алые отсветы лежали на первых строениях пригорода – каких-то складах, будках, гаражах, на товарных вагонах и лицах путевых рабочих, чьи оранжевые жилетки были как нельзя в масть этому утру. Пригороды кутались в заревой шёлк.

Кто-то в коридоре обронил фразу: «Обводной канал», – и Антон припал к окну, боясь пропустить эту первую истинно петербургскую примету.

4. Прибытие. Вокзал

Когда поезд начал сбавлять ход, арьергард туч настиг-таки его серой пеленой дождика – уже без спецэффектов в виде грозовых разрядов. Серая мешковина туч и серая пелена дождя съели недавнюю пестроту красок, насытив воздух мерной торжественностью. Суета стихла. Прозвенел третий звонок. Поезд стал у перрона.

Пассажиры выходили в тёплый летний дождь без спешки. Они чувствовали важность прибытия. Место было не базарное, не крикливое. Проводники чинно помогали вынести сумки на чистый (и не от дождя вовсе) перрон. Привыкшее к железнодорожному ритму тело слегка покачивало.

Похожее на музей здание вокзала вбирало в себя приезжих.

Антон миновал гулкие своды, памятник основателю города. Новое, более вместительное здание было пристроено к старому, и переход из одного в другое не казался резким.

Снаружи лил дождь. Внутри – бесконечный людской поток. Антон купил в ларьке карту города. Какой-то бомж подошёл к нему.

– Извините, у вас не найдётся сигареты?

Впрочем, бомж мог оказаться и старым хиппи.

– Нет. Не курю.

– Жаль. Утро немыслимо без чашки кофе и выкуренной сигареты.

– Могу дать денег: купите себе пачку в ларьке.

– Благодарю, но мне нужна только одна сигарета, исключительно для тонуса.

И он ушёл – искать курящих в этом борющемся с вредными привычками мире.

5. Там, где чисто, светло

Кто-то из великих (а кто именно – запамятовал) сказал, что об уровне цивилизованности нации можно судить по состоянию общественных уборных.

Можно. Антон понял это, когда проскочил под слитной стеной воды из гулкого зала в глухой подвальчик, облицованный кафелем. Кафель сиял чистотой хирургического отделения. Пахло хлоркой. Лампы дневного света заливали помещение ровным сиянием: ни одна не мерцала от усталости. Женщина на входе вежливо приняла у Антона деньги, выдав взамен туалетную бумагу и чек. С волос и с одежды капало. Скатывались дождевые капли на блестящий в ярком свете ламп кафель. Неловко было Антону за оставляемые мокрые следы, но нужда заставляла идти дальше – осторожно ступая, чтобы не поскользнуться.

Зато потом ему мучительно не хотелось покидать это чистилище…

Казалось, там, где чисто, светло, и души должны быть чисты, светлы… Так казалось…

6. Выход в город

Перебегая в общественную уборную, он ещё не видел ничего толком: проулок, стена дождя, спешка…

Выйдя полчаса спустя на площадь, Антон почувствовал, что попал в декорации какого-то фантастического фильма. Это была другая планета. Другое измерение. Совершенно другой мир. Грандиозный в своём замысле и, в то же время, удивительно уютный в исполнении. Словно с размахом задуманную симфонию взялся исполнять камерный оркестр: и не на сцене, а прямо у вокзала, как это делают уличные музыканты… Великолепие города не подавляло, а покоряло мгновенно и бесповоротно. Так настигает вдохновение. Или любовь к женщине.

Такого количества рукотворной красоты Антон ещё никогда не видел. Город казался чьим-то гениальным сном, но настолько естественным, что немыслим был иным, как немыслима иной гроза, море, земля, воздух… Данность. Творение соразмерное жизни.

7. Воздух

Ещё несколько слов о воздухе. О петербургском воздухе невозможно умолчать.

Он был душой этого города.

Антон вслушивался в него, как вслушиваются в чужую речь – странно знакомую, но с лёгким европейским акцентом. Основной тон задавали море и камень. Но были сверх того полутона, обертоны…

Это пьянящее послевкусие волновало кровь и заставляло сладострастно замирать сердце. Никогда ещё Антону не дышалось так легко. Голова посвежела.

Всё второстепенное, необязательное внезапно ушло; осталось только главное – то, ради чего стоит жить.

8. На Невском

Всё-таки Антон перепутал улицы, хоть и сверялся с картой. Он пошёл по Лиговскому вместо Невского. Потом понял, отошёл под балкон от всё ещё моросящего дождя, раскрыл карту, всмотрелся, убрал назад в рюкзак, пошёл боковым проулком. Проулок вывел его на Невский, к закрытому пластиковой плёнкой зданию. Проспект вобрал в себя нового пешехода, направив его в общее течение, а течение повлекло по невиданным доселе гранитным тротуарам, через деревянный туннель под пластиковым пологом, покрывшим реконструируемое здание, через подземные пешеходные переходы, через Аничков мост, мимо витрин, похожих на титры чёрно-белой фильмы, мимо барельефов, балюстрад, бельэтажей, мимо – всё дальше и дальше – ко входу в метро.

9. Сошествие

Снизу, из-под земли, тянуло тёплым воздухом, пропитанным запахом стали и резины. Там дышали скрытые механизмы.

Петербургское метро – самое глубокое в мире. Об этом Антон прочёл в Интернете. Там ещё было написано что-то занимательное… Но, боже-боже, как же долог этот траурный спуск. Как сведущ этот полукруглый свод. Как сосредоточены будничные лица горожан… Ежедневно совершают они сей обряд.

«А крутенький спуск-то, крутенький», – мелькнуло у Антона в голове, – «с непривычки так и тянет вперёд всем корпусом».