Татьяна Малыгина - «Я крокодила пред Тобою…» Страница 39

– Посмотри, какая красавица! – воскликнул Володя, глядя на Марину.

– Да, согласен с тобой. Маришка красавица.

– Да нет, я про водку! Смотри, подлюка, как запотела!

– Да-а, Вова, тяжелый случай…

– Олег, я привыкла, не обращай внимания, у Вовки все шутки такие.

– А что, ребятки? Вам мои шутки не нравятся?

– Володя, я предлагаю тебе сначала мирно поужинать. Пока мы выпиваем-закусываем, я тебе объясню свою позицию и весь расклад ситуации. Я думаю, ты не против, – Олег наколол вилкой еще кружок колбаски.

– Конечно, мой господин! Слушаю и повинуюсь! – Володя сидел, втянув голову в поднятые плечи. Зажав между колен ладони, он нервно раскачивался взад-вперед. Он пытался улыбаться, но нервная судорога совсем не была похожа на непринужденную улыбку.

– Вова, перестань, – Марина начала раздражаться. Она разлила водку по стопкам.

– Ну, за здоровье молодых! – Вова быстро закинул в себя водку, занюхал хлебом. – Повтори, родная моя! – он протянул стопку Марине.

Марина налила.

– Ну, совет да любовь! – вторая стопка горячей жидкости разлилась в Вовкином желудке. – Олег, а что же вы не пьете? Брезгуете?

– Да нет, Вова. Твое здоровье! – Калугин медленно влил в рот ледяную водку.

– Хороша? А? – брови Лукьяненко, взлетев, задрожали в попытке натужной улыбки.

– Ты о водке?

– Я об них обеих.

«Все, сейчас начнется», – Марина приготовилась к худшему.

– Тебе когда Машку усыплять? – Олег повернулся к Марине.

– А что? Пока рано, пусть поиграет.

– Мариша, пойди к ней, вместе поиграйте.

Марина выдохнула, опрокинула полную стопку чуть нагретой в руках живительной влаги, занюхала шелковым рукавом халата, налила стакан морса и молча пошла в зал. «Достало все. Кто выиграет, того я и приз», – мелькнуло в голове.

– Поговорим? – Калугин налил еще стопку себе и Володе. Он не знал, с чего начать разговор. Хотя он был уже начат. Главное, Олег сказал, что он хочет – он будет жить здесь.

– Говори. Слушаю тебя внимательно, – улыбка резко исчезла с Володиного лица.

– Семьи у вас нет. Отношений нет, нет и никаких чувств.

– Это тебе бабушка-еврейка сказала?

– Бабушка у меня, действительно, еврейка. Ты наблюдателен. Но это мне Марина сказала. Она не любит тебя. Она достойна большего.

– А тебе не кажется, что это не твое дело?

– Уже мое, Вова. Уже мое.

– А ты, видимо, уже и размер большего определил, а? Тебе-то как знать, чего она достойна, чего нет? Ты же на все готовое пришел, на халяву! Раскусил уже, что Маринка в своей не существующей в мире доброте абсолютно безотказна?!

– Да? Может, это ты мне «все готовое» приготовил? Что ты вообще ей дал кроме дочери, горя и слез?

– О как! Пожаловалась?! Высокопарно излагаешь, парниша!

– Володя, Северогорск – городишко маленький, тебе ли не знать. Крутимся в одних кругах, и кружочки эти то там, то сям пересекаются.

– Ну, видать, ее подруженьки тебе донесли про наше с ней горе. А ты, такой крутой, пришел тучи разогнать руками да горе-беду от чужой бабы отвести, да? Такой интеллигентный и правильный весь. Поспишь с ней пару месяцев и свалишь от чужого ребенка, не впечатляй меня только, что будешь Машку, как родную, любить!

– Я тебя не собираюсь впечатлять. Я тебе обрисовываю, так сказать, сюжет. А Машку воспитаю и на ноги ее поставлю. Ты с ней пожил шесть лет, теперь я поживу. Ну, маханем? – Олег протянул стопку Володе – чокнуться.

– Ишь как! Да ты циник. Поглядим еще, кто кого куда поставит. Твое здоровье! – Володя выпил, не чокаясь.

– А кто кого любить будет, тут правда твоя, Вова, время покажет.

Олег сидел, не притрагиваясь к еде. Водка не цепляла. «Неприятный разговор, – Калугин думал о Марине, – неужели он не понимает? На что надеется? Ушел бы сам, без этих никому не нужных понтов. Все равно уже им ничего не склеить, так еще и унижение сидит терпит. Странный малый. Совсем нет чувства достоинства». Олег разлил остаток водки, нацепил на вилку притопленный в салатном соке хлеб и махом выпил. «Реально, водяра безалкогольная».

– Вова, тебе пора, – Калугин взял гитару, он не собирался играть теперь, но ему нужно было чем-то помимо стопки занять руки.

– Я сам знаю, когда мне пора. Слушай, а ты знаешь, что все возвращается?

– В смысле?

– В прямом. Все возвращается тебе со временем. Сегодня ты мне вот так, а потом когда-нибудь сам окажешься в дураках.

