Алексей Леснянский - Нецелованные Страница 5

Подростки, вооружённые автоматами и снайперскими винтовками с ночными прицелами, двигались след в след. Все они были превосходными лыжниками. Обладали недюжинной силой и выносливостью: если кто и вываливал язык на плечо до пересечения линии горизонта, то совсем не от усталости – дразнил бегущего сзади. Скорости тоже развивали приличные: машина бы, конечно, мальчиков обогнала, но при этом шофёр непременно включил бы поворотник – из уважения. А уж как ребята стреляли! Худший из них попадал белке минимум в белок глаза. Автор сказал бы – в молоко, если бы после выстрела на мишени можно было разглядеть хоть какую-то конкретику. Однако при вытекании ока никогда не получится глазуньи, всегда – омлет. Мальчики и не подозревали, что по ним, биатлонистам милостью Божьей, уже плачут зимние Олимпиады 2010-го, 2014-го, 2018-го, 2022-го, 2026-го годов.

К слову, на уроках ребятам рассказывали про Белые игры, пользующиеся большой популярностью на Большой земле. Курсанты с интересом внимали наставникам и диву давались, как такое может быть:

Что на огневых рубежах того же биатлона мишени стоят на месте, а не петляют, как зайцы, не окружают, как волки, не несутся на тебя, как медведи.

Что лыжню пробивают не сами стрелки, а обслуживающий персонал.

Что есть на свете трассы, на которых можно в любой момент перейти с классики на коньковый ход и при этом не застрять между деревьями.

Что 10 км – это уже сама дистанция, а не разминка перед ней.

Что биатлонисты никогда не тащат на спине грузы и не волокут за собой сани с поклажей или хоть колёса от КамАЗов (так называемых раненых).

Что спортсмен, вышедший на официальный старт не в облегающем костюме, а в валенках и полушубке, станет посмешищем.

Что биатлонисты запросто могут себе позволить промазать на огневом рубеже, и за это на них наложат только минутный штраф, а не 10-сантиметровый шов от встречи с мишенью.

Что крики людей в лесу – это далеко не всегда облава на зверя.

Что биатлонную славу норвежца Уле-Эйнара Бьёрндалена, пусть хоть трижды потомка непобедимых викингов, ни один российский спортсмен до сих пор не понизил до славки.

Колонна двигалась молча. Ребята были одеты в белые полушубки, того же цвета ватники, ушанки и унты. Во лбах мальчиков горели шахтёрские фонарики. Световые пятнышки, подобно бурундукам, носились друг за другом по сугробам, запрыгивали на кедры и спины впереди идущих, щекотали звёзды.

Первым, утаптывая снег, шёл Толя Ракитянский – серьёзный шатен с естественнонаучным складом ума, имевший на всё собственное мнение и высказывавший его с достоинством, но без превосходства. Бесстрашный – он никогда специально не искушал судьбу, не выискивал адреналина где не попадя. Отвагой отличался, если так можно сказать, не военной, а гражданской. Словом, он был не из тех, кто со штыком-молодцом добровольно прёт на пулю-дуру или вызывается соединить перебитый телефонный провод в собственной челюсти под огнём неприятеля. Он был из тех, кто всходит на эшафот за свои убеждения: от семнадцати до тридцати пяти лет – за политические, от тридцати пяти до глубокой старости – за научные. Изредка Толя поднимал руку, останавливался и прислушивался. Звенья змейки замирали одновременно с ним, не наползая друг на друга.

Для мальчиков тайга не была тёмным лесом. Они исходили сибирские джунгли вдоль и поперёк и умели охотиться как в богатых угодьях, так и там, где с трофеями негусто. Чтобы добраться до участка, выделенного их улице на зиму 2004-го, курсантам предстояло провести в пути около двух часов. Без единого выстрела. Без проверки силков и капканов. Не укради!

У ребят даже не возникало желания присвоить чужое. До определённых границ вокруг них были не охотничьи угодья, а таёжный зоопарк, сибирское сафари – смотри, но не трогай. Законы, по которым они жили, были ремиксом библейских заповедей (платиновую «десятку» сократили и подкорректировали в соответствии с возрастом и положением ребят). К примеру, за ненадобностью была вычеркнута заповедь «Не прелюбодействуй». Она и без того соблюдалась по определению, так как город населяли исключительно представители мужского пола, среди которых большинство знало о существовании девочек и женщин только из книг и сбрасываемой с вертолётов прессы. Упразднили для бывших детдомовцев и «почтение к отцу и матери», заменив его уважением к старшим. Вакансию Бога из первой заповеди и вовсе оставили открытой, так как город населяли дети разных национальностей; определиться с верой ребятам предстояло позже на курсе «Религии и секты планеты».

