Алексей Козлов - Городъ Нежнотраховъ, Большая Дворянская, Ferflucht Platz Страница 22

Кое-как клуб функционировал. Иногда устраивались турниры, и тогда в замкнутом, как патрон, помещении, где никогда не было места ни одному атому кислорода, собирались разновозрастные шахматисты.

Личности, с которыми мы можем здесь ознакомится, прикольны и в некоторой степени оригинальны. Здесь крутится довольно много бывших тайных агентов неких спецслужб, сменивших из-за пенсионного возраста основную деятельность по присмотру за непредсказуемыми шахматистами на искренее увлечение вечной игрой, несколько сумасшедших разного рода, юнцы, будирующие своё нарождающееся тщеславие, идеалисты игры, для которых она стала единственной отдушиной в жизни.

Мы покидаем гостеприимную улицу и отправляемся дальше по лестнице истории нашего златорунного края!

Глава 14

Во многом являющаяся философическим продолжение предыдущей главы и раскрывающая нам некоторые тайны.

Человек о многом может только мечтать, зная, что многого он никогда не достигнет.

Если бы я снял фильм о Матери Терезе и её другане Францизске Ассизском, его всё равно никто не стал бы смотреть. Такие сюжеты – это просто полный отстой! Полное фуфло! Эти святые уже так оскомину набили у людей за тысячи лет, что никто на них никакго внимания уже не обращает. Людей скорее интересует безусловный порок, чем сомнительная святость… Пираты, разбойники, грабители, вампиры, зловещие мертвяки гораздо более интересны для людей, чем какой-нибудь благочестивый Исмус Харистос, которого римляне наипаче прибили к палке. То бишь, к кресту. То бишь, к перекладине, если уж быть точным. Радетели истины сразу постараются подправить мою невинную описку, но я им не дам такой возможности! Ахой! Харистос когда-то по молодости меня интересовал, скорее, как политический тип, часто встечавшийся в древности, но потом мой интерес к таким типам улетучился. Скажу вам по чести – его шайка была более интересна, чем он сам. Целая фирма была – охранники, сам святой, кассир… Ну и зомби в толпе, разумеется. Хотя тема эта и интересна для многих граждан, не умеющих жить, а потому ищущих спасения в мире иллюзий, мне она совершенно не интересна. Какой тут Харистос? О чём речь ваще? Я вот о чём думаю… Лучше снять фильм о крысах!

«Крыса была несчастным человеком, ибо жила в доме, где кроме хлеба и маргарина, да и то запертых на сто замков, ничего не было». Так будет говорить голос вначале фильма. Голос мягкий, уверенный, бархатистый. Не следует педалировать монтажные трюки, в сущности, главное – показать крысу такой, какая она есть, умной, вёрткой, прагматичной и чуточку сентиментальной. В кадре должно быть множество изумительных деталей – крупные яйца – основная еда крыс, ключ под буфетом, запыленная Пиплия в сарае, полковой сундук с фотографиями и иконами на чердаке. А завершить фильм крысой на фоне Кремля – во френче, пилотке с оранжевой кокардой…

Охмуряжск. Зверовидов, Нежнотрахов, Ворожлобин… НежнотраховЪ… Города моей отчизны… Этапы большого пути, так сказать… Кхе! Мы здесь живём поневоле тысячу лет… И вот это всё я хочу описать. А сейчас в нашем представлении первая реприза, должная несколько разбавить мрачные рассуждения клоуна:

Глава 15

Посвящённая психоделическим снам Автора, невесть зачем сюда попавшая.

…Ему приснился сладкий сон, и героиней его была неведомая женщина в красном терракотовом платье. Она приблизилась к нему. Уже издалека он почувствовал, что это – Его женщина, та, о которой он только мог мечтать, та, о которой он уже и не мечтал в этом мире. Она была лояльна к нему от пят до головы, и очень хороша, удивительно хороша. Они стали тихо целоваться, как брат и сестра, и ему было так хорошо, как никогда. Не было в ней ничего, что претило ему. Сон был долог – первый хороший сон в его жизни! А потом в нём наступило какое-то смещение, как будто зыбь пробежала по зеркалу, чуть-чуть вроде бы переменился акцент, и вроде бы невесть откуда появился крупный мужчина, и хотя они с дамой продолжали свои телячьи нежности, и мужчина словно бы даже поощрял их к этому, но всё было уже не то, так, комедия какая-то плёвая. Гадость полная! Он вроде бы был законным мужем женщины в красном. Она отодвинулась с похолодевшим лицом, будто камера отъехала, а придвинулся огромный, гигантский, серый грузовой самолёт с зияющей рваной дырой в хвосте. Суетились люди, самолёт летел в Липецк, и куча пассажиров, как куча муравьёв стояла глубоко внизу, словно в ущелье, наблюдая за погрузкой в чёрный, бездонный зев бесконечной череды ящиков, узлов, баулов. Но какой же это был огромный самолёт! Таких и в природе не бывает! Самолёт довольно быстро заполнился до потолка всякой белибердой. Это был не обустроенный гигантский сарай. Только круглого сечения. Ни о каких креслах речи не было, иллюминаторы отсутствовали, алюминиевые стены были закопчены копотью тысяч свечей. А у того места, где вроде бы должны были быть пилоты, посверкивал какой-то сатанинский иконостас с ящерицами, змеями и ощеренными ликами. И он с ужасом смотрел в этот грязный, не обустроенный зев, спрашивая себя: «Неужели я полечу на этой куче ящиков? Эта колымага же просто не поднимет такую тяжесть! Ничего не закреплено! Самолёт странный! Грязь кругом! Надо сказать всем, предупредить! Что я стою, надо бежать, сказать всем! Это невозможно – лететь на такой развалюхе невесть куда! Это шпионы и диверсанты устроили! Неуже ли не понимают? Остановить погрузку!»

