Антонина Медведская - Тихие омуты Страница 13

Никто не знал его настоящего имени – Ходя и Ходя… Так его звали все в округе, и, надо сказать, был он желанным гостем в наших деревнях в те времена. Появление коробейника Ходи с его сказочным коньком-горбунком и зеленым сундуком на телеге доставляло деревенским жителям огромную радость.

В каждой деревне у него было облюбовано определенное место для стоянки. В нашем Бабаедове это была старая могучая липа, что росла возле бывшего панского амбара. На дверях амбара висел огромный замок, поржавевший от времени. Его давным-давно никто не отмыкал, потому что в амбаре было пусто с тех пор, как помещик Ростковский с семьей после революции бежал, и мужики все из амбара и помещичьего дома растащили.

Я товар свой продавай,Мамка, бабка – покупай,Подходи, жених с невеста,Ходя тут, на свое место,

– зазывал всех коробейник Ходя и суетился возле сундука. К липе сходился народ, подходили старухи, молодайки бабы, девки на выданье. Поглядеть товар желали и степенные мужики, и парни молодые, озорные. А уж насчет ребят, особенно мелюзги малолетней, и говорить не приходится – будто мухи на патоку слетались.

Коробейник обводил веселым взглядом покупателей, сверкал белыми зубами и… открывал сундук!

Боже ты мой, чего тут только не было! Крышку сундука Ходя укреплял, и она превращалась в витрину – такую яркую, такую нарядную, что и слов не найдется, чтоб ее описать. Внутренность крышки сверкала, полыхала яркими красками всех цветов, глаза разбегались, сразу все хотелось купить. Ну, а если уж о покупке и мечтать невозможно было, то хотя бы дотронуться до одного из чудес, выставленных напоказ. Бусы, гребенки, платочки головные белые и пестрые, нарядные шелковые шали, сережки, броши, перстеньки с камушками цвета красной смородины, зеленой травы, синего неба. А мыло душистое – «Земляничное» и «Букет моей бабушки»! От него шел такой аромат, что хотелось глаза зажмурить. Лежали на полочке, как сказочные диковины, пудра, румяна, швейные иглы, вязальные спицы, пуговицы, нитки разных сортов и оттенков, ленты яркие атласные, кружева, бархатки; висели на шнурке пояса лакированные с ажурными пряжками под серебро и золото, крючки рыболовные…

Пока еще никто ничего не купил, не выменял, а мужик Кукарека уже тут как тут! Принес тощенькую торбешку с овсом и подвешивает на морду мохноногому коньку. Ходя, бросив взгляд на торбу, определял количество овса и говорил:

– Мало корош, Ванька Кукарекай, – и протягивал ему пачку махорки и коробок спичек. – Такой мало овеса, совсем надо мало махорка, половина пачка надо. Будешь должнай мне, – и поворачивался к Кукареке спиной, давая знать, что с ним разговор закончен.

Кукарека отходил в сторону и, усевшись на бревне под окнами ближайшей избы, закуривал, пуская устрашающие клубы дыма. Видно было, что он доволен выгодной сделкой. К нему подсаживался один из молодых парней, хитро подмигивал стоявшим поодаль товарищам и, делая несчастное лицо, клянчил:

– Дядь, Кукарекай! Дай Христа ради махорочки на одну цигарку.

– Кукарека, Кукарека… – дергался тот, как от укола иглой, отодвигался от озорника и переходил на крик. – Я за махорку полпуда овса отдал, а ты – дай на цигарку! Много вас наберется цигарки клянчить. Пшел отседова…

– Подохну от молодого смеха – полпуда овса! Ох и брехун ты, дядя Кукарекай. В твоей торбешке и двух фунтов не было, я ж видел. Обдурил ты Ходю, обдури-и-л.

– Может, и обдурил! Не все ж ему нас дурить. А ты иди своим путем, не будет тебе цигарок…

– Ну хоть курнуть разок дай.

Кукарека, решив, что не отвязаться ему от этого нахала, протянул цигарку. Но тут подлетели к парню его товарищи, и каждый по очереди курнул, так что вмиг от цигарки ничего не осталось.

– Нет на вас холеры, жеребцы… – закричал Кукарека.

«Уди-и-и, уди-и-и-и…» – разнеслись знакомые звуки. Это один из мальчуганов что-то выменял на шарик с деревянной трубочкой и поднял на радостях «удиканье» на все торжище, но тотчас же был изгнан бабками и мамками, чтоб не оглушал. Следом за изгнанным, но счастливым мальчишкой потянулась ватага ребятишек в надежде, что и им удастся хоть один разок «удикнуть», чтоб отвести душу.