В центре колонны шёл друг Толи Ракитянского – рыжий и конопатый Илья Буриков. От быстрого движения, помноженного на простуду, в носу его хлюпало совсем по-весеннему. Сопли он, однако, не распускал. Когда накапливалась критическая масса, Илья зажимал пальцем одну ноздрю, после чего нагнетал давление в другой и выстреливал из неё на снег – да так, что непременно образовывалась проталина. Мальчик был идеалистом. На его лице то и дело появлялась отрешённая улыбка, которой он обрамлял собственные мечты. К примеру, когда Илья узнал, что на Большой земле люди при всей своей многочисленности и скученности нередко страдают от одиночества, то решил изобрести нательный датчик, который бы вспыхивал, когда о человеке кто-нибудь скажет или подумает. Не было ещё ни прибора, ни даже соображений, как его сделать, а Илья уже думал о модификациях датчика. К примеру, на земле было много известных людей, о которых вспоминают постоянно. Мальчик решил, что приборы на их телах должны менять цвет от кипенно-белого до иссиня-чёрного – в зависимости от того, лихом их поминают или добром.

Замыкал колонну зеленоглазый брюнет Серёжа Огрызкин. Весельчак, остряк и шалун, он имел во всех углах постоянную прописку. Его колени знали вкус гороха лучше языка. Серёжина спина была вдоль и поперёк исполосована розгами. Экзекуции мальчик переносил терпеливо, как ямщицкая лошадь: мол, секут да секут, дело привычное. Из презрения к боли он устраивал «в своём клетчатом тылу» целые турниры по «крестикам-ноликам», чем вызывал восхищение у сверстников и наставников. И как лошадь после понукания кнутом бежит быстрее, так и Серёжа после порки шалил изощрённее, острил заковыристее, смеялся звонче, но не из духа сопротивления, а так – от радости бытия. Сейчас мальчик обдумывал план побега на Большую землю. Сбежать он хотел не от плохой жизни – Серёжа любил учителей и товарищей, и они платили ему тем же и даже переплачивали. Причина крылась в другом: не далее как позавчера сорванец вдруг решил, что он уже всё знает и умеет, и ему срочно надо в Россию, как обоим его прадедам-подросткам в своё время просто необходимо было на фронт.

Четырнадцатилетние охотники вошли в закреплённый за ними квадрат. После их выхода из дома температура понизилась c тридцати пяти до сорока двух градусов, но взмокшим на марше ребятам казалось, что на улице, наоборот, потеплело. Распахни они полушубки, как русскую душу, и на свободу вырвались бы клубы пара, как после съёма крышки с кипящего чайника. Жаль, что рассказать о таком уникальном природном явлении как запотевание тайги не представляется возможным, так как охотники и не думали раскрываться – простуда по глупости или беспечности приравнивалась к членовредительству. Как типичные кипящие чайники, мальчики давали выход пару исключительно через нос. Даже рты не участвовали в газообразовании, так как дыхалки у всех были тренированные и раньше пятнадцатикилометровой отметки не сбивались.

– Рассчитайсь! – скомандовал через плечо Ракитянский и открыл счёт: «Первый!»

– Второй!.. Третий!.. Четвертый!.. Пятый!.. Шестой!.. Седьмой!.. Восьмой!.. Девятый!.. – поочерёдно откликались звенья, как пушки на поле брани – с дымом изо ртов-жерл.

– Где десятый?! – осведомился Ракитянский, а про себя подумал: «Начинается».

В колонне между тем заулыбались, предвкушая веселье.

– Осло! – выдержав паузу, обозначился Огрызкин.

– Чего?

– Тебе на «О»!

– Ну что ты за человек, Огрызкин? – попенял Ракитянский. – Разве нельзя по-нормальному ответить?

– А это нормально, по-твоему, что я разучиваю Пензенскую область? – перевёл Огрызкин разговор в нужное ему русло.

– Ну причём тут Пензенская область?

– Притом!.. Берциев из Дагестана – разучивает Дагестан! Железняк с Питера – зубрит его! Я с Алтая, семь лет его постигал, а меня на Пензу! Уж две недели как! Спрашивается, за что?!

– Как пить дать – за дисциплину! – подмигнув шедшему сзади мальчику, бросил Ракитянский. – Видать, не достоин ты малой Родины!

– Допустим! Но почему от этого должны страдать пензяки? – возмутился Огрызкин. – Пускай Алтай и страдает! Он хотя бы привык!

– Так-то тебя там и в глаза не видели! – прыснул кто-то в середине колонны.