Андрей Шаргородский - Цирроз совести (сборник) Страница 4

После кровавых боёв 6–12 апреля, когда половина личного состава погибло, все мечтали о передышке. Однако чтобы не рисковать основными частями, командование фронта решило пустить впереди регулярных частей штрафбат. Так, на всякий случай. Потери штрафных батальонов можно было не показывать в основных сводках, поэтому командование решило не рисковать.

Андрей уже ничему не удивлялся. После повторного ареста и долгих допросов, у него не осталось в душе ничего, кроме желания выжить и увидать свою семью. Как и в прошлый раз его опять обвиняли в измене Родине. Только теперь добавилась формулировка «умышленный переход на сторону врага». Закончилось всё опять штрафбатом. Многие красноармейцы, воюющие с ним, были убиты. Некоторым повезло и они, после ранений, были реабилитированы. Ему удавалось выжить. Но за всё время боёв его ни разу не ранили. Вокруг лилась кровь, а у него никогда не было ни царапины. Даже во время уличных боёв в Вене, где погиб каждый второй, а раненых не успевали отвозить в медсанбаты – он оставался цел и невредим.

– Произведём зачистку и я подам на тебя рапорт, – пообещал ему политрук.

– Как будем действовать?

– Ты, Слепнёв, берёшь десять человек и идёшь на Пайербах! Вот он, смотри по карте! А мы обойдём его справа и слева, чтобы никто не выскочил. Встречаемся тут! – Его карандаш указал место на карте. – Понятно?

– Пленных брать, или на месте кончать?

– По обстановке! Если в руках что-то есть – стреляй без раздумий!

Колонна двинулась в сторону городка. Людей не было. Местным жителям было приказано не выходить из домов и беспрепятственно пускать солдат для проверки их жилищ. По узкой улочке они подошли к большому дому. Ворота были закрыты, но внутри дома были слышны голоса. Прислушавшись, Андрей понял, что кричит ребёнок. Взяв с собой троих солдат, он вошёл во внутрь. Голоса стихли, но незримо ощущалось чьё-то присутствие. Сняв автомат с предохранителя, он толкнул дверь первой комнаты. В комнате никого не было. Вторая комната оказалась тоже пустой. Когда он толкнул ногой третью дверь, в ответ раздалась автоматная очередь. Снова раздался плачь ребёнка.

– Не стрелять! – скомандовал он. – Там дети!

– Нихт шиссен! – прокричал он. – Не стрелять!

– Вы кто? – послышалось из-за двери.

– Мы бойцы Красной Армии! А вы?

– А мы бойцы Русской Освободительной Армии генерала Власова! И сейчас вы нам дадите возможность выйти отсюда!

– А может, ты подумаешь и сложишь оружие! Город окружён и вам не уйти! – Андрей жестом показал, чтобы солдаты обошли комнату с улицы.

– У нас в руках семья из четырёх человек. Двое из них – дети! Если вы не дадите нам выйти, то мы их начнём расстреливать!

В комнате опять раздался детский плачь.

– Никто не будет стрелять! – крикнул Андрей. – И вы не стреляйте! Я сейчас загляну внутрь, а ты мне покажешь, кто там у тебя! Только без глупостей! Один выстрел – и мы бросаем гранаты!

– Хорошо! Можешь посмотреть.

Андрей прилёг на пол и аккуратно стал заглядывать в комнату. Там стоял шифоньер, за которым пряталось двое вооружённых людей в гражданской одежде. В руках один держал мальчика, другой девочку. Их родители лежали на полу лицом вниз и вздрагивали от страха.

Глядя на перепуганных детей, он представил, что точно так же, в оккупации, немцы могли издеваться над его сыном и дочкой. Ненависть к этим подонкам, прикрывавшихся детьми, мгновенно подсказала единственное правильное решение.

– Выходить будете через окно. Отпусти детей!

– Детей я отпущу, как только добегу до конца усадьбы! Кидай свой автомат!

Андрей отсоединил рожок и положил автомат на пол. Рожок кинул в комнату.

– Автомат не дам, так как я из штрафбата. За утерю оружия сам знаешь, что мне будет.

– Не дёргайся! Мы уходим.

Слышно было, как открылось окно. Снова заплакали дети. Их мать стала хватать их за ноги, не понимая, куда эти люди их тащат. Один из власовцев грубо толкнул её сапогом в лицо. Муж женщины кинулся на него. Неожиданно второй закричал: «Засада!»

