Борис Березовский - Исполнение желаний Страница 19

– А почему, Кирилл, вы отдаете предпочтение виски? Я понял так, что вы ничего, кроме виски, из спиртного и не пьете, – задал Виталий вопрос, по-видимому, интересовавший всех.

– Да это все Андрей Петров, – смутился Кирилл, наливая всем по капельке в стаканы, – его школа.

– Андрей Петров? Композитор? – Василий удивленно посмотрел на Кирилла. – Так вы были знакомы?

– Не только знаком, но и работал под его началом.

– Так расскажите же, ужасно интересно! – с любопытством уставившись на Кирилла, гости опустили уже поднятые стаканы.

– Да что рассказывать! Потеряли мы не только талантливого и всеми любимого композитора, но и неординарного человека, по сути, гения компромисса, обладавшего способностью общаться с самыми разными людьми. В том числе и с властями. Вдумайтесь: сорок два года подряд руководил Союзом композиторов нашего города! Вообще, когда не стало Петрова, а затем и Лаврова, в городе – я имею в виду искусство – что-то надломилось. Ушли не только профессиональные, ушли моральные авторитеты. А те, кто остались, пока на это звание не тянут. В этом и беда, – Кирилл взял стакан и улыбнулся: – Да ладно, не для того собрались.

– Ну, а про виски? – Виктория упрямо гнула в свою сторону. – Уж договаривайте, раз начали!

– Да ничего особенного, хотя забавно. В 92-м я стал работать у Петрова в Музыкальном обществе. Ну, поначалу часто приходил к нему домой – документы подписать, посоветоваться. И провожая меня каждый раз, он предлагал: «По капельке, на ход ноги!» И наливал в красивые стаканы виски, на полпальца. Я говорю: «Так самогонка же, невкусно!» А он: «Попробуйте, а вдруг понравится?» Ну, я и пробовал, по капельке. Вообще, Андрей Петров не пил – чуть-чуть пригубливал. Да и курил он тоже понемногу, так, сигарет пять-шесть, и только вечером, под чашку кофе да под виски. Ну вот, на пятый раз или шестой меня пробило – я выпил и попросил еще. Вдруг вкус почувствовал. Так радости Петрова не было предела: «Ура! – ликовал он. – Нашего полку прибыло!» С того момента и пошло – и мне, кроме виски, ничего и не хочется.

– Действительно, забавная история! – Василий, оглядев всех, предложил: – Давайте выпьем за упокой души талантливого человека. Какой был композитор, просто чудо! Все песни знаю, хоть и не пою.

Все выпили и, глядя на Вику, улыбнулись:

– А что, неплохо! – Вика облизнула губы, прислушалась к себе: – Я ожидала – хуже будет. Правда – самогон, только хороший. И что-то есть такое, непривычное, но, в общем-то, приятно.

– Ну, слава богу! И главное – полезно, – шутливо произнес Кирилл. – Хотите доказательства? Извольте: когда в 99-м я свалился с инфарктом, все тот же Петров мне в больницу принес фляжку виски. Помню, из-за его прихода все переполошились, заметались. Ну как же, сам Андрей Петров! А он-то был тактичным, деликатнейшим человеком и всегда тушевался, когда вокруг его персоны устраивалась шумиха. Ну, да дело не в этом. А в том, что мы потом с врачами эту фляжку в несколько приемов добили. И они меня авторитетно заверяли, что виски – по капельке, но каждый день – очень даже полезно! А главное – закусывать не обязательно. Но если хочется, то можно чем угодно.

Мужчины весело переглянулись, потянулись к фруктам.

– Хорошо сидим! Действительно санаторий, в полном смысле слова, – Вика зажмурилась, повела плечами. – Вот это, может, и есть – счастье. Как думаете?

– Я вот часто задаю себе вопрос: был ли я когда-нибудь по-настоящему счастлив? И не могу ответить, – Виталий задумчиво очистил апельсин, разделил на дольки. – Разве что в аспирантуре, когда на мгновение прикоснулся к настоящей науке. Не могу словами передать то ощущение, когда передо мной открылось ранее неведомое. Мне казалось, я могу летать! Был счастлив полностью и безраздельно. Никогда такого больше со мной не было.

– А я вот часто вспоминаю первое утро после последнего экзамена на весенних сессиях в консерватории, – Кирилл мечтательно прикрыл глаза. – Такого ощущения свободы, такого истинного счастья, как в те дни, я никогда уж больше не испытывал!

– Давайте-ка еще нальем, – предложил Василий.

– И правда, надо выпить, – взяв бутылку виски, Кирилл капнул в свой стакан, – кому что наливать? Может, хватит виски вас насиловать? Давайте-ка, по коньячку!

Разлив по стаканам коньяк и включив чайник, Кирилл достал пирожные, чай, банку кофе и, передав все это Вике, спросил у Василия:

– А у вас как со счастьем?

