Павел Кренев - Под Большой Медведицей Страница 7

Он не хотел бередить прошлое. Поди теперь разберись, кто был прав, кто – нет.

И все же однажды он спросил:

– Ты, наверное, очень не любишь русских? Они принесли тебе столько бед!

Линда опустила голову:

– Не будем об этом. Мне с тобой хорошо. Они лежали в кровати и вели долгие беседы. Линда вспоминала, как совсем ребенком она любила стоять у окна их большой квартиры и глядеть на море. В ее детской памяти море – это огромный-преогромный синий мир, расчерченный белыми всплесками волн, по которому бегут разноцветные паруса и плывут белые пароходы с развевающимися над ними черными дымами. Над бескрайним синим морем висит ослепительный белый шар, раскидывающий по сторонам розовые брызги-лучики. А прямо над окном летает, кружит по небу большая серо-белая чайка, смотрит в ее окно и что-то кричит ей, Линде, что-то понятное и заманчивое, будто зовет с собой в синюю даль. Еще она рассказывала, что хорошо училась в школе, успешно занималась каким-то спортом. Каким, так и не уточнила. Но сказала, что была серебряным призером республики, мастером спорта.

Она мечтала заработать много денег и вернуться домой к сыну и маме, которые ее очень ждут.

Она прекрасно играла на гитаре. На литовском языке пела длинные, протяжные, но очень мелодичные национальные зонги[3]. Николай ничего в них не понимал, но его очаровывали народная музыка и голос Линды – бархатистый женский баритон, и манера ее исполнения. Оказалось, что когда-то она состояла в интернациональном ансамбле и в Казахстане успешно участвовала в музыкальных фестивалях. Своим звонким чистым голосом она выделялась среди своих сверстников и была солисткой хора. В платьице, сшитом из обносков старшей сестры, она выходила на сцену перед хором и, распрямившись, высоко задрав головку, пела советские песни. Особенно всем нравилась в ее исполнении песня про то, как среди веселых полей вьется тропинка, ведущая к школе. Потом для тех, кто хорошо учится, эта тропинка станет широкой счастливой дорогой в огромную радостную советскую жизнь.

Ей подпевал большой хор, стоявший позади нее, и ребята – немцы, прибалты, греки, поляки, евреи, русские – вслушивались в каждое ее слово и с готовностью дружно ее поддерживали.

Однажды на республиканском смотре она получила огромную грамоту, где указывалось, что награда вручается Линде Шварцберг «за пропаганду советской песни и советского образа жизни». Ее мама всю ночь почему-то проплакала. Наверное, от радости за свою дочку.

Она, безусловно, талантлива.

Николай был просто счастлив. Случайная встреча, мимолетные ощущения переросли в сильные чувства. Гайдамакова это волновало и радовало. Наконец-то он обретал то, что давно искал.

Он лежал с ней рядом, а весь воздух вокруг был напоен весенними запахами, хотя весны на дворе не было. И весь мир был наполнен яркими вспышками, похожими на гроздья салюта, и плыли повсеместно в воздухе разноцветные картинки, словно конфетные фантики из детства.

А где-то высоко-высоко в небе, посреди прозрачных перистых облаков, похожих на крылья светлого ангела, резвилась юная звездочка. Она на минутку сбежала из своей семьи – созвездия, чтобы пошалить в легком облачном пухе и позвенеть воздушным серебром.

– Похоже, я в тебя влюбилась, – сказала она. – Как же я буду жить теперь без тебя?

– Ты не будешь жить без меня. Мы будем жить вместе. – Николай повернул к ней голову и поцеловал ее в краешек лба.

Похоже, и он в нее влюбился. Им было хорошо вдвоем.

Снайпер знал, что за ним охотятся. Этого не могло не быть, потому что он убил уже много людей в этом городе. Все газеты и телевидение с утра до вечера кричали одно и то же: «Когда же военные, которых полно в городе, застрелят этого проклятого киллера, держащего в страхе все население?!»

Матери опасаются выпускать детей на улицу, люди не выходят на открытые места, жмутся к зданиям. Площади пустые.

Который день напротив здания штаба 14-й армии толпятся демонстранты с плакатами. На них надписи: «Лебедь, убей убийцу!», «Генерал, защити наших детей и нас!», «Лебедь! Ты не умеешь воевать!».

Снайпер понимал, что его действия сильно дестабилизируют обстановку, и без того чрезвычайно сложную в Приднестровье. Неспособность избавиться от дерзкого снайпера, убивающего людей, резко расшатывает авторитет политической и военной власти в регионе.

