Николай Климонтович - Спич Страница 19

Евгений Евгеньевич уже почти уверился в своей добропорядочности, как его размышления прервали какие-то звуки, резкие и неприятные в тишине, похожие на шипение. Он пошел туда — телевизор действительно шипел и потрескивал, показывал заставку. Евгений Евгеньевич опустился в кресло и подумал: странно, он определенно телевизор не включал — в первый день только, послушал восточные песнопения и скоро выключил. На заставке витиевато, вязью, но по-русски, было написано: показывает отель Халва-Палас.

29

И почти сразу на экране возникло лицо Равиля Ибрагимова. Белая медуза на его бритой голове на экране была особенно отчетлива.

— Вы получили аванс, Евгений Евгеньевич, — доброжелательно обратился Равиль с экрана к Евгению Евгеньевичу. «Ч» в его имени в устах Равиля звучало жестко, не по-московски.

Евгений Евгеньевич нимало не удивился. Он полагал, что современная техника — новейшие технологии, так писали в газетах — может решительно все. Впрочем, с тем же равнодушием он относился и к политике. Так человека могут оставлять равнодушным самые хитроумные трюки, коли он совершенно не интересуется их секретами. Тем не менее, Евгений Евгеньевич сделал попытку встать с кресла, как если бы перед ним появился человек, старший по заслугам и положению.

— Сидите, сидите, — продолжал Равиль. — Освоились в нашем отеле? Что ж, теперь можно приняться за работу.

— Я готов, — пробормотал Евгений Евгеньевич, загипнотизированный. — А когда… когда вы приедете? — спросил он с интонацией младшего брата, забытого на даче.

— Я приезжаю только один раз, — загадочно ответствовал загадочный заказчик. — И один раз спускаю собак. Повторяю, работа не сложная. А вам — так раз плюнуть. Вы должны написать торжественную речь, которая будет произнесена на церемонии. План отеля у вас есть.

Экран погас.

Евгений Евгеньевич запахнул халат и беспокойно заходил по гостиной. Нужно было бы махнуть на все рукой, но ведь он получит еще столько же, вспомнил Евгений Евгеньевич, напишу-ка я ему эту речь, но для какой церемонии? И что значит хамоватая фраза про собак? Евгений Евгеньевич погрузился в раздумья. Как можно писать речь, не зная повода. По какому поводу спич, вопросил он в воздух, ему никто не ответил. Он громко спросил опять, уж не рассчитывая на ответ: это будет торжество по случаю открытия? И опять ответом ему было молчание. Стало муторно — похоже, с ним играют в какую-то игру, правил которой не объяснили. Да, но деньги-то лежат в сейфе, целых сто тысяч — сказочная щедрость. Что ж, решил Евгений Евгеньевич, сочтем это молчание за знак согласия. Итак, речь по поводу торжественного открытия черт знает где и черт знает зачем возведенного шестизвездочного отеля.

Евгений Евгеньевич расчехлил компьютер, установил в кабинете на письменный стол, розетка была расположена удобно, под правой рукой, провод питания не мешал, нажал кнопку — экран осветился. По давней привычке, прежде чем начать работать, Евгений Евгеньевич разложил пасьянс. Сошелся сразу, на экране сверху вниз посыпались розовые лепестки в виде сердечек — хороший знак. И Евгений Евгеньевич быстро, как один он только умел, когда нужно было сочинить рецензию или наметить план лекции, набросал текст. Перечел, не понравилось. И это был уже плохой знак. Если текст не удавалось набросать одним махом, значит — предстояла утомительная работа по переделке, и, чаще всего, всякий новый вариант выходил хуже предыдущего. Скажем, сомнительно, что обращение дамы и господа подходило в этом случае. А как у них, на церемонном Востоке, следует обращаться к собравшимся, шайтан его знает.

Надо бы было припомнить что-нибудь восточное, витиеватое, колоритное из Рудаки, что ли, или из Хафиза, или из Омара Хайяма, но причем здесь Хайям. Из дальнего, забытого угла памяти вдруг всплыло нечто меланхолическое:

О, как жаль, что пора свежей юности прошла,Юность прошла, как сверкание молнии, в один миг…

Откуда это? Кажется, из Джамала аль-Карши, тоже степняка, как и Евгений Евгеньевич нынче, писавшего велеречивую прозу, но подчас сбивавшегося на стихи, однако про свежую юность теперь было совсем некстати, сколько ж все-таки дряни скопилось в голове.

Евгений Евгеньевич прошелся по комнате, налил себе немного виски и написал дорогие гости. Да, так лучше, решил он. Дорогие гости! Дамы и господа! Друзья! Мы рады тому, что вы откликнулись на наше предложение — нет, приглашение — и согласились присутствовать… Когда Евгений Евгеньевич заканчивал четвертый вариант, за окнами номера потемнело, степной горизонт заволокло, на Грузию ложится мгла ночная, и в дверь его номера тихо постучали.

30

Алим был в красной, явно парадной, выходной рубахе, и темные его глаза в полумраке коридора блестели слишком ярким блеском. Но алкоголем от него не пахло, наверное, анаши накурился.

