Антон Локк - Марципан Страница 11

– Мне нравится. Правда. Очень, – я не находил слов.

Она подошла ближе, подвинула стул ко мне и присела рядом, потом вытянула руку в сторону, не отрывая от меня глаз, и снова нажала на кнопку на чайнике.

– Он, – я сказал очень тихо, – только что вскипел.

Не успел я опомниться, как её губы впились в мои, а рука, которой она включила чайник, прыгнула мне в волосы и сильно сжала их. Я чувствовал себя девочкой на съёме. Возможно, так и чувствуешь себя, когда тебя вот так просто берёт женщина? А та-то, наверное, была ещё и проституткой. Я резко вспомнил об этом. Для проститутки она целовалась не очень хорошо, как восьмиклассница.

От неё очень приятно пахло. Чем-то сладким вперемешку со свежим. Я оставил телефон и чашку с чаем на столе и положил руки ей на бёдра. Она, не оставляя моих губ, залезла на меня. Мы целовались очень долго, но определённого удовольствия мне это не доставляло. Я оторвался от неё, чтобы подышать, но она вновь прилипла ко мне. Всё говорило о том, что нужно брать дело в свои руки. Я поднял её и понёс на диван. То, что женщина сама хотела меня и проявляла абсолютную инициативу, придавало мне уверенности в себе.

Я кое-как прошёл с ней к кровати через коридор, отбивая углы её задницей, и упал на спину. Она была сверху и уже тихо мычала. Я стащил с неё водолазку. Большая красивая грудь мягко прижалась ко мне. Саша стала спускаться по мне, попутно расстёгивая рубашку. Судя по всему, это заводило её сильнее, чем меня. Когда мои джинсы с трусами были уже спущены по колени, она резко поднялась ко мне и, тяжело дыша, прошептала:

– Сделай это медленно, – она дышала мне в ухо, – у меня очень давно этого не было.

Я схватил её и перевернул на спину. Медленно, как она и просила, я снял с неё брюки и бросил в сторону. Со своими копаться я не захотел, они остались на мне. Я подобрался к ней поудобнее, но что-то заставило меня ляпнуть:

– Я думал, ты проститутка, – я поцеловал её, но она не ответила.

Только я приметил, что и куда, уже почти был полностью в ней, как она рывком из-под меня выскользнула:

– Какая, блять, проститутка?

– Успокойся, – сказал я, – я так думал ещё в школе.

– Я что, блять, похожа на шлюху?

– Нет, Саш, не похожа…

– Какой ты урод! – она кричала. – Пошёл вон, ублюдок! Уйди! Уходи!

– Да ладно тебе! Перестань!

– Одевайся и уёбывай!

– Извини, Саш, иди сюда, – я вытянул руку в её сторону, приглашая обратно.

– Быстро! – она кричала.

– Ладно, ладно!

Я натянул обратно джинсы и с расстёгнутой рубашкой вышел из комнаты. Саша всё ещё стояла голая посреди комнаты. Как же она была хороша, даже без одежды. Раздетые люди чаще всего намного уродливее, чем в одежде. Я всегда считал, что людям вообще никогда не стоит раздеваться. Одежда прибавляет привлекательности любому человеку, а Саша была прекрасна и без неё. Я зашёл на кухню за телефоном и вернулся к двери. Когда я снова посмотрел на неё, она нагибалась, чтобы поднять свои брюки с пола. Если бы она была проституткой, она была бы лучшей, элитной, как говорится.

– Я надеюсь, мы ещё поговорим.

Она промолчала.

– Извини, – я сделал паузу. – Зачем ты начала это?

– Ты мне всегда нравился.

– Ну, ты могла мне сказать об этом.

– Сначала ты был мелким, потом с Ксюшей… Я не знаю, что на меня нашло. Уходи…

Я подобрал сумку и вышел. Я снова спускался по лестнице вниз, как и полтора часа назад, и вспоминал, что мне нужно было сделать. Случай с Сашей заставил меня задуматься, что я уже не был тем, кем был раньше: мне было всё равно, сколько я потратил на что-то времени. Если верить Эйнштейну, время идёт медленнее для предмета, находящегося в движении, но для меня время в принципе перестало существовать. Я вкусил сладость безделья и осознал ничтожность принятия каких-либо решений и планирования жизни наперёд. Я понимал, что мои идеи были временными, что когда-нибудь мне наскучит жить не своей жизнью без планов и целей, но в тот момент я просто наслаждался безразличием ко всему, особенно к ней – к жизни. Меня выгнали из постели – ну и что? Моя жизнь сломана – ну и что? Мне нечем заняться – ну и что? Лариса. О, как точно и вовремя ты сказала это слово. Кайф. Невероятно мудрый человек решил дать название совершенному, прекрасному и абсолютно разрушающему человека изнутри занятию. Я достал из кармана телефон. Мне нужно было добить себя контрольным в голову.