Как только Ходя замечал, что торговля шла на убыль, он тут же пускал в ход свой коронный трюк: выхватывал из сундука какой-нибудь новый товар, специально для этой цели припрятанный, и потрясал им с такой ловкостью, так заманчиво и красиво демонстрировал, что мамки, бабки, девки бежали в свои избы и выгребали все, на что можно было выменять у коробейника эти чудеса, которыми он их околдовывал, и без коих, как им казалось, жить невозможно.

У нас же никакого утиля не было, ни одна льняная или шерстяная тряпица у мамы не выбрасывалась, все шло в дело. Деньги и подавно не водились, яйца не накапливались, сало было на вес золота – я это знала, а потому спокойно стояла в сторонке и плела венок из цветков мать-и-мачехи, не смея и мечтать о сокровищах из зеленого сундука коробейника. И вдруг я увидела, как к телеге подошла мама. Она что-то сказала Ходе и протянула ему бутылку конопляного масла. Ходя, все так же улыбаясь, закивал головой, запустил руку в деревянный ящичек и подал маме два пакетика с нарисованными на них огненно-красными солнцами.

– Самый корош краскай, самый лучшай, мадама! – говорил Ходя и кланялся, скрещивая на груди руки.

– Мало мне двух порошков, Ходя. У меня затея большая, – сказала мама, вытащила из кармана передника горсть крупных головок чеснока и бережно выложила их на ящик, куда все меняльщики выставляли свой товар на обмен. – Добавь, Ходя, хоть еще один порошок за мой чеснок.

Мамин чеснок мигом, как по мановению волшебной палочки, исчез.

– Корош, мадама. Ходе нет жалей пакетку такой красивой мадама. Ходе нет жалей два пакетку! – и протянул маме еще два пакетика.

Я думала: «Зачем маме эта краска? Какая у нее большая затея?»

И тут мама позвала меня:

– Пойдем, дочка, домой. Помогать мне будешь.

Я нахлобучила на голову венок и последовала за ней, но не успела сделать и десяти шагов, как услышала громкий окрик Ходи:

– Барышень в венока на голова! Подходи на минуткую… Я замерла, не веря, что Ходя обращается ко мне.

– Вот тебе подарка Китай! – и он протянул мне… Нет, это невозможно, такое может быть только во сне! – он протянул мне веер сказочной красоты, настоящий кусок радуги! Я стояла ошеломленная, не решаясь его взять. Бабы зашумели:

– Да бери, раз дают, а беги, когда бьют.

– Подарок тебе делает Ходя…

– Вишь, понравилась ты ему с венком.

Я сняла с головы венок и, приподнявшись на цыпочки, положила его на ящик. Ходя подхватил венок, надел его на свою смоляную голову и подал мне веер. Я бережно прижала его к груди. Теперь уже за мной потянулась ватага девчонок в надежде на то, что и они подержат в руках этот бумажный чудо веер и помашут им у своих веснушчатых носов.

… Мамина большая затея началась. Она разожгла во дворе под железной треногой костер. На треноге уже стоял самый большой котел, наполненный водой. Когда огонь набрал силу, мама велела мне смотреть за огнем и подкладывать дрова, пока вода не закипит. Помощниц у меня оказалось – хоть отбавляй! Восемь девчонок окружили треногу с котлом, и каждая старалась подбросить полено дров, пошевелить головешки. Но, конечно, не эта работа заманила их в наш двор, а веер! Девчонки по очереди держали его в руках, обмахивались на все лады и азартно спорили между собой о том, что Катька махнула им десять раз, Зинка – пять, Фенька только три раза успела махнуть, а Зойке никак не удается завладеть веером. А вот Фрося уже два раза по пять раз махнулась! И вот когда веер оказался в руках красавицы Наташки и она, как настоящая принцесса, не спеша и грациозно взмахнула им у своего ангельского личика, Верка Мурашкина, не выносившая Наташку из-за ее красоты, не сдержалась и проявила свой вредный характер. За этот характер девчонки недолюбливали Верку, в свои игры принимали неохотно и часто в разгар игры изгоняли ее за какую-нибудь выходку.

Вырвав у Наташи веер, Верка побежала вокруг костра, размахивая им и приплясывая, шепеляво горланя при этом:

Посли девки на базар,Стоб купить себе товар,Товару не купили —Дулю получили!

За Веркой гонялись девчонки, требуя вернуть веер и грозя надрать ей уши. Но Верка ловко увертывалась от девчонок и расставаться с веером не собиралась. Наконец, они догнали ее и, окружив плотным кольцом, стали щипать и дергать за волосы. Верка заорала и швырнула веер… в огонь.

Вся шумная компания замерла. Первой опомнилась Верка и пулей рванула со двора. За ней умчались все остальные. Одна Наташа не двинулась с места, она испуганно глядела на огонь. В огне горел мой веер. Он вспыхнул так быстро, что я не сразу осознала весь ужас случившегося. Потрясенная, я опустилась на землю и заплакала. Вместе со мной плакала и Наташа.