– Я в дураках не окажусь, я ситуацию всегда контролирую.

– Каков фрукт! Все под контролем, значит? И чувства?

– Чувства – в первую очередь.

– Ну и где тогда твоя любовь? Любовь через ОТК?

– А я тебе о любви не говорил. Ты что, слышал, что я сказал «люблю»?

– Э-э, парень, да ты не простак! Так я и думал. Другой интерес у тебя здесь, жаль мне Маринку.

– Ты бы ее раньше жалел. Сидишь сейчас, строишь знатока человеческих душ. Философа включил. А в жизни все просто. Просто все, Вова! Простак, не простак. Есть женщина, твоя женщина! – так люби ее, береги, цени, дари цветы! Гуляй с ее ребенком, посуду ей мой. Отвези ее в отпуск. Вы когда вместе отдыхали?

– Шесть лет назад…

– Молодец! Когда она от любви задыхалась, а не от слез? Когда тебе носом в плечо утыкалась, засыпая? Ты кофе ей варил утром хоть раз? Ты пальцы ей целовал?

– Почему пальцы? – Вова растерялся.

– А почему не пальцы? – Олег все больше заводился. – Что для тебя, вообще, любовь? Перепихон ночью под одеялом? «Мариша, что у нас пожрать сегодня?»

– Нет, почему… – Вовка растерялся и окончательно сник. Он не знал, что для него такое любовь. Он думал, любовь – это чтобы всегда было просто тепло. А сейчас ему холодно.

«Похоже, я в точку, – Калугин злорадствовал, – сам напросился, дуэлянт хренов».

– Я люблю их, Олег. Я ей пальцы не варил и кофе не целовал, э-э, ну, то есть, наоборот, ну… это… у меня внутри горит все, я понимаю, что конец… я умру без них, подохну, как бездомный пес…

– Не надо пафоса, не сдохнешь.

– А ты жестокий. Ты не сможешь ее любить.

– А ты добрый. И смог. Но вот как-то по-своему смог, по-особому. Так, что всю душу из нее вынул. Горит у него… А у нее не горит?! Все эти годы, что вы вместе? Не горит?! Слушай, тебе реально пора. Не отрезай хвост по частям. Сейчас тебе надо встать, выйти из дома и… и навсегда. Не появляйся здесь. Ей надо забыть тебя, как кошмарный сон. На вот тебе, на посошок, – Олег откупорил вторую бутылку и налил Володе водки в стакан.

Марина давно уложила дочку и, застыв, тихонько стояла в коридоре, слушая мужской разговор. По ее щекам текли горячие слезы. Сначала необычное чувство пощекотало ей где-то в животе, ее женское самолюбие. Два орла, два красавца – кто кого – за нее бьются. Но это чувство быстро исчезло, и пришли отчаяние и страх. Зачем все это? Зачем она позволила им встретиться? Почему сама все не решила? Марина смотрела на Вовкин профиль, его безвольный рот, на стакан водки, который он грел в ладонях, принимая слова Олега как пощечины. Вот ее мужчины, возможно, бывший и, возможно, будущий. Ей было безумно жаль Володю, к Олегу она не испытывала ничего, кроме непонятного чувства неприязни, которое родилось из-за его неожиданно наглого, как ей казалось, отношения к ситуации. Было ощущение, что посторонний человек пришел в давно обжитый, такой родной, просто немного неприбранный, дом и, не снимая

обуви, стал ходить по чужим ему комнатам, заглядывая в каждый шкафчик. «Как странно. Я ведь не люблю Олега… И зачем позволяю ему унижать Машкиного отца? И Вовку не люблю. Тогда почему его так жаль? Вечная бабья жалость, тебя по морде, а ты – за его сапоги: прости, родной!»

– А-а, Мариша, ты подслушиваешь? – Калугин отвернулся от Володи. – Иди-ка к нам! Давай выпьем.

– Не подслушиваю. Машку укладывала.

– Поешь, лапа, ты совсем ничего не ела.

Марина села за стол. Какое-то время они сидели втроем и молчали. Володя встал и пошел в коридор.

– Ты куда? – спросила Маринка.

– Домой. К маме. А что? Мне сказали, что мне пора.

Марина сидела, опустив голову. Слезы лились не переставая.

– Вов…

– Марина, не начинай. Отпусти его, – Олег положил ладонь на ее руку.

– Олег…

– Марина, все! Что за мазохизм?

– Да, Марина, не начинай, – Володя медленно обувался. – Я хочу поцеловать дочь на прощание.

– Она спит, разбудишь… – тихо ответила Марина.

– Вова, слушай, кончай спектакль! На какое прощание! Завтра придешь и целуй дочь, сколько хочешь. Прекрати Маринку травить, не видишь, что ли, ни хрена? – Калугин встал в проеме кухонной двери.

Маринка завыла в голос. Она сидела, положив голову на сложенные на столе руки. У нее началась настоящая истерика. Олег выскочил в коридор и близко подошел к Володе.

– Дождался? Три секунды тебе!

– Олег! Не тронь его! Убирайтесь оба! Володя, подожди!.. – Марина побежала в коридор, Олег преградил ей путь.