Вероятно, задействованы большие силы, чтобы его нейтрализовать, говоря конкретнее, – убить. Игры со смертью становились все опаснее. Надо было уезжать, срочно уезжать. Но те люди, которые его наняли и которые платили ему деньги, хорошие деньги, все никак не давали санкции на прекращение контракта.

Ему говорили:

– Отработай еще неделю, потом еще неделю…

Угроз с их стороны не было, и, казалось, можно уехать, но сумма, подводящая итоги контракта, была так значительна и ее так хотелось получить, чтобы потом долго вообще не думать о деньгах.

До сих пор снайпер не выявил каких-то явных признаков опасности, грозящей извне, не нащупал тайных подходов к себе со стороны контрразведки, милиции и военных. Но он давно уже играл в прятки со смертью, а подобные смертельные игры всегда вырабатывают высокий градус осторожности и интуиции, и человек начинает четко осознавать: вокруг сжимается кольцо.

Такое чувство появилось, и снайпер действовал с утроенной осторожностью.

Руководители советовали, чтобы он не просто убивал жителей города, а способствовал формированию ненависти к руководству города и республики, которое не может защитить людей. Это будет толкать население к присоединению Приднестровья к Молдавии. Надо создавать социальную напряженность.

Снайпер свою задачу понимал хорошо.

Эту позицию он подготовил загодя, несколько дней назад. Место засидки было выбрано удачно – в старом доме на краю города. Дом давно находился на капремонте. Но какие ремонты в такое лихолетье? Денег в городской казне нет, поэтому стоял он, всеми брошенный, наполовину без окон, наполовину без дверей.

В крайнем подъезде дверь была закрыта на замок. Ржавый замок на не нужной никому двери. Снайпер нашел обломок металлической опалубки и легко отогнул старую петлю, приколоченную когда-то двумя маленькими гвоздями. Если теперь закрыть дверь изнутри, то снаружи будет видно, что замок как висел, так и висит на своем месте.

Снайпер посидел на скамеечке в соседнем дворе, почитал книжку. Отсюда были видны подъезды старого дома. Ничего подозрительного не заметил. Людей – мало. Время – рабочее. Кто-то на работе, кто-то на учебе. Дождался, когда на улице не осталось ни души, пригладил пятерней волосы (тем самым поправил парик) и побрел к своему подъезду.

В такие моменты нельзя допускать никакой суеты: нервничать, оглядываться, торопиться или, наоборот, слишком медлить. К засидке надо идти нормально, как всегда, надо превратиться в никчемного, незаметного, ничем не примечательного человека. В нем и не было ничего примечательного: худощавый низкорослый мужчина средних лет с всклокоченными темными волосами.

Видавшая виды балахонистая куртка из плотной материи, старенькая бесформенная сумка, легкая сутулость говорили о том, что мужчина крепко потрепан жизнью и ищет места для непритязательного ночлега.

Бомжи никому не интересны.

На четвертом, последнем, этаже, в полуразрушенной обшарпанной квартире он сел на сложенные горкой кирпичи у окна с выбитыми стеклами, достал из сумки детали и собрал из них винтовку. Поставил прицел, привинтил глушитель и посмотрел во двор.

Двор – открытый, с редким кустарником. По задней части его периметра проходил зеленый металлический забор, за ним, в метрах сорока, стояло коричневое трехэтажное здание. Это был дом престарелых.

Людей во дворе мало. Только гуляли по дорожкам, держась за локотки друг дружки, две старушки, да на скамейке, что около дорожки, идущей от парадной двери в глубь двора, сидел толстый дед и играл с котенком, валявшимся на спине у его ног. Котенок кусал толстый дедов палец, и старик со счастливой интонацией ласково ругал его.

– Ну, с кого начнем? – подумал снайпер, разглядывая эти сцены в оптический прицел.

Дед вдруг схватился двумя руками за свою ляжку, задрал подбородок и заорал так сильно, что, наверно, встрепенулся весь дом.

Пуля раздробила ему бедренную кость.

– Ну, подбегайте, мишени, подбегайте, – прошептал снайпер и опять приготовился к стрельбе.

Из парадной двери выбежал мужчина в белом халате. Когда он склонился над дедом, то уже больше не поднялся. Так и остался на коленях: простреленная голова упала на сиденье скамейки.

На помощь к ним прибежала одна из старушек, гулявших во дворе, и, сраженная пулей, упала на дорожку.

«Ну, на сегодня хватит, – спокойно подумал снайпер, – шума опять будет достаточно». Он, не торопясь, разобрал винтовку, уложил все в сумку.

И опять по улицам Тирасполя пошел неряшливо одетый, замызганный, сутуловатый, никому не нужный бомж.