– Ксюш. Да, привет. Я заезжал к родителям, хочу зайти. Ты дома? Одна? Не называй меня так. Я скоро зайду. Мне нужно кое-что забрать. Пока.

Это решение не имело никакого значения ни для меня, ни для моей жизни. Я решил забрать то, что принадлежало мне. Картины и яйца – они висели на соседних гвоздях, и с недавнего времени это не давало мне покоя.

Она открыла мне дверь и пошла к своему любимому креслу.

– Ты долго, – сказала она, развалившись в кресле так же, как сидела при нашей последней встрече.

– Выпил по дороге бутылочку пива, а потом играл с Кармен.

– С кем?

– С собакой соседской, – отрезал я и прошёл в сторону ванной.

В квартире было всё по-старому. Ничего не изменилось – всё та же девчачья обстановка. Пыльные плюшевые игрушки, воткнутые во все углы, сувенирные тарелки на стенах, розово-зелёный ковёр посреди комнаты. Я обрадовался, когда увидел картины на своём месте. Единственное, чего я боялся, это того, что Дамир решит избавиться от них так же, как и от меня.

Однажды, около года назад, мы пили пиво с Димой. Я смотрел на картину, которую он на тот момент заканчивал, и сказал, что было бы классно увидеть её продолжение на другой картине. Тогда он сделал вид, что ему плевать, и просто кивнул. Через пару недель он приехал к нам домой и подарил мне две картины: ту, что я видел, и её продолжение. Я был так сильно и приятно удивлён, что не мог сказать ни слова. В тот момент я понял, что Дима был моим последним, верным и единственным другом. Эти картины значили для меня очень много. На них была голая Маша, бывшая девушка Димы. Его муза лежала на боку и была изображена в чёрно-белых красках. На первой картине был её подбородок, грудь и живот, а на второй – ноги. Когда он передавал их мне, он объяснил, какое должно быть расстояние между ними, чуть больше шестидесяти сантиметров, которые скрывали её главные прелести. Я знал, что была третья часть, на которой было остальное. На это он отвечал, что её больше не было, и смеялся.

Я снял картины с крючков, проверил заначку: она была на месте. Я отнёс их ко входу. В сумке лежала ещё одна банка пива, которую я мигом открыл, пошёл к Ксюше и присел рядом на диван.

– Ну, рассказывай, – сделал я глоток, – как ты поживаешь?

– Ты пьёшь пиво? Офигеть, – она каждый раз удивлялась, когда видела меня с пивом.

– Это тёмное, оно как квас, – я смотрел ей в глаза, желая поймать их, но у меня не получалось.

– Ну, как я поживаю, – она отводила глаза в сторону. – Всё хорошо у меня. Как у тебя?

– Потрясающе, – соврал я. – Помнишь Сашу? Мою соседку.

– Да, помню. Проститутку, – она оживилась, но какая-то мысль сбила её, и она снова отвернулась.

– Она не проститутка.

– Ты всё-таки спросил у неё?

– Да.

Она посмотрела на меня, я поймал её взгляд и не отпускал. Мне оставалось забрать у неё свои яйца.

– Я как раз от неё.

– Вы встречаетесь? – у неё в глазах проскользнула неуверенность.

– Нет.

– Пили чай?

– Почти.

– Понятно.

Она увела глаза в сторону:

– Тебе пора. Дамир скоро придёт.

– Мы, кстати, виделись с ним.

– Когда?

– Когда я доставал вещи из помойки.

– А, – она запнулась. – Он рассказывал, что встретил кого-то. Я сразу так и поняла…

Я старался вести себя уверенней. Так, как никогда себя не вёл. Что-то живое заиграло во мне, что-то вело себя непредсказуемо, что-то, чем я не мог управлять. Второй раз за день из меня вылетело то, что я не хотел говорить:

– Может, мы, это, перепихнёмся по-быстрому? – я ни разу в жизни не говорил такого Ксюше, а, наоборот, считал подобные фразочки чем-то вульгарным. Что-то слегка затряслось внутри.

– Артём, – Ксюша перебирала собственные пальцы, не зная, что ответить. – Я думаю, нам не стоит этого делать.

– Хорошо, – ответил я, радуясь её ответу и исходу беседы.

Я поднялся с дивана и пошёл к выходу. Картины, о которых Ксюша не сказала ни слова, видимо, подозревая, что я за ними вернусь, ждали меня. Но я испытывал неудовлетворённость. Когда в чём-то ставится жирная точка, её нужно очень тщательно выводить, вырисовывая её из чувств и мыслей, сердцем и мозгом. Мне не хотелось оставлять почву для следующих встреч – мои мосты не хотели гореть, как бы я ни старался.

– Артём, – услышал я, когда уже обулся и подхватил подмышку картины. – Ты скучаешь?

Немного постояв молча, я два раза повернул замок, открыл дверь, повернулся и сказал: