Александр Снегирёв - Бил и целовал (сборник) Страница 21

Хорошая идея, но если поставить себя на место будущих клиентов «отеля» Авраама, то они вполне могут свихнуться. Снял ты комнатку у милого старичка в историческом центре, развлекся с женой, отвернулся к стенке, счастливый, и видишь: «Авраам – монстр, беги, пока не поздно!»

Я вспомнил бабушкины рассказы про то, что пленные немцы, которые после войны строили в Москве дома, разбивали о стенки яйца и заклеивали обоями. Яйца тухли, и запах в квартирах навсегда становился невыносимым. Вряд ли у пленных немцев был избыток продуктов питания, чтоб пускать их на месть, только бабуся моя обои переклеивала постоянно, аромат, впрочем, все равно стоял специфический.

У нас оставались кое-какие запасы, и я разбил пару яиц за холодильником. Посмотрел по сторонам, что бы еще придумать. Выключил свет, снял светильник и начал было соединять провода, но тут жена щелкнула выключателем, и меня отбросило на пол. Ничего. Я привык добиваться своих целей. Даже училка в начальной школе на родительском собрании выделяла мою целеустремленность. Дипломатичная тетка была, надо отдать ей должное, целеустремленность моя в ту пору проявлялась в том, что на каждой переменке я задирал девочкам платьица.

Короче, пригладил я волосы, успокоил супругу и снова взялся за провода. Электричество – моя стихия. Я в электричестве дока. На трамвайные рельсы, правда, с детства боюсь наступать, все кажется, долбанет. Но это маленькая странность мастера. У нас вся семья на электричестве помешана. Отец сигнализации устанавливает, а дядя какие-то детали с трансформаторов свинчивал, пока пять лет не дали… Кстати, в детстве дядя меня учил ботинки, связанные шнурками, на провода закидывать. Если ботинки тяжелые, провода замыкает. Диспетчер отключает напряжение, и в этот момент надо успеть срезать кабель и везти в пункт приема цветмета.

Соединив провода, я вспомнил совет приятеля-сантехника, как подгадить надоедливому клиенту. Порылся в поисках тряпки. Ничего. С трепетом достал из чемодана священные трусы, поцеловал их, скомкал и запихнул в унитаз. Будто жилы свои рвал, оттого затолкал поглубже. Надежно закупорил.

Закончив последние приготовления, мы уселись в полумраке. Жена наотрез отказалась выходить раньше десяти. Даже в кафе идти не захотела. Нажав на слив в туалете, она громко закричала и выскочила, спасаясь от накатывающей волны. Забыл ее предупредить.

Ровно в десять мы с гордыми лицами победителей вышли во внутренний дворик, оставляя позади крепко заминированную подлостями комнатку.

Авраам сидел за круглым столом спиной к нам. Вся его спина выражала презрение.

Жена, не поворачиваясь, направилась к выходу.

Я положил ключ перед Авраамом.

И увидел его голые коленки – старикашка снова облачился в синие шорты, белые носки и белые «найки».

Я не удержался – захотел встретиться с ним взглядом напоследок.

Глаза его смотрели мне за плечо, туда, где за стенами дома, за стенами города в глубокой впадине белый осколок вспорол желтые горы. Глаза были остры и неподвижны, как кристаллы соли, и воля не пульсировала в них, а только отражались окружающие предметы и небо немножко.

Ребенка мы назвали Авраамом. Жена настояла. Я Василием хотел. В честь дяди электрика. Хорошо, сын родился. Не представляю, как бы девочка с таким именем жила.

Чувство вины

– Я беременна! Слышишь?! Я беременна!

Разбудила, прыгнула в постель, тормошит:

– Две полоски! Я беременна!

Он трет глаза. Фокусируется. Две красные полоски. Как на австрийском флаге. Или двоится спросонья? В самом деле – две. Целует ее бархатный нос, щеки, лоб, колющие ресницами глаза, мягкие белые волосы.

– Какое счастье!

А что еще сказать? И вправду счастье.

По ту сторону жалюзи просыпается город. Потягивается, ворочается, зевает, фыркает в умывальниках, тяжело дышит на утренней пробежке, хрустит тостами, глотает витаминные смеси, шумит яхтенными моторами, стрекочет электропилой садовника.

– А это что? – Она указывает на спинку новой кровати, обтянутую серой тканью, на то место, куда по ночам упирается его голова. Там пятно.

– Жир! Ты выделяешь жир! – разоблачает она.

– Зато не надо мазаться кремом по сто раз в день…

– Ты прямо курица гриль! – хохочет она. – У меня будет ребеночек от курицы гриль, такой же хорошенький и жирненький!