– Граф Алмавило! Какого..я Вы здесь делаете?

– Я пришёл за скрижалями!

– Не поздно ли

– Это вы главный, я знаю, вы – товарищ Кальсонов! – выкрикнул из ниоткуда Некто Кожаный, хлопая выразительным глазом, – Мы ждали вас, но из-за вьюги вы не смогли приехать, и мы ждали вас! О, как мы вас ждали! А где товарищ Вохричев? Он с вами? Он должен был передать мне офицерские валенки! Погодите! Погодите-ка! Где валенки?

Но ничего, ни звука не вырвалось изо рта его, как будто кто-то повелел ему молчать. Потом какой-то хрен повелительно послал его посмотреть груз наверху.

«Туды ить! Ить туды!» – сказал человек.

И, что странно, он послушался беспрекословно. Он полез по зелёным военного вида ящикам, которые шатались, как пьяные, оползали, скользили в лужах рыбьего жира, выскакивали из-под ног и с грохотом летели вниз. Внизу, повинуясь команде, несколько невидных во тьме человек с рулетками замеряли общий размер загруженого.

«Зачем им рулетка, когда всё надо взвешивать!»

Сверху эти люди были уже не больше спичечной коробки. Их журчащие, неясные голоса вроде бы успокаивали – раз они измеряют вес, значит не всё здесь пущено на самотёк, не всё так страшно. Не пустят же они перегруженную машину в полёт, не дураки же они в самом деле?

И словно подтверждая это, снизу прозвучал молодой мальчишеский голос: «Капитан Вирамайнен! Брутто-тара погружена! Вес нормальный! Трасса свободна! Можно лететь! Счастливого пути, камерад! От винта!»

Отчаянно карабкаясь, он полез дальше. Но когда он оказался на самом верху, на самом Монблане ящиков, то вдруг снова с ужасом осознал, что этот самолёт никогда никуда не долетит, потому что уже при взлёте эта ужасная гора баулов неминуемо стронется с места, поедет в сторону ветхой переборки, этого грё… ного иконостаса, рухнет в направлении левого крыла; проломит шаткую оборку, и чудовищный самолёт, только начавший с неимоверным напряжением набирать высоту, медленно нагнёт огромное, латаное-перелатаное крыло, чиркнет с искрой по бетонной плоскости, дико дрогнет, взвоет и ахнется на землю плашмя так страшно, как падают только прогнившие царства и деланные империи. И все эти баулы и ящики смерчем пронесутся по земле вместе с искорёженным металлом, пока не вспыхнут, как порох и не взорвутся. А потом картину довершит жирный огонь и чёрный мазутный дым! Господи! На всё воля твоя! Как им сказать, Если никто из них не хочет слушать! Он истошно побежал за верёвкой, оказавшейся липкой, в дёгте, схватил её вместе с привязанным колоколом, отвязал чёртов колокол, бросил его вниз во тьму и потом судорожными движениями стал связывать ящики, склеивать скотчем, обнимать какие-то мешки, шепча дикую, несусветную молитву. И молитва была на нечеловеческом языке!

– И это натворила такая маленькая девчонка? – спросил он потом у кого-то, показывая на разрушенный город.

– Рыженькая! – сказал тот, – Игрунья!

«Мало быть великим умом – сказал усатый австрийский голос, – и знать, как преобразовать мир. Надо умудриться воплотить свои великие мысли в великие дела и обойти козни миллионов непонимающих и врагов. Но тебе всё удастся, и страна твоя будет чудесным образом спасена! Помни об этом, малыш!»

Он спешил.

«Я не хочу лететь в Липецк! Не хочу! – шептал он, – Что мне делать в этом Липецке, если и в Нежнотрахове мне скучно нестерпимо!?»