Андрей понял, что счёт идёт на секунды. Присоединять запасной рожок к автомату уже не было времени. Кинув автомат, он бросился в комнату с ножом. За окном раздался выстрел, и Андрей увидел, как один из бандитов начал сползать на пол, отпуская девочку. Та бросилась к маме. На ходу инстинктивно он понял, что вспышки огня из дула автомата власовца вот-вот прошьют его насквозь. Добежав до бандита, он всадил ему нож в бок и выхватил мальчика. Падая на пол, он подмял под себя ребёнка и тут же ощутил, как первая пуля попала ему в плечо. Подняв взгляд, он увидел, как на лбу бандита появляется отверстие от пули его солдат. Он понял, что всё кончено. В самый последний момент, когда он прикрыл своим телом ребёнка, пули одна за другой прошили его тело. Голоса стали стихать. К нему подбежала обезумевшая мамаша и стала вытаскивать из-под него мальчика. Он видел, как вбежали солдаты и встали возле него. Всем стало понятно, что делать что-то бесполезно. Кровь сочилась из четырёх ран, и шансов выжить у него не было. Он увидел испуганные глаза мальчика и попытался улыбнуться ему.

– Ви хайст ду? – выдавил он из себя.

– Их хайсе Герг! Георг Локамп!

Глаза Андрея закрылись, и он увидел своего сына. Сын мчался к нему на самокате и отчаянно кричал: «Папа, я сейчас! Я сейчас тебе помогу!»

Он улыбнулся и спокойно заснул. Уже навсегда.

Глава третья. Берлин. 13 апреля 1945 года

– Несите всем шампанского! – Гитлер не скрывал своей радости. – Запомните это день! Этот день станет переломным в нашей войне! Только что пришла новость о смерти Эзенхауера!

Радость, с которой восприняли эту новость в бункере Гитлера, вскоре улетучилась. Этот день принёс в Берлин две новости: хорошую и плохую. Плохой стала новость о падении Вены.

Гитлер почернел, и его невозможно было узнать. Он понял, что это всё! Три дня он не мог прийти в себя и окружающие думали, что он лишился рассудка. Так думали почти все. Кроме Бормана.

Вернувшись из бункера, Борман целые сутки не выходил из своего кабинета. Подчинённые не успевали выполнять поручения. Приходили и уходили военные и гражданские люди, с которыми он проводил часовые беседы. В три часа ночи он поднял трубку телефона.

– Борман!

– Да, я вас слушаю, партайгеноссе! – отозвался на том конце Мюллер.

– Генрих! Мы с вами завтра должны быть у Гитлера в одиннадцать часов.

– Утра?

– Да! Но перед этим мы должны с вами переговорить. Помните нашу скамейку у озера?

– Конечно! – сказал Мюллер, улыбаясь, и понял: случилось что-то из ряда вон выходящее. Никогда раньше он не боялся встречаться с ним в кабинете. Назначение встречи в парке говорило только об одном – разговор имеет особую важность и не может стать известным третьим лицам. – Я буду там в…

– Девять пятьдесят!

Трубку положили, и у Мюллера сползла улыбка с лица. Об этом разговор через час узнает Гиммлер и только одно обстоятельство может спасти его от последующих вопросов. Это обстоятельство – встреча с Гитлером.

«Всё очень плохо, – подумал Мюллер, – потому что всё идёт к развязке, – он посмотрел на свой диван, – ложиться бессмысленно, поэтому на всякий случай нужно привести в порядок бумаги».

Утренняя прохлада, исходящая от озера, слегка взбодрила его. Борман опаздывал. Опытный глаз разведчика выхватил из окружающего ландшафта две фигуры с метлами. «Не очень-то у них получается изображать из себя дворников», – подумал он и тут же услышал шаги.

– Хайль, – Мюллер вытянулся насколько мог в струнку.

– Доброе утро! У нас мало времени, поэтому сразу к делу!

– Разрешите заметить, но за нами слежка! И это не мои люди!

– Не важно! Главное, что они ничего не услышат. Итак! Гитлер поручил мне разработать план операции «Феникс». Я её разработал, и фюрер её утвердил. Теперь дело за вами!

– Да! Только я…

– Только вы теперь третий, кто знает об этом. И любая просочившаяся информация об этой операции будет означать только одно…

– Я понимаю! – ответил Мюллер, и у него засосало под ложечкой.

– Хорошо! Гитлер вам доверяет. Я с ним согласен!

– Спасибо за доверие!

Борман внимательно посмотрел на него и продолжил.

– Обстоятельства складываются таким образом, что победитель в этой войне уже известен. И как вы сами понимаете, это не мы! Фюрер понимает это и не снимает с себя ответственности. Но в данной ситуации было бы очень глупо пустить себе пулю в лоб, зная что это ничего не изменит. Сдаваться русским Гитлер не будет, так как понимает, что его тело, болтающееся на верёвке – тоже не лучший выход. Остаётся только одно.

Борман остановился и опять посмотрел пристально на Мюллера.

– Что бы вы придумали в данной ситуации, Генрих?

– Я думаю, что вы придумали намного лучше, чем я могу предложить! – неуклюже попытался выкрутиться Мюллер, и ему стало стыдно за эту неловкость. – Простите! Учитывая то, что мне известно, я бы предпочёл уйти, чтобы вернуться!