Алексей Олексюк - Дежавю. День первый Страница 2

Но вокруг множество народу, падать особо некуда.

С непривычки около километра земной тверди над головой щекотали нервы, вызывая прилив неровного, как язычок пламени на сквозняке, возбуждения… Ведь, если вдуматься, около километра…

Спуск долог. Нетерпеливые молодые сбегают вниз, перескакивая через ступени, перила, менее прытких сограждан.

Девушка с раскрытой книгой в руках оглянулась на Антона: он слишком пристально всматривался через её узкое плечико, силясь угадать произведение или автора. Неосторожное любопытство провинциала. Антон смущённо отвёл взгляд.

Долог спуск. Но не бесконечен. Своды раздались ввысь и вширь, открывая деловито-торжественный вестибюль.

10. «Осторожно, двери закрываются!»

Неопытному человеку трудней всего понять с какой стороны прибывает нужный ему поезд. Человек долго изучает надписи, пытаясь сообразить. Что-то соображает, но не уверен в своих соображениях и поэтому спрашивает ближнего, чьё лицо кажется наименее озабоченным. В результате выясняется, что «язык до Киева доведёт», «за спрос денег не берут» и «лучше два раза спросить, чем один раз напутать».

«Да-да, я понял. Спасибо!»

«Сейчас Горьковская закрыта на реконструкцию, поэтому я и говорю, что две станции, а если считать с Горьковской, тогда вам нужно выходить на третьей».

«Благодарю».

«Впрочем, вы услышите: там объявляют, какая станция будет следующая…»

Явлению поезда предшествовало движение вытесненного этим поездом сухого технического воздуха. Предчувствие всколыхнуло причёски и платья. Потом возник звук. Тревожный, нарастающий звук, рождённый туннелем, как гигантской органной трубой.

…Сердце сжалось невольно. Но никто не отступил от жёлтой черты…

Когда звук достиг наивысшей плотности, его, как покрывало – снизу вверх – разорвал трубный глас поезда. Туннель выдохнул его с явственным облегчением. И с такой силой, что остановить против платформы, казалось, немыслимо: неминуемо проскочит мимо, уйдя в зияющее жерло напротив.

Но остановился. Створки дверей раздались в стороны, впуская Антона вслед за другими пассажирами. Скамьи были уже заняты. Да и не хотелось сидеть. Антон встал у входа, взявшись за поручень.

«Осторожно, двери закрываются», – сообщил приятный женский голос из динамика.

И двери действительно закрылись.

«Следующая станция…»

Пол дрогнул под ногами у Антона. Плавно (не так, как в автобусе) сдвинулся вагон относительно колонн и оставшихся на платформе людей. Не было в его движении железнодорожной дрожи. Поезд плавно, но стремительно набирал ход. Промельк колонн за стеклом стал невыносим для глаз и кто-то одним махом выключил свет.

Туннель.

Туда, дальше…

11. Гостиница

Выход из метро сродни всплытию. Глотаешь свежий, промытый дождиком, воздух и с воздухом обретаешь небо над головой: всё ещё серенькое, затучкованное, но всё-таки небо, а не потолок.

Рюкзак слегка отягощал Антону плечи. Однако радость от сознания, что он здесь, что он идёт по питерской земле, своей подъёмной силой уравновешивала тяжесть ноши: шаг лёгкий, пружинистый, спорый.

Здание гостиницы – сугубо советское и тем родное – выглянуло из-под современной высотки. В другое, более респектабельное, он, пожалуй, заходить побоялся бы. Внутри, правда, пластика оказалось больше. Вежливая девушка за стойкой приняла у Антона документы, изучила их и сообщила, что заселение производится с 12:00, до этого времени он может посидеть здесь в фойе либо оставить вещи в камере хранения и прогуляться. У вежливой девушки за бежевой стойкой мелькнула отнюдь не дежурная улыбка.

– Где у вас тут камера хранения? – спросил Антон.

12. Чёрная речка

Покинув фойе гостиницы, Антон окунулся во влажный утренний проспект. Кроткие прохожие одушевляли это вычерченное под линейку пространство: без них оно было бы сухим примером из учебника геометрии за шестой класс. Впрочем, и прохожие без проспекта стали бы недоразумением, забавным или печальным курьёзом, простительным, но не обязательным. Только в его свете, в свете перспективы, которая открывалась в сторону Большой Невки, все встречные люди обретали неслыханную значимость. Они были не сами по себе, они были частью города. Проспект же задавал им направление: не только в пространстве, но и в истории.

