Надя Де Анджелис - Чувство капучино Страница 7

В ванной пока ничего нет, даже зеркала. Только старомодный фен, большой и угловатый – такой был у моей бабушки в семидесятых годах. Бруно этим фактом удивлен: ведь он только вчера его купил в местном магазине, который называется не по-итальянски, а на местном диалекте – У мазагин. Неужели он там пролежал столько десятилетий? Может быть, дело в том, что «мазагином» заправляют три неженатых брата – Ромео, Клаудио и Марко, которые в женских штучках не очень-то и разбираются.

Снова лестница, теперь металлическая и круто завернутая спиралью. На четвертом этаже, под крышей, кабинет Бруно, уже вполне обжитой. И вот он – садик. Я его тоже представляла себе другим – почему-то мне казалось, что он должен плавно переходить в окружающий лес, из которого время от времени к нам будут забредать хрупкие оленята, а я буду угощать их морковкой. Интересно, есть ли здесь олени?

– А как же! – отвечает Бруно. – Вот поедем в ресторан, и попробуешь.

Ну что ж. Главное, что из садика открывается великолепный вид на окрестности, а под оливковым деревом имеется шезлонг. Бруно по такому случаю открывает бутылку белого шипучего вина. Ну наконец-то!

Мы сидим с бутылкой, пока солнце не скрывается за изломанной линией гор. Сразу резко холодает. Пледы не спасают, да и ужинать пора. Так что я перемещаюсь к камину, а Бруно некоторое время возится в кухне, а потом приносит еду. Миска с салатом, миска с хлебом, тарелка с сыром и ветчиной, бутылка с маслом, бутылка с уксусом. Бруно советует мне начать с мягкой массы, по которой ползают фиолетовые гусеницы плесени:

– Я это не люблю, но тебе понравится.

Откуда он знает?! И действительно, мне вкусно настолько, что удается запомнить сложнейшее название: горгонзола кон маскарпоне.

Есть еще кругляши бумажного цвета – это козий сыр, очень сладко-солено-острый – даже щиплет язык. Самый скучный – тонко наструганный пармезан, но только потому, что я его и раньше ела.

– Сыры в Лигурии обычно подают на десерт, вместе с медом. Но я решил сделать как в России. А пасту приготовил самую простую – спагетти с маслом и пармезаном. Вообще-то я умею и фузилли с тунцом, и пенне аррабьята…

Пока Бруно идет за макаронами, я пробую сыро-вяленую ветчину – прошутто крудо. В России ее называют пармской ветчиной, но на самом деле ее делают не только в Парме, а повсюду в Италии. Мне в ней нравится все: темно-красный насыщенный цвет, белая полоска жира, а главное – тонкий запах, живой и человечный, даром что ветчину делают из мертвой свиньи.

Наконец Бруно возвращается из кухни и вручает мне горячую глубокую тарелку с блестящими от масла макаронинами. Соуса нет вообще, сыра он тоже явно пожалел… Через пару минут я пялюсь в пустую тарелку. Как же так произошло? Бруно спрашивает:

– Почему русские кладут в спагетти столько сыра? Ведь от этого они не делаются вкуснее!

Теперь надо выпить чаю.

– Где-то он у меня был…

Бруно роется в шкафу и достает оттуда мятую коробочку, а из нее пыльные пакетики. О ужас! Приходится ему сообщить, что по утрам я люблю пить крепкий цейлонский, днем – что-нибудь ароматное, например черный жасминовый или пахнущий лыжной мазью лапсанг сушонг, а вечером – генмайчу, зеленый чай с рисовым попкорном.

Бруно смотрит на меня виновато. Он никогда даже не слышал о таких чаях, и вряд ли где-нибудь в окрестностях есть специализированный чайный магазин. Итальянцы чай пьют, только когда болеют, да и то чаще заваривают ромашку. Может быть, рассыпной чай найдется в супермаркете, но – пара сортов, не больше. Никакого попкорна.

Вот это удар! Как же я об этом не подумала? И дома, и на работе у меня были чайные станции, а именно:

чайник электрический, чайник заварочный, пара любимых чашек, чашки с блюдцами для гостей, ложечки серебряные, розетки, мед, варенье, лимон, сахар, баранки и печенье.

Ну, раз чаю не нальют, значит, пора спать. Я ухожу в пещерную ванную. И некоторое время стою там в оцепенении, не в силах раздеться: очень холодно. Нет, говорю я себе. Лучше я буду грязная и здоровая, чем чистая и простуженная. И впервые за долгие годы ложусь спать, не приняв душа. Но ведь я и в деревне впервые за долгие годы! Меня накрывают воспоминания детства: я же ненавидела бабушкину деревню! Деревянный сортир, огород с колорадскими жуками, посуда, которую надо было мыть в тазике. Сейчас все, конечно, не так, но заснуть я не могу – одолевают тревожные мысли о будущем. Пол-одиннадцатого – детское время, в Москве вечер, можно сказать, еще и не начался бы, а тут уже и поужинали, и посуду помыли, и идти совершенно некуда. К тому же макароны застряли в желудке, и я чувствую себя шаром, даже пошевелиться не могу. Я никогда не ем на ночь такое количество еды!

