Игорь Соколов - Человек из грязи, нежности и света Страница 46

– Да, нет, мне уже пора, – вздохнул Эскин.

– А не боишься, что порчу на тебя наведу, – хитро сощурился Мартынов.

– Нет, не боюсь, – уже презрительным взглядом окинул его Эскин.

– Ну, извини, если что не так?! —стыдливо усмехнулся Мартынов.

– Бог простит, Бог всех у нас прощает! – вздохнул Эскин и, взяв за руку Лулу, вышел из квартиры оккультиста Мартынова, оставив его с двумя сексуально-оккультными подругами, которые бесстыдно и жадно облизывались, глядя на уходящего Эскина.

Проходя мимо церкви, вместе с Лулу, Эскин вдруг замедлил свой шаг и перекрестился, а затем поцеловал удивленную Лулу.

Когда они уже зашли в редакцию журнала «Секс и оккультизм», Эскин занервничал.

Он вдруг позабыл все те вопросы, с которых советовал начать беседу с Эрикой Мартынов.

Лулу тоже передалось его волнение, и она беззастенчиво покусывала ногти на своих руках.

Эскин взял с нее слово, что она будет все время, пока они находятся в редакции молчать, чтобы не вышло какого-нибудь конфликта или непонимания.

В кабинет Эрики он решил зайти один, оставив Лулу сидеть в холле редакции.

Когда он зашел в кабинет, то сразу ахнул, на письменном столе, спиной к нему, сидела здоровенная лысая тетка в совершенно прозрачном сарафане, больше походящем на рыбачью сеть и громко с кем-то говорила по телефону:

«Я такая вредная, такая глупая и такая несчастная, что скоро как Анна Каренина буду бросаться под поезд!» – на последнем слове она сделала такое сильное ударение, что у Эскина даже зазвенело в ушах.

Однако он не издал ни одного звука и с интересом стал прислушиваться к разговору.

– Так ты говоришь, стал отключать им свет и проверять их реакцию! – громко, по лошадиному захохотала Эрика. – Ну, ты и садист! Ну, раз сильный, так чего же в ангела превращаться! Ну, молодец! А фотки будут?!

Только астрального сияния побольше, не вокруг головы, а вокруг гениталий, дурачина! У тебя что, слова уже в горле застревают?!

Поменьше подглядывай, а то превратишься в зайца! Ты, что, не знаешь, что у зайца глаза всегда открыты?! Ну, ты и даешь! Ну, и что этот Абрам Львович утешает свою подругу даже в темноте?! Забавно!

Эскин вздрогнул, осознав, что речь идет об его отце, и незаметно вышел из кабинета, но Лулу в холле не было.

– И куда она запропастилась?! – разволновался он. – Ни на минуту нельзя оставить!

Лулу же в этот момент беззастенчиво раздевали для фотосъемок женщины-ассистенты.

Когда Эскин зашел в кабинет, к Лулу подошел солидный пожилой мужчина в золотых очках и спросил, хочет ли она подзаработать?!

Помня наказ Эскина ни с кем не говорить, Лулу молча улыбнулась. Тогда этот тип спросил ее, хочет ли она сняться для обложки их журнала.

Лулу опять молча улыбнулась. Тогда журнальный фотограф думая, что она дала ему свое согласие, молча увел ее за собой, взяв за руку, в павильон.

Там не давая ей опомниться, ассистентки фотографа быстро ее раздели, усадили на макет древней гробницы с египетскими иероглифами, с силой раздвинули ноги, а в руки между ног дали большую медную курительную чашу, от которой золотой шланг вставили ей в рот и подожгли чашу и множество курительных благовонных палочек.

Лулу от страха молча улыбалась и делала все, что ей говорили. Через час ее быстро одели, и фотограф сунул ей в ладонь бумажку в сто евро, а потом вытолкал за дверь.

– Где ты была?! – закричал на нее Эскин, хватая ее за плечи и сотрясая все ее тело.

– Бог простит! Бог всех простит! – заплакала Лулу, и Эскин тут же ее при всех обнял, поцеловал и осторожно вывел из редакции.

Глава 38. Живая жизнь в искусственном раю

Дядя Абрам как будто заново появился весь из сна. Всего каких-то несколько мгновений отделявших их с Ритой от следующей комнаты, и они уже оказались в земном раю.

Постоянно горящее и греющее их искусственное солнце, прекрасное темное море, пусть даже с голографической полоской горизонта, исчезающий где-то вдали золотистый песок со множеством прекрасных круглых камней и морских раковин, множество фруктов, которые постоянно возникали под тенью одного и того дерева, похожего на пальму, и горные хребты сказочных исполинов, встающих над морем создавали искусственный рай, но из него все равно не хотелось уходить.

