Константин Золотовский - Рыба-одеяло Страница 21

Газета состояла из двух отделов: «Герои Гангута» и «Гангут смеет­ся». Особой популярностью пользовался «Гангут смеется».

Однажды мне попалось письмо убитого финского резервиста Густа­ва, и в августовском номере газеты я написал фельетон «Запах ла­дана».

Пастор Петерсон из города Вестербю, благословляя резервиста Густава на фронт, говорил, что у гангутцев уже нечем стрелять и Густав может смело идти в бой, чтобы сразу победить советских матросов.

Фельетон заканчивался тем, что «пастор Петерсон приехал на Ханко, встал перед финскими солдатами и, воздев руки к небу, начал проповедь. Но тут земля содрогнулась от взрыва. Пастор юркнул в бом­боубежище.

– Полундра! – закричал с перекошенным от контузии лицом резер­вист Густав. Он слышал это страшное слово от гангутцев, когда спа­сался бегством.

– Полундра! – снова крикнул Густав и дико захохотал. – У боль­шевиков нет снарядов! Зачем же вы спрятались, пастор?

Вместо ответа, из норы донесся затхлый запах ладана...»

Моряки на Ханко любили меткую шутку, острое слово и веселую карикатуру.

4. Дети капитана Гранина

Среди многочисленных островов и островков Ханко действовала морская пехота, сформированная из экипажей торпедных катеров и под­водных лодок. Командовал моряками капитан Гранин, Борис Митрофанович, суровый и справедливы офицер.

– Я артиллерист, – говорил он, – но пришлось стать и морским пехотинцем.

Слава о нем шла еще со времени войны с белофиннам, когда Гра­нин, собрав отряд лыжников из артиллеристов форта и матросов боевых кораблей, повел его через заснеженный, завьюженный залив. Отряд, как ураган, ворвался в столицу Финляндии Хельсинки, поднял там страш­ный переполох и, не потерян ни одного бойца, умчался обратно.

Сейчас штаб Гранина располагался на острове Хорсэн. Этот ост­ров был похож на многие другие гангутские. Та же гранитная почва, устланная ржавой хвоей и сухими шишками. Те же огромные валуны в светло-зеленых пятнах лишаев или густо покрытые волосатым мхом и жесткой, будто лакированной, листвой брусничника. Прежде здесь шумел лес, а теперь остров «облысел» – вражеский артиллерийский и минометный огонь срезал все дочиста, даже валуны блестели, словно отполированные. Только в одной ложбинке сохранились чудом уцелев­шие маленькие сосенки, где и собирались иногда матросы.

О Гранине слагали легенды, и каждый рассказчик обычно начинал так: «Идет капитан Гранин, статный, красивый, с широкой черной боро­дой, по улице Камаринской...» И действительно, была на Хорсэне такая улица. Правда, на ней стояли не дома, а вырубленные в скалах «ка­моры», в которых жили моряки, или «дети капитана Гранина», как они себя называли.

«Дети капитана Гранина» все время ходили в бескозырках. Однаж­ды он приказал: «Надеть каски!»

– Товарищ командир, в ней жарко! Это же пехота только носит.

– Сейчас вы и есть морская пехота.

– В бескозырках лучше. Морем пахнет, и ленточка развевается – бежать помогает.

– Вы как малые дети, – горячился Гранин. – Бескозырку не толь­ко пуля, даже иголка проткнет.

– Издалека не проткнет.

– А как издалека?

– Ну, на сто шагов.

– Отсчитывайте!

Гранин тщательно прицелился. Бах из пистолета? Бескозырка была насквозь пробита.

– Вот это да! – ахнули моряки и почесали затылки. Они велико­лепно знали преимущества каски, но просто хотелось бойцам проверить меткость командира.

Очень жалко им было расставаться с бескозырками! Идя в бой, прятали их под тельняшки, чтобы Гранин не увидел.

После сражений шли в бескозырках. Каски проденут на руку за ре­мешок и несут, как ведерко. Кто ягоды туда собирает, кто воду из нее пьет. Когда подходили к Хорсэну, – снова бескозырки за пазуху, и пе­ред Граниным появлялись в касках.

Гранин созывал советы в своем штабе, на которых присутствовали не только командиры, но и рядовые матросы. Он хотел, чтобы бойцы не бездумно выполняли его приказы. Тут же горячо обсуждались планы за­хвата какого-нибудь острова или отражения атаки врага. Каждый мог вносить свое предложение и мог спорить. Капитан Гранин с гордостью говорил высшему начальству: «Я приглашаю на советы своих рядовых Суворовых, Кутузовых, Нахимовых и Ушаковых».

Как-то после очередного совещания Гранин, осматривая неприятельский берег, у которого маячил катер, сказал задумчиво, как бы про себя:

– Неплохо бы нам такой иметь!

Гранинцы насмешливо прокричали на неприятельский берег:

– Смотрите, финики, вашего катера сегодня в двадцать один ноль-ноль не будет!

Те ответили ругательствами и, конечно, не поверили.

Воспользовавшись легким туманом, «дети капитана Гранина» не­слышно уплыли к вражескому берегу. Финны были поражены, что их ка­тер сам уходит в море, хотя мотор его не работает и никто на веслах не сидит.

Храбрые гангутцы, скрываясь по горло в воде, уплывали с судном домой. Оправившись от изумления, враги открыли бешеный огонь. А мо­ряки, обливаясь потом, уже волочили катер по песку через сухой пере­шеек. Как некогда Петр Первый волок свои галеры, обманывая шведов. Вот потомки и воспользовались этим историческим опытом.

Перед рассветом храбрецы доставили трофей на Хорсэн. Измучен­ные, грязные, мокрые, еле держались на ногах. Но, несмотря на это, тщательно умылись, переоделись, причесались и, будто им все нипочем, с непринужденным видом предстали перед Граниным:

– Товарищ капитан, катер доставлен!

Гранин и глазом не моргнул:

– Отлично! Он нам очень нужен. А финны и без него обойдутся.

Такой ответ пришелся по сердцу «детям капитана Гранина».

– Вооружить катер! – приказал капитан.

– Есть вооружить катер!

– Назвать миноносцем «Грозящий»!

– Есть назвать!

Гордые и счастливые вышли гранинцы от командира.

Ни один выстрел на Ханко не пропадал даром. Мины и снаряды, которые звали «огурцами», строго учитывались, орудия всячески маски­ровали. На Хорсэне имелась даже неуловимая маленькая пушка – «ля­гушка-путешественница». Вражеские снайперы постоянно охотились за ней, но всегда попадали на пустое место. «Лягушка» ударит два-три раза по врагу и удирает. Это гранинцы моментально откатывают ее на новые позиции.

Однажды шюцкоровцы подкинули нашим морякам листовку: «Крас­ные бойцы, переходите к нам. У нас много хлеба».

– А ну, попробуем хваленого хлеба, – сказали гранинцы и вышиб­ли неприятеля с острова.

Посмотрели, поискали, но хлеба не нашли.

– Чем же они питались? – удивлялись моряки. – Поищем еще.

Снова осмотрели каждый уголок на острове. Хлеба не было. И вдруг кто-то обрадовано крикнул:

– Нашел!

– Хлеб?

В руках у моряка была серого цвета галета с дырками. На глаз она сантиметров пятнадцать. Понюхали – пахнет железобетоном, покачали на ладони – легче куриного пера.

– Ударь-ка о камень! – предложил один из моряков.

– Ого, камень раскололся!

Предложили общему любимцу Жуку, но тот обиделся и облаял галету.

– Даже пса не заманишь финским пряником! – говорили гранин­цы и прозвали галету «жуй да плюй».

Война окончательно подорвала экономику Финляндии. Солдатам выдавали добавочный паек только в том случае, если их награждали орденами и медалями.

Видя, что дела плохи, глава финского правительства, барон Маннергейм, бывший придворный русского царя Николая II, обратился к гарнизону Ханко с предложением сдаться. Обещал сохранить жизнь и даже холодное оружие офицерам. В письме говорилось, что не стоит проливать кровь, потому что Ленинград уже горит и русским туда воз­вращаться незачем.

Мы понимали эту хитрую лису. Сдаваться ханковцы и не собира­лись. Решили послать ответ барону.

Наше обращение заканчивалось словами:

«Короток наш разговор

Сунешься с моря – ответим морем свинца!

Сунешься с земли – взлетишь на воздух!

Сунешься с воздуха – вгоним в землю!»

К этому тексту художник Борис Пророков нарисовал одну из своих самых блестящих фронтовых карикатур.

На листовках еще не успела просохнуть типографская краска, а гранинцы уже наматывали их на длинные стрелы огромного самодель­ного лука, сделанного из срубленного деревца. Несколько человек на­тягивали упругую тетиву. Стрела с пронзительным свистом летела в расположение противника.

– Лично Маннергейму! – кричали гранинцы.

А утром наш летчик забросал листовками всё расположение шюцкоровцев. Обращение произвело сильное впечатление – два дня, не умол­кая, стреляли они по нашим позициям.

5. Один против шести