Блондинка была киноактрисой, которая в последние годы все меньше снималась и все больше времени отдавала благотворительному фонду, который основала несколько лет назад. Она собирала деньги на сложные операции для детей. Такие операции должны проводиться бесплатно, но больницы по разным причинам отказывают пациентам: не хватает лекарств, оборудования и специалистов. Карьера у блондинки как раз забуксовала, и тут Курица подал идею, что, пока она еще известна, можно организовать благотворительный фонд. Предмет приложения своей доброты долго искать не стали – решили спасать детей. Детей спасать приятно, да и деньги на детей дают охотнее.

Дела пошли лучше, чем можно было предположить. Отзывчивых добряков нашлось предостаточно. Сотням обреченных малышей подарили новую жизнь. Вскоре и государство обратило внимание на фонд и взялось за его поддержку. Блондинка стремительно набирала социальный вес, ее уже называли не актрисой, а общественным деятелем. Вручили Премию президента. Новых ролей предлагали так много, что она могла выбирать самые лучшие.

Вместе с почитанием пришло и материальное благополучие. Разумеется, она не присваивала пожертвования, но от гонораров не отказывалась. Купив уютную квартирку в Майами, ведь в России, при всей любви к ней, холодно и непонятно, что будет, блондинка стала проводить все свои отпуска за океаном в компании Курицы, отдыхая от благих дел, журналистов и почитателей, набираясь сил для того, чтобы по возвращении изливать на российских сирот новые потоки добра и радовать поклонников очередными перевоплощениями. Да и в чужой земле ей не требовалось прибедняться, маскировать молодого мужа, известность и достаток от подруженек, невыдающихся вертихвосток-актрис, которые вдруг обнаружили себя едва обеспеченными тетками за сорок, покинутыми спонсорами, вернувшимися в обветшавшие конурки своего детства с маразматическими предками за стенкой. И если раньше они отвечали на ее звонки изредка и всегда высокомерно, то в последнее время она не знала, куда от них спрятаться: ту пристрой, эту познакомь, этой одолжи.

Курица бывал здесь чаще, изводил холсты и картоны, покрывая белоснежные грунтованные поверхности изображениями голых женщин. Он искал свой стиль, который годами ускользал от него. Надеялся, что вдалеке от привычных мест сможет словить долгожданное откровение. Он бродил по линованному городу вдоль вечно цветущих изгородей и кубических белых домов. Пялился на витрины, совался в пылающие неоном топки кабаков, где за десятку можно было получить коктейль или ленивые покачивания голых латинских бедер. Насыщался ощущениями этого некультурного, вульгарного, лишенного истории города, как насыщается соками виноград, питаясь скудной, неплодородной почвой. Он верил в традиционные жанры изобразительного искусства и одновременно завидовал художникам, которых называли «современными» и «актуальными». Художники эти то черепа драгметаллами украсят, то из мумифицированных человеческих тел скульптурную композицию составят, то половой хер сорокаметровый на разводном мосту нарисуют так, чтобы, когда мост поднимут, рисунок вздыбился над городом.

Недавно три девицы в лосинах и разноцветных шапочках-чулках залезли на алтарь главного московского храма, вскрыли себе вены и, размахивая кровоточащими руками и обагряя утварь и Врата, стали возносить молитву, в которой попросили Пресвятую Деву прогнать президента. Девиц перебинтовали наскоро – и в тюрьму. Оказалось, они и раньше всякие выходки себе позволяли. Например, однажды их предводительница стащила из супермаркета осьминога. Не просто вынесла, а в киску себе затолкала и прошла, виляя бедрами, мимо кассы. А подельницы все засняли – и в Сеть.

Не успели снять швы с запястий, а девахи уже прославились на весь мир. Обнаружилось, что президента хотят прогнать не только эти три, а целое поколение. Очкарики-хипстеры с челками, городские бездельники, которых неожиданно сразу очень много из кафе, музеев и парков повылезло. За алтарных самоубийц вступились духовно опустошенные интеллектуалы, подогреваемые науськиванием западных спецслужб, только и мечтающих о подрыве авторитета Рашен Ортодокс Черч, на которой вся Русь и держится. В перформансе с осьминогом эксперты обнаружили надругательство над памятью Христа, символом которого, как известно, является рыба. А где рыба, там и осьминог. С морепродуктами нынче шутки плохи.

Прокуроры вменили арестованным бесовское дрыгание, непотребное приплясывание и адское шевеление с целью возбуждения, разжигания и унижения. Тетеньки из комитетов этики, эстетики и общественной морали с глазами выброшенных кукол констатировали об атаке диавола на Третий Рим.