– У меня, как у всех, хвастать нечем, – Василий выпил, закусил бананом: – Если связанное с семьей отбросить, то остается – вы удивитесь – лишь полет Гагарина в 61-м. Я тогда учился в восьмом классе. До сих пор помню радость, охватившую нас. Мы высыпали все на улицу, а там – не поверите – все обнимались, целовались. Совсем чужие люди были как одна семья. Такого чувства счастья я больше не испытывал. Когда плохо бывает, то вспоминаю то двенадцатое апреля и, поверьте, на душе легчает. Я и учиться лучше стал, потом в летчики пошел… И куда потом все подевалось! Но тогда я был счастлив, это точно!

Все приумолкли. Разлив кипяток по чашкам, Кирилл печально подтвердил:

– Я тоже помню этот день, в седьмом тогда учился. Да, было здорово. Все точно. И мне казалось, что то чувство единения навсегда останется с нами. Но мы какие-то Иваны, не помнящие родства. Ей богу – обидно. А вот Василий – сила! О, смотрите, опять скаламбурил: сила – Василий!

Все засмеялись, и обстановка разрядилась.

– Ну а у вас, Виктория? – спросил Виталий.

– А не скажу, – Виктория кокетливо поежилась, – вам расскажешь – потом стыда не оберешься, – звонко рассмеялась и добавила: – До отъезда-то еще – ого! Запрезираете и отвернетесь. Я что, одна останусь? Но это ж ужас, просто ужас!

Хохот, раздавшийся в ответ, разбудил бы мертвого. Отсмеявшись, мужчины выпили еще по маленькой, добавили в чашки кто чаю, кто кофе, и Кирилл решил еще немного посмешить компанию:

– Про ужас анекдот-то знаете? Нет? Так вот. В бордель приходит клиент. Ну, к нему, как водится, отправляют девицу. Через минут пятнадцать та выскакивает с криком: «Ужас! Ужас!» Ну, к клиенту отправляют другую. Все повторяется в точности. И третья вылетает с тем же криком: «Ужас! Ужас!» Мадам не выдерживает и отправляется сама. Через полчаса мадам выходит, привычным жестом поправляет бюст и говорит: «Ну, ужас, да. Но ведь не ужас-ужас».

Вдоволь насмеявшись, выпив и закусив, собравшиеся чуть размякли, но, глянув на часы, заволновались:

– Если мы хотим попасть на ужин, надо собираться, – деловито заметил Василий.

– А ананас? – спросила Вика. – Мы так его и не разрежем?

– Вот ведь святая простота! – Виталий громко рассмеялся.

– А кто нам помешает после ужина собраться? И чай допить, и ананас разрезать! – Кирилл с Василием смеялись над Викторией столь заразительно, что и она, не выдержав, расхохоталась:

– Только, чур! За ужином вести себя прилично, а то нас всех до срока по домам отправят. А мне бы так хотелось здесь подольше задержаться.

Они шли по коридору и смеялись: трое пожилых мужчин и немолодая женщина – пациенты кардиологического санатория, – смеялись так, как будто им исполнилось семнадцать и впереди у них была еще вся жизнь. На самом деле эти люди готовились достойно встретить свою старость, прекрасно понимая, что срок их пребывания на этом свете уже отмерян где-то наверху, а их инфаркты – лишь звоночки из того небесного пространства, в которое – кто раньше, а кто позже, – но каждый обязательно переместится. И тем не менее они смеялись, словно дети, не думая ни о чем серьезном. Им было хорошо, и, может быть, именно в этом и заключалось их лучшее лекарство.

Глава третья

Квартирные хозяева. – Манька. – «Театр перед микрофоном». – Друзья папы и мамы. – Снова у бабушки. – Квартирантки. – Что такое «черта оседлости»? – Постыдный поступок. – В первый класс. – Кто такой Сизиф? – Помидоры. – «Плохой еврей».

1

А через день, как это часто бывает – значит, и следует ожидать, – случилась неприятность. Виталию Петровичу после обеда стало плохо: внезапно резко упало артериальное давление, и он впал в полуобморочное состояние. Сосед по палате, со страху позабыв про кнопку экстренного вызова, кинулся на сестринский пост; дежурная сестра сейчас же прибежала, вызвала врача; врач дал команду ставить капельницу; собрался небольшой консилиум – в общем, началась та суматоха, когда все понимают: решается вопрос не столько о здоровье пациента, сколько о том – везти его в больницу не откладывая или немного подождать и посмотреть, что будет дальше. Всем все понятно: санаторий – не больница, здесь реабилитация, а не лечение. Но все равно присутствовавшим при случившемся пациентам из соседних палат видеть это было крайне неприятно. Однако обошлось: Виталия врачи решили никуда не отвозить, приставили к нему надзор и прописали строгое лежание.

Кирилл Аркадьевич узнал о неприятности за ужином. Расстроился, подумав, что причиной приступа могла стать их позавчерашняя «смешная» посиделка. О том же самом не могли не думать и Василий с Викой, и ужин их, впервые, прошел даже не скучно, а просто мрачно. Чувствуя вину, все трое старались не встречаться взглядом, кляня себя за то веселье, которое позволили себе, нисколько не подумав о здоровье. Но был ли приступ следствием их легкомыслия или на то были иные причины, не знал никто. Палатный врач Виталия – женщина без сантиментов, – когда Кирилл назавтра рассказал ей про их посиделку, высказалась прямо: