Сергей Васильев - Страна мучительных грез Страница 2

А пропало под тяжестью чувств в эту ночь мое сознание, вернее, важная его часть, я вдруг включился в некоторую волнительную и опасную игру и стал чрезвычайно в ней азартен. Уже вскоре необычные ощущения мощи какой-то невиданной для меня и свободы ужасной, которую человек чувствует, падая в полете для него роковом и окончательном, переиначило все, что было во мне трезвого, нормального и необходимого, чтобы придерживаться жизненного маршрута, который выстраивался мною до этого времени, и стало важным совершенно другое. Ведь согласитесь сами, если есть бог на Земле, тем более живой, какого тогда черта все остальное? Все эти институты, работы, правила и критерии, до того имеющие смысл, это просто нелепые пустяки в сравнении с этим фактом. И новые взгляды на реальность, конечно, вместе с сопутствующими необычными ощущениями и в то же время таинственной интригующей свободой. Здесь в этом мире появляются легко и новые идеи для самоопределения, и уже вскоре мною решилось, что я именно в связи с внутренней своей силой, мгновенной, быстрой, как совершенно отчетливо казалось, мыслью, а главное, с тем, что являло неведомое до сих пор блаженство, вселившееся в меня… в общем, все это, уверяло в наличие собственной божественной природы.

Вдруг осознав эту причастность к божественному, я ощутил невероятную легкость во всем своем существе и понял, что я то же бог. Но какой же я тогда бог и что теперь делать, раз все так неожиданно и торжественно оказалось для меня, что нужно делать богу? Не прошла еще та яростная ночь, когда вопрос о божественной судьбе уже стал завладевать мной, совершенно переворачивая реальность с ее прежними задачами и целями. Я слышал, эта тетка из Индии говорила, что еще Кришна ей являлся, и это после того, как она напугала меня параличом, в случае, если я вдруг надумаю избегать с ней встреч. Вот так я и являлся Кришной к ней в своем астральном виде, подумалось мне, чтоб она на меня молилась, упрашивая о снисхождении за вырвавшуюся гадость, и ей даже неизвестен собственный истинный мотив своих молений, как мне – прогулки своей божественной души во время сна.

«Точно, и есть Кришна», – заключил я, выбрав свой статус, и образ человека, сидящего в позе лотоса, уже находившийся галлюцинаторно во мне и вместе с тем вне меня, напоминал мне о миссии, которую предстояло исполнить. Не могу вспомнить, какие мысли и знания довели меня до Бхагавадгиты, но разглядывая ее веселые картинки, я окончательно убедился, что являюсь последней реинкарнацией этого бога, кстати, забегая вперед, скажу, что больше мне понравился другой бог, с которым я себя отождествил уже окончательно: это был родитель всех богов Брахма, он-то и стал центром моей идеи величия.

Позже припомнилось, что терял конфетки в детстве, и наверняка Саи Баба материализовал их у себя на родине, как бы заимствуя предметы у меня еще давным-давно, выходило – он мой должник. Да и богом я его считал все меньшим в тени своего могущества, которое росло внутри меня и рвалось быть известным, вот уже и песни индийского бога, а точнее, его голос на кассете из Индии я уже распознавал по интонациям удивительно схожими с моими. «И голос заимствует», – подумалось мне. Тогда и Христос был моим собеседником, причем, надо сказать, очень обаятельным и интересным, я чувствовал его энергию, и ликование переполняло душу мою, в которой заключалось начало и основа энергий всех богов. Конечно, с некоторым недоверием посмотрела на меня эта полусумасшедшая вредная тетка, когда я познакомил ее со своими переживаниями. Друзьям я тоже открывал то, что происходило со мной, и так как я не обманывал, говорил самую настоящую правду, то они совершенно поверили мне. Открыл свой внутренний мир и родителям, которые были сильно удивлены той энергичности и пылу, бушевавшими во мне. Кстати, поняв, что я сошел с ума, набросились на индийскую тетку с самыми настоящими проклятиями, разобравшись, что здесь не без нее обошлось.

А для меня все продолжало происходить дальше, увеличиваясь в своих дерзких фантазиях, восторги сменяли один другой, силы речей и яркое поведение бросалось в глаза. Уже скоро я считал, что все знают о том, что я бог, и в одну из моих задач ответственности перед всеми входит воскресение мертвых, вернее пробуждение всего когда-то умершего для слияния с живущим в одно великое целое. Только чтобы осуществить эту непростую задачу, мне необходимо было набраться сил для ее реализации, именно сотворения той мечты и желания всех, кто истосковался по ближним, ушедшим в мир иной любимым людям. Даже думалось и чувствовалось о нетерпении окружающих, которые чуть ли уже не прямо говорили, чуть ли не требовали скорейшего исполнения моих обязанностей. А я знал глубоко в душе, что все попадут в мой рай так или иначе, а те, кто знают меня лично, вообще безгранично счастливы, и познакомиться я хотел с каждым до последнего человеком. Одного за другим перевести всех людей в другой божественный мир, оставив планету пустой с ее улицами и домами, в которых один уже оставшись на белом свете, буду чувствовать себя хозяином… И что такое счастье полной, неограниченной свободы и хозяйства в мире получит каждый человек. И все уже вскоре будет возможно, пусть пока выглядит достаточно фантастично, но не будет смерти, болезней и всевозможных страданий, только необходимо немного подождать этого счастливого для всех времени.

Подобного рода воззрения сопровождали меня, уже сделав одержимым той свободой, теперь, как мне казалось, во всем, и безграничной радостью за будущий мир. Вот так и погрузился я в идеи глубокого безумия, которое руководило всем моим существом, делая жизнь в итоге страшной, очень опасной и совершенно не нужной никому. В институт я пришел во многом уже разбитый болезнью, помню однокурснику рассказывал, что скоро буду известен всему миру и обладаю неслыханными, пусть пока еще не полностью раскрытыми сверхспособностями, но, как ни странно, возможно, даже по достойным своим качествам молодой человек не выдал меня тогда перед однокурсниками. И даже, возможно, моя тайна так и осталась с ним. На занятиях, правда, я работал достаточно неплохо, и маниакальная активность способствовала, как мне казалось, и успеваемости, даже могу сказать совершенно точно, что собрал вокруг себя поклонниц моего ума и завораживающей общительности. Но так как был в целом слаб, при более пристальном рассмотрении, не вынес конкуренции однокурсников и сильно разозлился на их выпады, да так, что не мог больше оставаться в соперничестве, чувства задушили меня, и я готов был к драке, но ушел и больше не видел своей группы, с которой провел совсем немного в целом времени, ведь это был второй курс по моей специальности, но, к сожалению, уже, как вам известно, другого института.

Возвращаясь назад, можно сказать, что первый курс института я пережил, учась в целом неплохо, но, к сожалению, в подавленном депрессивном состоянии, которое, возможно, и готовило этот фантастичный подъем настроения, выставляя его перед собой фасадом. Но это все же не лишило меня возможности влюбиться в знаменитую Публичную библиотеку, где мне очень нравилось проводить время, меня приводил в восторг дух этого заведения, в котором некогда пребывали лучшие умы. Я мог засиживаться здесь часами и даже придумывал поводы остаться, когда была исчерпана моя программа, помогал сдавать предметы и сокурсникам, но не ради именно помощи им, а чтобы писать и писать здесь, в самом лучшем месте на земле.

Теперь вернемся вперед к той ситуации, что вырвала уже с корнем мою способность быть в рядах студентов, а в результате вообще тех, кто душевно здоров. Я превращался во что-то совершенно необычное, вместе с остальными людьми, в существа этой сказочной жизни, и теперь естественная норма для меня была другая, я уверился в происходящем со мной не только изнутри, но и снаружи все говорило мне о новом порядке. Здесь все по-другому для меня было в моей идее величия, в этом комплексе Христа. Я вообще игнорировал и отвергал постулаты устоявшейся обычной жизни, что, собственно, и делал в свое время Христос, удивляя окружающих новыми законами жизни, утверждая себя царем нового мира. Но надо сказать, что нормальной мою жизнь вряд ли можно было назвать, ведь раньше, конечно, возбуждения не бросались так в глаза, но делали меня чересчур веселым и живым подростком, и со временем я как бы выдыхался и становился обессиленным, теряя ощущения, как мне казалось, счастливой своей жизни, оказавшись таким образом в плену депрессивных переживаний и самоупреков. А в этот раз я стал настолько весел, что оказался вполне во власти этого чересчур бодрого настроения, ведь я радовался тому избавлению, которое сделало меня вдруг свободным и уверенным, я сошел с ума, но и сделал шаг в развитии и понимании себя, шаг, который, к сожалению, был роковым толчком к ликованию чрезмерному, повлекшему вместе с собой и безумие, картины которого стали управлять всем во мне. Но и на самом деле я прямо не предполагал, что именно чувства внутри моей семьи, тяжелые и свирепые, не дающие мне покоя, являлись виновниками бегства в психоз. То, что происходило дома, та любовь, которая крохами доставалась мне от родителей, совсем пресеклась с рождением брата, и тяжело мне стало, особенно больно. Вынести это отчуждение я не был в состоянии и просто заявил что я вообще Бог. И принялся играть с такой ролью свою жизнь, неся все невзгоды, которые только может повлечь столь грубое отступление от постулатов нормальной жизни. Ведь мне совершенно твердо верилось в эту иллюзию, и как странствующий рыцарь Дон Кихот, страстно веривший в свое предназначение рыцаря, я, в свою очередь, готов был терпеть что угодно в жизни, оставаясь верным делу бога, которым чувствовал себя, пусть даже это грозило мне лишением благ жизни, понимания окружающих и вообще всяческими бедами, которые таки обрушились на меня за такую убежденность. Но что поделать, разубедить в этой идее меня было очень сложно, когда психоз своим бурным настроением и разыгравшимися во мне страшными фантазиями лично мне не давал ни малейшего шанса быть выдержанным в мире прежних установок и так злобно поджигал своим хмелем, что была открыта дорога только вперед. Необходимо было отрезвление очень мощное, тормоз этим суждениям, прямо пропорциональный их натиску. Это противодействие готовилось психикой, но взрывы маниакальных идей продолжались очень долго и невероятно упрямо.