Сергей Воронин - На своей земле Страница 24

— Так я про то и говорю, чтоб ты, значит, посмотрел в моторной части, — появляясь у крышки люка, сказал Сидоров.

— Ладно, посмотрим, давай сюда лошадей. Ров можно объехать по мостку, возле надолб… Да поскорей, темнеет уже.

Подул легкий ветер, в танке что-то тоненько заныло. Кузьма сел на место командира орудия, попробовал штурвал. То ли механизм заржавел, то ли неловко было одной рукой повернуть штурвал, но только башня не поддавалась. Можно бы позвать Никандра… «Нет, не позову», — упрямо подумал Кузьма. Он изогнулся и, навалясь всем телом, до боли закусив губу, потянул штурвал вправо. Башня вздрогнула и стала поворачиваться неровными толчками, поскрипывая на ходу. Кузьма откинулся на сиденье. Закурил. «Как все же интересна жизнь, — подумал он, — давно ли вот здесь отдавал приказы командир, давно ли я думал о возвращении домой, и вот дома, и кажется все это далеким-далеким. А это нехорошо. Нельзя забывать о войне. Помнить, постоянно помнить, чтобы не остывать в работе».

— Куда! Куда прешь, чтоб заела тебя блоха, окаянного! — заругался кузнец. Послышалось всхрапывание лошадей, скрип розвальней и звонкий удар кнутом. — Талю снимать или как там? — закричал Сидоров, когда все стихло.

Лошади стояли у танка: одноглазый мерин, оскалив длинные зубы, потянулся к лицу Сидорова.

— Балуй! — прикрикнул кузнец и, достав из саней торбы с овсом, повесил их на головы лошадям. — Вот и стойте, как в противогазах.

— Где ж ты поставил розвальни? — высовываясь из башни, улыбнулся Кузьма.

— К моторной части, — важно ответил Сидоров.

Никандр захохотал.

— Чего гогочешь?

— Так где ж, по-твоему, находится моторная часть?

— В гузне! — рассердился кузнец. — Где ж ей находиться, как не в голове?

— Правильно, — засмеялся Кузьма. — Давай сюда! — и махнул рукой, показывая на заднюю часть танка.

К изумлению Сидорова, мотор действительно оказался там.

— Дела-а… — протянул кузнец. — Впервой вижу такую машину.

Никандр, смеясь, опускал в люк бревно. К наружному его концу прикрепили блок-тали. Получилось что-то вроде подъемного крана.

— Ключ двадцатидвухмиллиметровый есть? — сдвигая на затылок шапку, спросил Никандр. Сидоров молча подал ключ. Отвернули болты, подцепили ломиком броню и, подняв ее на борт, сбросили на землю.

Снег стал синим. И вдруг по нему побежали розовые лучи, они разгорались все ярче, ярче, и над лесом взошла, как пожарище, раскаленная луна. Она поднималась быстро, уменьшаясь и бледнея, словно замерзая в вышине.

Прошло немало времени, пока отвернули болты, скрепляющие мотор со стальной рамой, потом зацепили трос за ушки мотора. Намороженный металл кусался. Иван Сидоров уже дважды оттирал руки снегом, прятал их между ног и ругал мороз, но в душе он был очень доволен.

— Дело мастера боится, — приговаривал он, — к тому же машина понимает, какая рука ее касается. Другой раз бьется, бьется иной человек над каким, скажем, гвоздем, ан проку все нет, а знающий человек подойдет, смотришь, — сам гвоздь ему в руки просится. Кто к чему приставлен. — Сидоров твердо был уверен, что его настоящее место здесь, у танка, и навряд ли обошелся бы без него Кузьма.

Наконец, отвернули последний болт, закрепили трос, Кузьма опять влез в башню, Никандр стал перебирать цепь, ему помог Сидоров. И вот мотор стал отделяться от рамы. Это был тяжелый мотор, цепь стонала, бревно потрескивало, как на огне. Когда мотор вылез из танка, Кузьма стал медленно поворачивать штурвал, башня начала вращаться, и мотор поплыл по воздуху. Над санями он остановился и плавно опустился на сено.

Костя Клинов решил во что бы то ни стало поймать вора.

Две ночи просидел он у задней стены скотного сарая, но вор не появлялся. Костя видел, как приходили на дежурство Настя с Грунькой, как их сменяла потом Полинка. Его так и подмывало напугать ее, застучать палкой по стене или завыть волком, чтобы на утро рассказывать всем, как она Мчалась без оглядки домой, — пусть бы над ней посмеялись хорошенько! Один раз он уже раскрыл рот, чтобы завыть волком, да на беду сам испугался, потому что с крыши посыпался снег. Когда Полинка заканчивала дежурить и выходила с колом во двор. Костя быстро обегал сарай и появлялся в воротах. Полинка удивилась Костиной аккуратности в первый раз, еще больше удивилась во второй раз, но ничего не сказала, опасаясь, что он еще заломается и не станет больше приходить.

Дома Костя ничего не говорил о своих дежурствах. С отцом говорить бесполезно, а с матерью… и с матерью бесполезно. Как только гасили свет и ложились спать, он приподнимал от подушки голову и прислушивался. Сначала доносилось тихое посвистывание —это засыпала мать, потом появлялся новый звук, глухой, с урчащими перекатами, — это храпел отец; тогда Костя слезал с печки, неслышно одевался и выходил на дежурство.

Ночи установились тихие, светлые. Белая луна легко раздвигала прозрачные, как кисея, облака. Резкие, четкие тени падали на голубой снег. Костя пробирался к задней стене сарая, садился и под мирный хруст пережевываемого коровами сена, под их тяжкие вздохи думал: «Кто же может воровать удобрения?» Он перебирал всех людей своего колхоза и ни на ком не мог остановиться. У него было зародилась мысль, что это — дело рук комсомольско-молодежного звена Николая Астахова из колхоза Помозовой, с которым соревновалось звено Насти Хромовой, но и эту догадку он откинул. Не верилось, чтобы комсомольцы могли пойти на такое дело.

Две ночи прошли в бесплодном ожидании. Днем Костя Ходил, спотыкаясь, за возом, спал он только по вечерам и на третью ночь окончательно сморился. Присев у стены, он уткнул нос в меховой воротник и уснул. Полинка отдежурила, а Кости все не было. «Проспал!» — злясь, подумала она и, чтобы как-нибудь убить время, решила обойти вокруг двора, посмотреть, нет ли чего подозрительного. Она чувствовала себя довольно храбро, в руках у нее был здоровенный кол.

Полинка обошла дом, миновала баню, заглянула за поленницу дров и направилась к скотному сараю.

Луна зашла за тучу, синие тени исчезли. Полинка зорко вглядывалась в наступившую тьму и вдруг заметила в нескольких шагах от себя притаившегося человека. В первую секунду ей захотелось бросить кол и помчаться домой, но она пересилила себя. «Я же комсомолка, — убеждала она себя, — я не струшу, нет, не струшу… Я…» — Полинка высоко подняла кол и, закрыв глаза, с размаху опустила его на притаившегося человека.

Видно, под счастливой звездой родился Костя Клинов, иначе бы не жить ему больше на свете. Кол, просвистев возле Костиного уха, ударил по валенку. Костя с перепугу рванулся бежать, но споткнулся и зарылся лицом в снег. Кто-то навалился на него, стал молотить по спине кулаками, кричать высоким голосом. Прошло, может быть, всего несколько секунд, может, целый час, потому что невозможно за несколько секунд нанести столько ударов, но все же настал миг, когда Костя смог подняться на ноги и, схватив нападавшего за воротник, опрокинуть к своим ногам. Тут уж плохо пришлось бы Полинке, потому что Костя был уверен, что поймал вора, но на счастье вышла луна, и в ее бледном свете Костя увидал разъяренное Полинкино лицо.

— Это ты? — удивляясь, спросил Костя, продолжая слегка сжимать ее горло.

— Отпусти, — просипела Полинка. Она была удивлена не меньше Кости. — Отпусти, говорю!

Костя отпустил. Полинка вскочила на ноги, отряхнула с шубы снег и неожиданно ударила Костю кулаком в грудь.

— Вот тебе за это! Чего ты здесь делал? Ну, говори, чего ты здесь делал?

— Подожди, Поля, — увертываясь от нового удара, сказал Костя. — Я…

— Говори, чего здесь прятался, чего высматривал? Ты меня хотел напугать? Ну, говори, хотел напугать?

— Да нет, Поля… Я здесь уже третью ночь. Я сам хочу поймать вора, — сказал Костя и тихо добавил: — Ты думаешь, легко мне, что проспал его тогда… до сих пор стыдно.

Полинка взглянула на Костю. Нет, она никогда не знала его таким. Костя, сонливый, нерасторопный, вдруг оказался храбрым, сильным, красивым. И как она этого раньше не замечала? А он стоял перед ней и смущенно улыбался. На воротнике его шубы лежал синий снег, у него были голубые поблескивающие зубы, в глазах сверкали звезды. Нет, право же, Полинка никогда его таким не видала. Она вдруг обняла Костю, поцеловала и убежала.

Во дворе она встретила встревоженных Настю и Груню. С крыльца сбегал Поликарп Евстигнеевич.

— Держи его! — закричал он.

Не сразу удалось растолковать им, что никакого вора нет.

— Чего ж ты кричала?

— Ну, с чего это вы взяли? — невозмутимо ответила Полинка. — Во сне вам, видно, приснилось…

А Костя все еще ошарашенно смотрел ей вслед. Его никто еще никогда не целовал. Он чувствовал на своих губах Полинкин поцелуй и не знал, что ему делать — злиться ли на Полинку, или радоваться. Его целовали впервые. Но не было ни злости, ни радости, было только удивление. «Ох, рыжая, что делает…», — подумал он.