Александр Венгер - Затяжной конфликт Страница 7

– Анна Михайловна, Вы и без крыльев чистый ангел. Значит, пока самого Бога не увидите, не поверите? – уточнил Максим.

– А увижу – всё равно не поверю. Я вон в Деда Мороза давно не верю, а уж сколько раз его видела.

Отрепьев и теперь оказался около входа в палатку. Сидел, чертил что-то на мятом листе бумаги: вероятно, строил планы наступления или обороны. Увидев Анну Михайловну, обрадовался:

– О, и Вы здесь! Теперь-то всё будет клёво!

– Гриша, говори по-человечески, – строго сказала Анна Михайловна. Отрепьевские жаргонизмы ее раздражали.

Место для хозяйственной палатки Самозванец отвел неподалеку, и Анна Михайловна тут же отправилась его осматривать. Славка представил своего племянника, стал в очередной раз объяснять, что отвязаться от него невозможно. Сашка поддакивал, преданно заглядывая в лицо Григорию. Тот подумал и распорядился:

– Ладно. Будешь моим… – он слегка запнулся на трудном слове, – адъютантом по сношениям с осьмой сотней. Causa finita est6. От меня не отдаляться, веления исполнять, не прекословя.

Сашка вытянулся по стойке «смирно», гаркнул: «есть!» и гордо оглянулся на Максима: дескать, ты меня хотел прогнать, а воевода принял и даже назначил своим помощником!

Оставив Анну Михайловну очищать от шишек ее новые владения, Максим с остальными новоприбывшими занялся перетаскиванием на поляну коробок из «Козла». Об их содержимом можно было только догадываться. Впрочем, у Максима и догадок-то правдоподобных не было. Тяжеленные, внутри что-то позвякивает… Сдавать продукты, привезенные им из Москвы, он не стал: это был НЗ для своей сотни.

Теперь, слава Богу, можно было осмотреть место, отведенное его подразделению. Что ж, участок неплохой, с относительно твердой почвой. От леса к одинокой березе, украшенной наростом в виде заскорузлой задницы, клином сходится молодой осинник. За ним удобно расположить палатки. Неприятель их не увидит, а у караульных, если их выдвинуть немного вперед, будет хороший обзор.

После обеда, который Анна Михайловна выдала сухим пайком, Максим попросил Славу-козлодоя смотаться в Князево – подобрать тех, кто приедет на автобусе. Сам он, тщательно промазав открытые части тела репеллентом, отправился исследовать окрестности. Дело это оказалось нелегким: то болото, то бурелом. Поваленные стволы громоздились один на другом, как противотанковые заграждения. Не поймешь, что хуже: тонуть в утробно чавкающей трясине или продираться сквозь сплетение мертвых веток, норовящих выколоть глаза. Стоило на секунду остановиться – прикинуть, где проще пробраться, – как вокруг собиралось гудящее, зудящее облако комаров, лезущих в нос, в глаза, в уши. И зачем у человека столько отверстий?!

Вскоре открылось аккуратное, почти круглое торфяное озеро. Черная вода спала сомнамбулическим сном. В глубине, скрытое отражением неба и деревьев, угадывалось тайное шевеление: то ли водоросли, то ли тени утопленников. Подступы изрядно заболочены, но при известной осторожности можно добраться, почти не рискуя жизнью. Максим двинулся вперед как заправский болотопроходец. Прежде чем поставить ногу, прощупывал почву слегой, проложенную тропу отмечал вешками. Правда, всё равно пару раз провалился чуть не по пояс.

На обратном пути произошла неприятная встреча: в нескольких шагах от себя он заметил тощего клыкастого кабана. Тот не нападал, но смотрел неприязненно, точь-в-точь как Виктор Блинов. Сразу вспомнились истории о вепрях, растерзавших не одного бравого охотника. И даже меча при себе нет! Лезу на ближайшее дерево – и хрен он меня достанет, храбро подумал Максим, но выполнить свое намерение не успел: кабан всхрапнул и убрался восвояси, чуть приволакивая левую заднюю ногу. Максим без новых приключений вернулся в лагерь. Доложил результаты своей экспедиции воеводе. Тот оживился:

– Озеро? Славно! Собирай ополченцев воды принесть.

– Не пойдет, – твердо сказал Максим. – У нас сейчас другие дела.

– Строптивый ты! – отметил Самозванец поощрительно. – Добро, инших водонош кликну. А ты долой с моих глаз!

– Сейчас уберусь. Ты только скажи, бывают кабаны-оборотни?

– С какого перепоя? Оборотни суть токмо волки и обретаются токмо в сказках. – Самозванец прервал объяснения и напустил на себя строгий вид. – Долго будешь всяко глупство выспрашивать? Сгинь отсюда, коли на озеро не желаешь.