Утром я первым делом проверяю, не идет ли изо рта пар. Нет, не идет, но все равно атмосфера ледяная. Я вылезаю из-под перины на секунду, хватаю еженедельник и ручку и ныряю обратно в постель. Пока Бруно растапливает камин, я буду заниматься планированием.

Дела у нас, стало быть, такие. Во-первых, мне нужно получить вид на жительство. С этим проблем возникнуть не должно, просто нужно собрать все документы и обойти с ними все инстанции. Максимум – неделя. Во-вторых, само собой, нам нужен Интернет. Может быть, его мы прямо сегодня и подключим. С Интернетом пойдет совсем другая жизнь! Заведу блог, буду делиться с миром фотографиями местных красот и рецептами итальянской кухни. Ну и в-третьих, свадебное путешествие! Куда-нибудь на Мальдивы или в Таиланд. Да хоть в Африку, лишь бы там было тепло… Чем скорее, тем лучше.

Когда я делюсь планами с Бруно, он смотрит на меня с сожалением. По его словам, Италия – такая страна, в которой строить планы вообще не имеет смысла, а проблемы надо решать по мере поступления. Насколько он знает, Интернет в Триальду пока что не провели, да если бы и провели, все равно наш дом стоит на отшибе и никаких проводов, кроме электрических, к нему не подключено. Нет даже стационарного телефона, то есть даже старомодный dial-up – и тот нам недоступен. А бюрократические проволочки могут занять несколько месяцев. Без вида на жительство мы, естественно, не можем ехать ни в какое свадебное путешествие.

Какой же он пессимист! Или просто еще не понял, что женился на эффективном менеджере. Я наконец вскакиваю, одеваюсь и бью копытом: скорее в путь, решать вопросы!

Бруно мотает головой: уже поздно. Сейчас одиннадцать, а в полдень все конторы и офисы закроются на обеденный перерыв. Но это ничего, потому что мы все равно не знаем, куда ехать. То ли в квестуру, то ли в префектуру, а может быть, в муниципалитет. Пока можем прогуляться по Триальде и попытаться что-нибудь выяснить.

Мы начинаем с карабинеров. Они занимают облезлый розовый домик на въезде в деревню, окруженный забором, колючей проволокой и грозными предупреждениями: «Стоять!», «Не входить!», «Не входить без разрешения!», «Предъявить документы!», «Военная зона!». Рядом – парковка, украшенная изображениями человечков в наполеоновских двурогих шляпах, с красно-синим пером во лбу.

– Как же можно предъявить документы, если нельзя войти, – ворчу я, – и при чем тут военная зона?

А при том, что карабинеры – это военная полиция, как во Франции – жандармы, а в России – внутренние войска.

Бруно собирается нажать на кнопку звонка, но тут на балкон выходит молодой человек в синей форме, с тазиком в руках, и начинает развешивать майки, трусы и носки.

– Здравствуйте, синьор карабинеро! – кричит ему Бруно и в двух словах объясняет ситуацию.

Хозяйственный карабинер уверен в одном: они моим видом на жительство точно не занимаются. Надо спросить в комуне.

Комуне – с одним «м» и мужского рода – орган местного управления. Там уже есть посетительница: кудрявая стройная дама в полосатых лосинах, чем-то похожая на Мальвину. По ту сторону барьера – толстый человек в очках.

– Ю, – выдавливает он из себя и замолкает.

– Соно, – подхватывает дама.

Дальше дело не идет, поэтому Бруно считает нужным вмешаться.

– Чао, Джулия! Привет, Артуро!

Бруно выводит американскую скульпторшу и чиновника из лингвистического тупика, но проблемы это не решает: они никак не могут договориться насчет ремонта каких-то перемычек. В конце концов Джулия уходит в бар, где обещает нас подождать. С нами Артуро разбирается очень быстро: единственное, что он может сделать, – это меня прописать, но только после того, как я получу вид на жительство. А вот про него он ничего не знает. Может быть, мэр в курсе дела? У него, правда, неприемная неделя. Мэр принимает в первый и третий понедельник, с четырех до пяти.

– Почему он так мало работает? – спрашиваю я по дороге в бар.

– Потому что очень мало получает. Сначала я и сам хотел стать мэром, – объясняет Бруно. – Думал, что раз в Триальде живет столько иностранцев, то все будут очень довольны, если мэр будет говорить на разных языках, – от меня была бы хоть какая-то польза! Но когда узнал, что зарплата зависит от количества жителей на подведомственной территории, то резко передумал. Два часа работы в месяц – это даже много за такие деньги.