Антон не выбирал пути. Его тоже влекло проспектом. Но дойдя до моста над Чёрной речкой, он внезапно переменил маршрут. Неосознанно. Течение воды вырвало его из поля тяготения проспекта, и он пошёл вдоль левого берега. Только отдельные детали, как водовороты, на некоторое время притягивали его внимание, чтобы потом отпустить далее:

– Старушка крошила белоснежную булку, подкармливая стайку разномастных уток;

– Тщательно отреставрированный дом начала XX века украшала вывеска о продаже квартир (эх, никогда мне не купить здесь угол!);

– Пешеходный мостик с лёгкостью гимназиста, скачущего через лужи, перекинулся с одного берега на другой.

Как было не последовать его примеру! Тем паче, что по тому берегу протянулся парк. Новый источник притяжения повлёк Антона к себе. В этом зелёном шуршании ветвей сквозила невысказанная симпатия. Сырая утренняя душа парка томилась чуть слышной испариной, которую уносил ветерок, оставляя лишь ощущение свежести, как если бы деревья только вышли из баньки на двор.

Оставив справа какое-то служебное сооружение, Антон вышел к посыпанной песком площадке, окаймлённой скамейками. Одна из них оказалась сломанной (доски сбиты с бетонных опор), а две заняты (коротковолосым парнем с ноутбуком и длинноволосым парнем с велосипедом), но остальные свободны и уже успели просохнуть. Впереди чуть виднелась Большая Невка. Антон натёр пятку намокшей от дождя туфлей. Он присел, снял обувку и с наслаждением вытянул ноги. В родном городе он никогда не решился бы сидеть в парке в одних носках. А тут… а тут и решаться не нужно было.

Стая голубей слетела с окрестных ветвей. Рассредоточилась. Потом стала методично окружать, вышагивая туда-сюда с видом озабоченных поиском корма в крупнозернистом речном песке, которым была посыпана вся площадка. Самым смелым оказался молодой белый самец: он не только подходил почти вплотную к вытянутым антоновым ногам и пристально всматривался в хозяина этих ног то одним, то другим глазом, но и отгонял ревниво прочих сородичей. Жаль, что всё съестное осталось в рюкзаке.

Попрошайки. По сути. А парк без них поскучнел бы.

13. Явление героини

Резкий лязгающий звон… вскрик… хлёсткая шрапнель волглого песка – по лицу, по открытой шее, по рукам… вихрь вспугнутых перьев…

Антон инстинктивно дёрнулся в сторону и в тот же миг был уже на ногах. Чёрный тубус подкатился к его ногам. Он невольно наклонился поднять.

– Чёрт! – услышал он довольно звонкий и явственно женский (даже девичий) голос. – Какого хрена! Кто выставил эти дурацкие туфли?! Что б ему всю жизнь босиком ходить! По битым стёклам…

Рядом со скамейкой (видимо, наскочив на неё со всего маху и перелетев по инерции) лежал облепленный песком велосипед, а рядом пыталась (безуспешно) подняться на ноги молодая девушка в джинсах и футболке (то и другое – бескомпромиссно чёрного цвета).

Парень, который чинил своего «двухколёсного друга», первым поспешил к пострадавшей, помог ей встать на ноги и тут же (‒ чёрт, голень!) сесть на злополучную скамейку, довольно уверенно ощупал голень (‒ вы медик?), принёс эластичный бинт, перетянул им растянутую мышцу (‒ спасибо, так лучше…), поднял и отряхнул от налипшего песка велосипед, осмотрел, что-то поправил (‒ бестолку, переднее колесо всё равно придётся менять…).

– Чёрт! Я думала, это голуби, – кивнула девушка на пару стоптанных, видавших виды туфель.

Только тут Антон осознал, что стоит в одних носках, да ещё и с дурацким тубусом в руках.

– Возьмите, – протянул он владелице довольно увесистый футляр.

– Оставьте себе! – отмахнулась та.

– Вы художница? – спросил Антон от растерянности, хотя совершенно не думал об этом.

– По вашей милости я теперь калека, – она впервые с начала разговора пристально взглянула на собеседника: чуть ниже среднего роста, тёмноволос, тёмноглаз, нос с лёгкой горбинкой (кавказец, что ли?), одет в джинсы, клетчатую рубашку, чёрную ветровку… ах, да – ещё в серо-голубые носки с надписью «LSD»… теперь всё… симпатичный…

– Сядьте, – скомандовала она, – терпеть не могу, когда стоят над душой. И обуйтесь уже.

Парень, что помог ей подняться, починил свой велосипед и, попрощавшись, укатил на нём. Больше он в этом повествовании участвовать не будет. Хотя, его дальнейшая судьба весьма любопытна…

– Я могу заплатить за поломанное колесо, – сказал Антон, завязывая шнурки с поспешностью, выдававшей его смущение.

Тубус лежал на скамейке, как межевая черта.

– Вы так богаты?

– Если бы я мог починить, то починил бы.