Максим без возражений выполнил приказ. У него и правда было немало дел. Приехал грузовик с продуктами, питьевой водой, куревом, палатками, шанцевым инструментом и прочим матобеспечением. Пока всё не растащили, надо было взять топоры, пилы, лопаты. А главное – выбрать палатки и спальники поновее. На всякий случай он запасся также несколькими брезентовыми полотнищами.

Между тем ополченцы продолжали собираться. Сотня Максима пополнилась еще несколькими бойцами. Вернулся Слава, привез пятерых дружинников из других сотен. Долго извинялся, что по ошибке захватил одного черного.

– Понимаешь, он без ленточки был, влез в машину, а как мы стали к полю сворачивать, спрыгнул – и поминай, как звали. Такая вот неувязка вышла. Не охотиться же за ним!

Максим поспешил успокоить друга: рассказал, что и сам по дороге помог солдату противника. Да не всё ли равно? В любом случае он бы до своих добрался, а чуть раньше или чуть позже – какая разница?

Время близилось к ночи. Пора было объявлять трудовую мобилизацию для разбивки лагеря. Дружно взялись за дело, поставили палатки на облюбованном месте. Подальше в лесу вырыли две ямы на приличном расстоянии одна от другой – примитивные сортиры: мужской и женский. Слава и Серега обошли лагерь, указали местоположение отхожих мест и передали от имени воеводы строгий наказ, которого, впрочем, не получали: соблюдать гигиену, не гадить где попало.

Уже темнело, когда прибежал Сашка с указанием от Самозванца:

– Палатки приказано ставить в лесу, за двадцать шагов от опушки. – Счет расстояний в шагах был введен как компромисс между метрами, привычными для ополченцев, и саженями, в которых мерил Отрепьев.

Максим ответил юному адъютанту, что приказ понял. Переставлять палатки он не стал. Потому что куда? В лесу форменный комариный рай. Нет уж, пусть остаются на узкой полосе поля между лесом и осинником.

Однако вскоре заявился с проверкой сам Отрепьев и устроил большой скандал.

– Вы ищете живота своего лишиться? Лыри неблаголепные, прости мя, Господи, за слова непотребные. Смерть ми есть от вас. Сказали те установлять лагерь в лесу? Тут тя первый вражий ханурик угробит к чертям вонючим, прости Господи.

– В лесу меня комарье раньше угробит, – твердо ответил Максим.

Самозванец плюнул, махнул рукой и ушел проверять соседнюю сотню. Оттуда донеслось очередное «прости Господи»: Юра, вслед за Максимом, выставил палатки на поле. Однако он оказался более сговорчив, и после недолгих пререканий его бойцы стали переносить лагерь в лес.

В сотне Максима к этому времени насчитывалось семнадцать бойцов – неплохой результат для первых суток мобилизации. По списку у него числилось пятьдесят семь человек («сотнями» подразделения назывались условно), и можно было надеяться, что в ближайшие несколько дней явится не менее половины личного состава.

Суматошный день завершился макаронами с тушенкой и крепким чаем: начали работать военно-полевые кухни. Федя затребовал себе вторую порцию, но повариха воспротивилась:

– У нас всё по справедливости, всем поровну.

Федя возмутился:

– Да какая это справедливость? Ты посмотри на себя и на меня. Ты тощая, хоть и сидишь при харчах, а во мне весу полтора центнера. Мне ж надо форму поддерживать!

Однако худосочная повариха осталась непреклонна. За добавкой Феде пришлось отправляться к Анне Михайловне. Обратно он вернулся сытым и довольным.

– Разрулили вопрос. Благодетельница распорядилась, чтобы всем желающим давали добавку без ограничений. Теперь заживем!

Федю – силача и выпивоху, этакого неуклюжего Илью Муромца, с которым вечно случались какие-нибудь недоразумения, – знала вся Дружина. Особо он прославился на строительстве земляных укреплений, когда сотне Максима предоставили банный день. Накануне нужно было натаскать побольше воды. Все честно старались, но с Федей никому было не сравниться: он вкалывал за троих. Поэтому никто не возражал, что он еще с вечера, не дожидаясь, пока вода согреется, пошел мыться. Он постоял под холодным душем, блаженно фыркая, отдуваясь, постанывая от наслаждения, и лег спать последним. Когда утром сотня радостно побежала в банную палатку, оказалось, что вся вода вытекла: уходя, Федя не закрыл кран. Что ему было высказано, того приличными словами не опишешь. Еще хорошо, что не побили: спасли искреннее раскаяние и устрашающая комплекция.