Пантелеймон Романов - Русь. Том II Страница 95

День был один из тех, что иногда бывают в сентябре. Небо было чистое, высокое, безоблачное, солнце грело точно летом. Жёлтые листья на берёзах ярко золотились на блещущей синеве небес. Над убранными полями летела паутина.

Те, кто пришёл раньше, лежали на траве. Одни курили, сдувая пепел в траву и негромко разговаривая. Другие просто лежали на спине и смотрели в небо, сделав кулак трубочкой. Некоторые, разворачивали газеты и доставали яйца и хлеб.

— Что ж, к зиме и подохнешь, — сказал один рабочий, чистивший яйцо, возражая на слова своего соседа о том, что с продуктами всё хуже и хуже.

— Ежели будем так сидеть и ждать, то, известное дело, подохнем.

— Зато другие поправятся…

— На нашей шее?

— А то как же… Это самое хлебное место… Об чём разговор-то нынче будет?

— Там увидим. Разговаривать, слава богу, есть о чём.

Шнейдер в чёрной рубашке и студенческой куртке, углубившись, набрасывал что-то на клочке бумажки у пня, а стоявший сзади него Чернов то беспокойно поглядывал на собиравшихся рабочих, то на то, что писал Шнейдер.

Пришёл какой-то человек в сопровождении трёх рабочих, которые жались около него. Некоторые встали к ним навстречу и собирались около них. Другие продолжали равнодушно лежать на траве. Один только спросил своего соседа, кто это пришёл.

Тот ответил, что член Петербургского комитета.

Пришедший был плотный пожилой мужчина с чёрными волосами, поднимавшимися у него на голове целой шапкой, и надо лбом белела седая прядь волос.

Он был в белой рубашке и надетом поверх неё сером люстриновом пиджачке.

Он говорил с окружившими его рабочими, иногда рассеянно улыбался. Иногда в ответ на замечание какого-нибудь рабочего похлопывал его по спине. Его глаза всё время обегали поляну, как бы проверяя наличную силу.

— Ну что же, товарищи, надо поговорить, — сказал он, остановившись у высокого пня. — Наша нынешняя массовка проводится при совершенно исключительных обстоятельствах.

Сидевшие на траве стали подниматься и как-то лениво собираться ближе.

— Для порядка председателя нужно выбрать, — сказал член комитета. — Кого выберем?

— Председательствуй ты, чего там ещё канитель разводить, — сказали несколько голосов.

— Ну, ладно, — ответил член комитета, подойдя опять к высокому пню, от которого отошёл было, когда предложил вопрос об избрании председателя. — Положение дел вот какое…

Он очень коротко обрисовал катастрофическое положение на фронте и в тылу и указал на занятую буржуазией позицию в деле защиты страны.

— Главным вопросом нашей беседы будут военно-промышленные комитеты, к выборам в которые буржуазия бешено готовится и старается вовлечь в них рабочих. Вот об этом и поговорим.

Он остановился, взглянул на подошедшего к нему Шнейдера, который положил записку на пень.

— Мы должны наметить твёрдую общую линию поведения, потому что если каждый завод, каждое предприятие будут действовать сами по себе, а каждый рабочий будет думать тоже про себя, то нас так поодиночке всех зажмут. Меньшевики им в этом помогут…

— Правильно, — сказал чей-то голос.

— Вот по этому вопросу и предлагаю высказаться, — сказал председатель, бегло взглянув в ту сторону, откуда раздалось восклицание. Потом посмотрел на положенную Шнейдером бумажку и сказал: — Слово предоставляется члену Выборгского районного комитета товарищу Шнейдеру.

Маша с Максом сидели в стороне на поваленном дереве. На Маше было синее платье с белым горошком, а на голове беленький платочек, повязанный концами назад. Она, видимо волнуясь за Шнейдера, не отрываясь, следила за ним, когда он остановился у пня.

Макс сегодня, вопреки своему обыкновению хорошо одеваться, был в старенькой тужурке и синей косоворотке.

По этому поводу Шнейдер, ещё в городе покосившись на него, сказал:

— Решил приодеться с о о т в е т с т в у ю щ и м образом?

— Что? — спросил Макс, не расслышав, но улыбнувшись, думая, что Шнейдер сказал что-то смешное.

Шнейдер ничего не ответил…

Некоторое время Шнейдер выжидал, стоя около пня.

— Товарищи, буржуазия сколачивает свои силы. Главная её цель — сделать рабочих покорными своей воле. Она пытается милитаризировать заводы, то есть прикрепить вас к ним, сделать вас своего рода крепостными. Открытым путём она боится пойти на это, поэтому хочет привлечь вас к выборам в военно-промышленные комитеты, куда, конечно, выберут послушных меньшевиков, и они продадут вас со всеми потрохами…

— Чёрта с два! — произнёс кто-то.

— Энергичными восклицаниями дела не сделаешь, — откликнулся Шнейдер на голос, — а нужно решить, идти при таких условиях в промышленные комитеты рабочим или не идти?

— Чего же самим-то под обух лезть?

— Своими руками петлю себе на шею накинуть? — раздались голоса.

— Они рассчитывают, что с вовлечением вас в промышленные комитеты забастовки прекратятся, и тогда золото широкой рекой польётся в их карманы, а вы останетесь опять ни при чём, несмотря на все сладкие обещания.

— Ну их к чёрту с их выборами! — сказал рабочий, сидевший впереди, сорвав горсть травы и бросив её на землю.

— Нет, это неправильно. Мы пойдём на выборы, но используем их в целях нашей агитации. Мы будем иметь возможность поговорить. Но мы должны воздержаться от какого бы то ни было участия в деле обороны, какими бы сладкими коврижками нас ни заманивали, и бастовать! Бастовать! Буржуазия знает только один сильный аргумент: убытки. По отношению к ней это самое убедительное средство. И мы должны её бить этим аргументом. Чем она больше жиреет, тем больше мы будем худеть. А я предлагаю сделать наоборот.

Он отошёл от пня, вызвав последней фразой несколько улыбок, потом сейчас же погрузился в книгу, как будто совсем не интересуясь впечатлениями от своего выступления.

После минутного молчания вдруг заговорили все.

— Правильно!

— Иного исходу и нету. Закрывай лавочку.

— Что ещё другие скажут…

— С другими нечего церемониться, можно и подогнать.

— Известное дело, немало таких, что десять рублей в сутки получают, так тем чего бастовать.

— Прихвостней к чертям!

Говорили ещё человека три; потом вышел какой-то улыбающийся парень, комкая фуражку в руках. Его сзади с шутками подталкивали, поощряя к выступлению. Он улыбался улыбкой доброго малого, который говорить не мастер и если чего напутает, то сам первый же засмеётся и, махнув рукой, уйдёт.

И все смотрели на него с такими же улыбками.

Он постоял, стараясь не смотреть на лица, а вверх, мимо них, чтобы собраться с мыслями, и старался не слушать обращённых к нему поощрительных восклицаний.

Но постояв немного, он опять улыбнулся, ещё более широкой и добродушной улыбкой, и сказал:

— В мыслях было много, а сейчас всё выскочило. Одним словом, говорить долго нечего: в комитеты не ходить, а сматывай удочки и вся недолга. Вот и вся речь, — прибавил он уже под общий смех и, махнув рукой, в которой у него была фуражка, скрылся в раздвинувшейся толпе рабочих. Видно было, как они провожали его поощрительными восклицаниями и похлопыванием по спине.

— Товарищи, — сказал председатель, опять подходя к пню, точно это была трибуна, — уступки, которые делает сейчас царизм, идут на руку буржуазии и меньшевикам, которые держат руку буржуазии, а никак не нам. Они играют в парламентаризм. Наша же борьба не парламентская. Наша борьба будет на улице. Нам никаких уступок со стороны царизма не нужно, кроме одной…

— Чтобы он убирался к чёртовой матери, — сказал кто-то негромко сзади.

Все засмеялись.

— Совершенно верно, — подхватил оратор. — Итак, наша линия ясна! Ни в какие соглашения с буржуазией не входить и бастовать, бастовать.

— Правильно!

Когда после массовки садились в поезд, то увидели, что из встречного поезда выскочили два человека в пиджаках с усиками и растерянно смотрели на рабочих. Но сейчас же сделали вид, что они ими нисколько не интересуются.

— Опоздали! — послышались веселые иронические голоса.

А добродушный парень замахал в окно фуражкой и крикнул:

— Мы уже всю закуску съели, покамест вы собирались.

И было видно, как один из приехавших с досадой плюнул и отвернулся.

— Премии нынче уже не получат, — сказал кто-то из сидевших в вагоне, — зазря спешили.

— А всё-таки, откуда они узнали?

— Добрых людей много…

XV

Уже три дня, как завод, на котором перед своим арестом работал Алексей Степанович, остановился. Рабочие приходили на завод, но сидели, ничего не делая, ходили в курилку и не отвечали на вопросы старших мастеров и администрации.

В 12 часов около ворот завода остановился автомобиль, и вышли несколько человек в пальто и шляпах.