— Что ж, входи, — молвил Евгений Евгеньевич, поглубже запахиваясь в халат и вглядываясь в лицо нежданного гостя. Да нет, жданного, жданного, не нужно себя обманывать. В лице парня сейчас не было и тени былой угодливости прислужника, напротив — что-то хулиганское почудилось Евгению Евгеньевичу в этом лице.

Парень вошел боком, будто крадучись, оказался лицом к лицу с Евгением Евгеньевичем, совсем близко, сантиметр до поцелуя. Потом отпрянул, мотнул головой, и попятился, будто скользя по ковру, вглубь номера. Теперь можно было рассмотреть и прочую амуницию: на мальчишке были остроносые желтые туфли, а на шее поверх золотой цепочки — неужели крест, мелькнула мысль — болтались наушники от плеера. Наверное, в таком виде к девкам на свидания бегает, ревниво подумал Евгений Евгеньевич. У этого самого Алима были маленькие руки, как у обезьяны, а ноги, напротив, крупные, чуть неуклюжие, ступни большие, так бывает у юнцов, пока они не совсем сформировались. Парень подошел к окну, дернул на себя дверь лоджии, она не подалась, тогда он открыл замок и распахнул дверь настежь.

— Что, жарко… тебе? — спросил Евгений Евгеньевич, поежившись под струей ледяного воздуха. Не мог решить, говорить ли этому мальчишке ты, получилось интимно, но не вы же ему говорить.

Парень обернулся и громко с развязным выражением выкрикнул нечто бессвязное, вроде вы отдыхаете, а я к вам в гости пришел. Нет, определенно парнишка был нетрезв.

— Я вижу, — холодно сказал Евгений Евгеньевич.

— Я же сказал, что приду. И вот — пришел. Принимайте.

И он без приглашения уселся в кресло, оставив открытой настежь дверь лоджии.

Развязное поведения гостя очень не понравилось Евгению Евгеньевичу — от парня за версту несло опасностью и провокацией. Конечно, надо бы его выставить, подумал Евгений Евгеньевич, но отчего-то медлил. Перевешивало любопытство. И, кроме того, уж очень скучно и томительно ему было одному — Евгений Евгеньевич давно отвык от одиночества, и даже когда работал в домашнем кабинете, Павлуша за его спиной сворачивался, как кот, клубком на диване. К тому же, парень был на редкость хорош, знойно, пряно неотвратимо красив, вспомнил Евгений Евгеньевич дурынду. Глаза парня, обрамленные длинными черными ресницами, блестели, будто светились изнутри. И пунцовый рот был пухл, как после долгого поцелуя. Предложить ему выпить, колебался Евгений Евгеньевич, незаметно для самого себя приосаниваясь, подбираясь в своем роскошном архалуке. Краем глаза стрельнул в зеркало, седая прядь справа: хорошо — днем побрился, в комнате до сих пор стоял слабый запах его французского одеколона.

— Угостите чем-нибудь, господин? — произнес парень, развалясь в кресле, произнес с интонацией уличной проститутки. — Или, может, мне уйти? — продолжил он, видя колебания Евгения Евгеньевича, что прозвучало совсем не к месту и походило на шантаж. Он говорил с интонациями едва ли не издевательскими. Говорил с ленцой, небрежно, с наглостью развращенного и избалованного юнца, чувствующего, что он нравится. Э, братец, подумал Евгений Евгеньевич, да ты не такой зеленый.

Он прикрыл дверь лоджии и спросил:

— Чего налить: виски, джина?

— А чего хотите, я все пью. Что вы, то и я.

— Сколько тебе лет? — спросил Евгений Евгеньевич, наливая виски в два бокала.

— Два раза по вот столько, — растопырил парень пальцы рук.

— Двадцать?

— Да, двадцать. Не много еще. И не мало.

— Да, уже взрослый…

Евгений Евгеньевич подал ему бокал, а сам уселся на диван напротив. Он внимательно наблюдал за Алимом. Чуть больше чем четверть века разница, впрочем, у него бывали и помоложе. Парень глотнул виски, причем проглотил не сразу, подержал во рту, смакуя, пить крепкий алкоголь было ему явно не впервой. Потом вдруг одним движением оттолкнулся от кресла, взлетел на ноги, нацепил наушники своего плеера и принялся танцевать, извиваясь. Евгений Евгеньевич сидел на диване и смотрел на него — парень был гибок. Взгляд хозяина задержался на разрезе алой рубашки, где проглядывала смуглая безволосая грудь. И поблескивала золотая цепочка. Вспомнил старинную какую-то фразочку: или крест снимите или надевайте трусы… Мальчишка поймал его взгляд и рванул рубаху, потом бросил ее на пол, на золотой цепочке болтался золотой медальон. У парня был точеный торс, и Евгений Евгеньевич непроизвольно сглотнул слюну. Парень продолжал танцевать, то приближаясь, то отступая от дивана, на котором сидел Евгений Евгеньевич.