Питаясь одними сочными фруктами, они даже не ощущали жажды от воды.

Единственно, чего они не столько испугались, сколько застеснялись, так это своей похоти, возникающей постоянно от этой дурманящей жары и какого-то странного аромата, всегда еле уловимого, но необъяснимо прекрасного и сразу же пробуждающего в них желание.

– Вот это жизнь по кайфу, – улыбнулась Рита, и быстро оседлав дядю Абрама, стала изощренно доводить его до оргазма, вся, срываясь с него и снова впуская его в себя, постепенно, пока его семя безумным фонтаном не брызнуло в нее. Рита одарила его, в благодарность своей нежной улыбкой, и дядя Абрам расплакался.

– Что это ты, разнюнился? – удивилась Рита.

– Это я от счастья! – улыбнулся сквозь слезы дядя Абрам. – Мне еще никогда не было так хорошо!

– Конечно, все по кайфу, старичок, только не реви, – Рита встала как пьяная и нырнула в море. Оно было не очень глубоким, и в нем не плавала рыба, и не росли водоросли, но все равно им оно казалось великолепным.

– Эх, Ритка, а мы ведь с тобой деградируем, – жалобно прошептал дядя Абрам, – слушай, давай уйдем отсюда, я вижу за деревом дверь в скале.

– Да, успеем, х*й ли нам торопиться, – обиделась Рита.

Однако дядя Абрам все равно беспокоился, постоянно горящее сверху солнце уже понемногу стало сводить его с ума.

Трое суток они лежали под ним и чуть ли не каждый час совокуплялись. Он понял, что в этих фруктах что-то было, что мгновенно делало его половым гигантом, но он также и осознавал губительные последствия, которые могут быть после.

Когда он сказал о своем предположении Рите, она засмеялась, она была уже вся во власти чар этого искусственного Эдема.

И все же дядя Абрам явственно ощутил шаги приближающейся Смерти. У него уже заболела голова и он стал с трудом дышать.

Маленькое искусственное море на какой-то миг освежило его и снова в нем стало просыпаться желание.

Желание как жало вползало в его душу, и он уже с каким-то остервенением бросался на Риту и одним рывком загонял в нее своего зверя.

Еще он долго не мог излить свое семя и теперь часами терзал ее беременное тело. Рита уже плакала, испугавшись за ребенка, но дядя Абрам был неутомим.

Ее слезы только усиливали ее желание, его безумную похоть.

– Еще немного, – шептал он, – потерпи еще чуть-чуть!

Хотя стоило ей дотянуться до яблока, лежащего под деревом и съесть его, как она сама с волнующим остервенением кусала его губы и стискивала в своих объятиях его горячее тело.

Оргазм был настолько ярким и ослепительным, что они оба захлебнулись в слезах, как и в громких криках, объединившихся в одно великолепное звучание их насытившихся на какое-то мгновенье тел…

И именно в эту секунду дядя Абрам понял, что может сейчас увезти Риту за собой, дальше, через эту самую дверь в скале.

Он взял ее за руку, помог ей подняться и накинуть на себя мокрый халат, который до этого она успела постирать в искусственном море.

– Бог не фраер, шельма метит! – засмеялась Рита, уводимая за ручку дядей Абрамом в новое неведомое пространство.

– Если бы не ты, старичок, я бы давно уже, б*я, сошла с ума, – шепнула она ему в спину.

Дяде Абраму не понравилось, что она его назвала старичком, хотя сама фраза была ему по душе.

Он хотел сделать что-то приятное Рите и поэтому поднял один красивый голубовато-зеленоватый камень округлой формы и протянул Рите, прежде чем открыл дверь в скале.

Совсем неожиданно они вышли в искусственное поле, по сторонам которого стелились бледные иллюзорные горизонты.

Эти горизонты вздрагивали от их дыхания как испуганные животные.

Прохладный ветер слегка раскачивал одинокое дерево, на ветке которого висел маленький игрушечный домик.

Справа высилась в тумане какая-то башня, а на ее остроконечной крыше крутился скрипящий флюгер, немного подальше от башни виднелась маленькая деревня, прибившаяся к крохотной церквушке.

Дяде Абраму очень хотелось приблизиться к этой деревушке и зайти в каждый дом, хотя он и знал, что этого никогда не произойдет, ибо этот мир был всего лишь нарисован или создан искусным художником как макет собственных или чужих видений.

– Ни х*ра себе, – прошептала Рита, оглядываясь по сторонам, – теперь и выход х*р найдешь.

– Пожалуйста, не ругайся, – попросил ее дядя Абрам.

– А х*ли тут не ругаться, если мы с тобой уже конкретно попали!

Рита попыталась своей зажигалкой поджечь искусственный лист на таком же искусственном дереве, но он не загорелся.