Эмманюэль Роблес - Это называется зарей Страница 21

— Хорошо… Хорошо… Да, — говорил инспектор.

Он отвел взгляд, однако — хотя это, может, только показалось? — Валерио почудилось, будто он насмешливо улыбается. То была всего лишь складка в уголке губ, мимолетный знак, словно ирония, едва коснувшись его лица, не оставила на нем следа. Но Валерио инстинктивно почувствовал себя в опасности. Снежные вихри захлестнули его и без того заледеневшую душу. Он вздрогнул. Во дворе послышались голоса. «Они, возможно, ничего не знают. Главное, не терять головы». Он чувствовал за своей спиной присутствие другого полицейского. «Это он меня разволновал. Они, возможно, ничего не знают. Однако следует быть осторожным».

— Пока! — сказал инспектор, вешая трубку. Затем встал, потирая руки.

— Итак, доктор… На чем же мы остановились? Ах, да… Я благодарю вас за ваше заключение и… что же еще? А-а! Вы зайдете еще ко мне, чтобы подписать ваши показания. Я должен отдать дело сегодня после обеда. И вот еще что: тело Гордзоне забрала семья. Вы полагаете, можно выдать разрешение на его захоронение?

Когда он произносил последние фразы, в больших глазах Фазаро, в его прекрасных женских глазах вспыхнули серые, мертвящие блики, мрачный, похоронный свет.

— Я отошлю его госпоже Гордзоне после того, как вы подпишете, — сказал Валерио бесстрастным тоном.

— Значит, мы с вами согласны.

Валерио направился к двери. Полицейский, заложив руки за спину, стоял теперь у окна и, казалось, был поглощен созерцанием улицы. На голове его, посреди редких, седеющих волос розовым и немного отталкивающим пятном светилась лысина.

— Что же касается Сандро… — начал инспектор.

Валерио обернулся, не отрывая правой руки от дверной задвижки.

— Так вот, что касается Сандро, то мы напали на его след. Мы не сомневаемся, что скоро арестуем его и…

Внезапно он умолк. Губы его растянулись в улыбке, лицо сморщилось.

— Ах, доктор! Простите меня!

И он расхохотался.

Валерио почувствовал, как у него вдоль спины, до самой поясницы стекают крупные капли ледяного пота. Если бы Фазаро в эту минуту сказал ему, что у него в доме произвели обыск, он отреагировал бы точно так же. Застыв на месте, Валерио буквально вцепился в задвижку, а тут еще эта вода, струящаяся из его тела, разъедала плоть, прокладывая, словно ядовитая жидкость, длинные, глубокие бороздки.

— Ах, доктор! — весело сказал Фазаро. — Я как раз подумал о нашем с вами разговоре. Помните? Ваш намек на пресловутые сообщения полиции!

— Ну конечно, — ответил Валерио, пытаясь улыбнуться.

— Однако я говорю вам это вовсе не для того, чтобы скрыть наши… промашки. Мы очень скоро поймаем этого несчастного.

Он подошел к Валерио, который совсем рядом ощутил запах ухоженного мужчины, свежий аромат мыла, лаванды, легкого табака, новой ткани. Он мог различить на лице Фазаро мельчайшие морщинки в уголках глаз и даже легкий пушок на его щеках…

— Между нами говоря, — тихо сказал инспектор, — я с вами заодно. Этот Гордзоне был не слишком симпатичным…

Он протянул ему руку. Валерио машинально пожал ее и вскоре очутился на улице, ему не хватало воздуха, словно ныряльщику в момент появления на поверхности, он испытывал боль в ушах и чувствовал, что сердце готово выпрыгнуть из груди.

V

Покрытая грязью дорога шла вдоль моря над темным нагромождением скал, похожих на груды трупов китообразных, выброшенных сюда бурей и блестевших от пены, волны с неукротимой яростью бросались на приступ этих глыб, рассыпаясь на миллионы сверкающих осколков, потом отступали, чтобы ударить без устали с новой силой, с темным и мрачным упорством диких зверей. Меж облаков растерянно скользило солнце. Посетив нескольких больных, Валерио сходил за машиной. И теперь мчался к Красному мысу. Предлог: проверить, что «волчица», то есть Камелия Линарди, выполнила его распоряжение. «Если она не отправила Роберто в больницу, он может умереть». Валерио мог бы позвонить в Кальяри главному врачу, однако Красный мыс неодолимо влек его к себе. Он никак не мог успокоиться после разговора с Фазаро. «Возможно, он пока еще не знает. Возможно, он вообще ничего не знает. В конечном счете, я просто дал себя запугать». Прежде чем закрыть гараж, он заглянул на кухню. Дельфина мирно трудилась, склонив свое лошадиное лицо над раковиной. Она подняла тощий пучок волос, удерживая его на макушке при помощи широких гребенок, украшенных маленькими блестящими камешками. Заметив, в свою очередь, доктора, она кивнула ему и жестом дала понять: «Нет, никаких писем, никаких пациентов в приемной, никаких телефонных звонков».

— Я вернусь в полдень! — крикнул перед уходом Валерио.

Он немного успокоился. «Сандро, наверное, спит наверху. Сегодня же вечером надо повидаться с Пьетро». Пьетро поможет. Дорога нырнула в короткий туннель. У выезда двое карабинеров, сидевших на парапете, взглянули на доктора. «Значит, они продолжают здесь поиски. Следят за окрестностями. Они ничего не знают!»

Он с удовольствием уносил с собой образ двух карабинеров, положивших руки на дула своих ружей. Валерио поздравил себя с удачной мыслью: «Я хорошо сделал, что заехал сюда». Он испытывал облегчение. И за Клару тоже был рад, словно уберег ее от самой настоящей опасности.

Он решил ничего не говорить ей. Зачем ее понапрасну тревожить. Однако он был убежден, что Клара одобрила бы его.

У Красного мыса еще один сюрприз. Приятный сюрприз: двое других карабинеров с оружием на ремне пробирались между кактусов вдоль откоса, дорогу им, видимо, показывал мальчишка в черной куртке. Его чересчур широкая куртка, словно траурный флаг, раздувалась на ветру. Двое крестьян, неподвижно застывших на вершине холма, мрачно и сурово смотрели, как они поднимаются. «Но почему Фазаро сказал мне, что, как и я, считал Гордзоне малосимпатичным?»

После поворота солнце ударило ему прямо в глаза. Ослепленный, он вынужден был притормозить. Вскоре он добрался до Красного мыса, где церковные часы показывали одиннадцать. Валерио быстро нашел дом Роберто Линарди. Он стоял в конце деревни, маленький домишко с потрескавшейся крышей. На веревке, возле шаткой веранды, сушилось белье. Какой-то пес рылся в куче отбросов под окном с открытыми ставнями. Когда машина остановилась, пес повернул голову и быстро убежал.

По первому зову дверь ему открыла старая женщина. Наверняка мать Роберто. На ней было черное платье из грубой материи. Узнав доктора, она застонала и, закусив губы, бросилась внутрь дома. Валерио последовал за ней. В соседней комнате в плетеном кресле дремал Роберто. Луч солнца, проникнув сквозь окно, упал на его впалую щеку землистого цвета. «Так я и думал», — проворчал Валерио.

— Pronto! — сказала старуха, тряхнула сына за плечо. — Il dottore[19]!

— Ты все еще тут? Почему не в больнице?

Оторопевший Роберто попытался подняться.

— Сиди, — приказал доктор сердитым голосом. — Где твоя жена?

— Она стирает в подвале.

Откуда-то чудом появились трое ребятишек. Сгрудившись в углу комнаты, они шмыгали носами, зрачки их маслянистых глаз так и бегали. У всех троих были худенькие мышиные личики, они с удивлением глядели на Роберто и доктора, непрестанно посапывая или поднося к носу почерневшую от грязи ручонку.

— Пускай кто-нибудь из вас сходит за мамой, — сказал Роберто, вытянув свою исхудавшую руку.

— Не надо! — сказала появившаяся вдруг с воинственным видом Камелия. Она с вызовом взглянула на доктора.

— Да, этот бездельник все еще здесь. Да. Я из сил выбиваюсь, чтобы накормить всю эту банду. Что он мне дал, а? Все, что зарабатывал, пропивал. И вот вам результат! Пьяница, весь прогнивший внутри!

Тут она внезапно обнаружила присутствие ребятишек.

— А вы, марш на улицу! Быстро! Паршивцы!

Затем она сняла свой огромный фартук из мешковины и снова повернулась к Валерио.

— Да, доктор, я отдала ему лучшие годы своей жизни, этому прохвосту! Я была девушкой, доктор, он взял меня девушкой. Я была красивой, а этот бандит только и думал, как бы напиться, напиться, и пропивал все свое жалованье, заставляя меня работать. Потому что ничего другого не умел делать, кроме как пить да лепить ребятишек, и если бы я не потеряла троих моих бедных ангелочков, то сейчас бы мне пришлось кормить всю ораву, не считая этой грязной старухи, этой отравительницы, которая сглазила меня! Потому что это она, доктор, она виновата во всех несчастьях, это она приходила к моей матери просить меня в жены своему ублюдку сыну, а я, как дура, согласилась, не противилась, я была бедной девушкой и понятия ни о чем не имела, я погубила свою жизнь, а теперь, если ему суждено сдохнуть, пускай подыхает или пускай его сволочная мать служит ему сиделкой! А я должна работать, надрываться над стиркой, чтобы всех их кормить, так что с меня довольно!