Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах Страница 23

– А потом я не выдержала. Не могла больше терпеть. Я просто очень сильно ее оттолкнула, даже не ожидала, что получится так сильно. И она упала. Помнишь, рядом с моей кроватью стоит эта уродская стеклянная тумбочка? Она ударилась виском прямо об угол. Крови было столько… Целая лужа… Я ее трясла, пыталась до нее докричаться, чтобы она мне ответила, но она только хрипела, а потом совсем замолчала.

Я вел небрежно, плохо следил за дорогой. Был вечер конца февраля, и с неба поливало снеговым дождем, под колесами каша, да и видимость была отвратительной. Поверьте, что я не оправдываюсь. Я действительно не видел, что на том перекрестке, на чертовом пустом перекрестке мой светофор переключился сразу с зеленого на красный. Сейчас такое почти невозможно встретить, но тогда, в 94-м, такое вполне могло произойти. И я вылетел на середину перекрестка и, Боже мой! – справа мелькнули оранжевые огни черного «Субурбана». Как потом оказалось, это Ка (помните?), тот самый Ка, Константин Андреевич, с которого все началось, спешил куда-то по своим бизнесменско-гангстерским делам, и его шофер, видя, что светофор переключился на зеленый, даже не сбросил скорость перед тем перекрестком. Москва – образчик «тесного мира». Рука Бога рисует на карте судьбы линии человеческих жизней. Иногда они пересекаются. Ведь для этого и нужны перекрестки…

«Субурбан» ударил мою машину в правый бок. Точно в переднюю, пассажирскую дверь. Ударил с такой силой, что его отбросило в сторону и перевернуло. В «Субурбане» выжили все, кроме Ка. Он умер потому, что сместились его шейные позвонки и в мозг выстрелило разом столько крови, что тот взорвался, как бомба.

Рита жила несколько минут. Она сразу потеряла сознание, и я верю, что ей не было больно эти последние минуты жизни.

Я не мог самостоятельно выбраться из бесформенной кучи железа и смерть Риты видел воочию. Ее губы дрогнули, и с последним маленьким выдохом улетела прочь ее маленькая душа. Клянусь, что я ощутил тогда, как мою щеку словно оцарапала чья-то невидимая рука…

…Следователь, протоколы, дознания. Мое алиби, подтвержденное тремя свидетелями. Нотариальная контора. Вступление в права наследства. Сейф, набитый до отказа. В двадцать три года я стал Вячеславом Михайловичем Юрьевым, молодым богачом и хозяином бизнеса. За плечами моими шумел кровавый водопад. Со временем я научился его не слышать.

Часть вторая

Чокнутый еврей и зеленый капитан

1

Я смотрел на то, как двигается ее голова. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз: так однообразно, что оказывает усыпляющий эффект. Она плохо делает то, что она делает сейчас. Ей это занятие явно не нравится, и мне, кстати, тоже. Зачем я взял ее с собой? Теперь придется терпеть ее неумение до конца отпуска, а это еще десять дней. И поговорить с ней особенно не о чем, да и не хочется. Меня охватила чрезвычайная лень, прежде со мной никогда не случалось подобного. Верно, это первый по-настоящему праздный отдых в моей жизни. Странно, что в Москве эта девушка всегда казалась мне интересной собеседницей, да и вообще интересной во всех отношениях. В Москве мы как-то ужинали, и она сказала, болтая ногой и прихлебывая вино, что хочет поцелуев, страсти и всего-всего. Все-таки многое зависит от декораций! Серая, ненавидимая мной Москва оттеняет любую посредственность, которая здесь, посреди древних жемчужин культуры и океанических пастбищ с белыми барашками волн, становится сама собой. Да, она посредственность, посредственность во всем. Ее исполнение одного из основных упражнений любви стало началом моего в ней разочарования, и очень быстро я понял, что мне с ней не по пути. Отпуск превратился в рутину, наполненную не самым приятным обществом женщины, которая пытается (это же понятно) женить меня на себе. И наблюдать за ее потугами становится все скучней.

– Катя?

– Да? – Она отвлеклась от своего занятия. Пытается смотреть в глаза, ловит мой взгляд, не понимает, о чем я думаю. Ей крайне важно знать, о чем я думаю. Она спрашивает меня об этом по нескольку раз в день. Последние два раза я тупо промолчал, но это ее нисколько не смутило. Уверен, скоро она опять задаст этот вопрос: «Скажи, о чем ты думаешь, Вячеслав?» Она всегда называет меня полным именем, даже с тех пор, как мы с ней перешли на «ты» и слились в единую плоть на столе в моем кабинете. В этом ее оригинальность, так как никто еще не называл меня именно так: «Вячеслав» без отчества. Наверное, она считает, что это ее золотая привилегия.

– Скажи, а что ты чувствуешь, когда держишь во рту член, который стоит миллиард?

Она обескуражена, но быстро приходит в себя, заливисто хохочет, запрокидывая голову так, чтобы я не увидел ее колючие глаза. А я знаю, что сейчас они у нее колючие, она злится, она думает, как правильно ответить. Перед ней постоянно встает тысяча сложностей, связанных со мной, и все потому, что она не умна и не может просчитать меня, как профессиональный взломщик сейфов просчитывает количество комбинаций замка. У нее нет способностей просчитывать варианты, она не умеет играть в карты потому, что не в состоянии запомнить, что вышло при игре даже в элементарного «дурака». Единственное, что в ней сильно, так это природный самочий инстинкт: свить гнездо и помягче застелить его. Все очень просто. Слишком просто.

– Я чувствую… чувствую… Я чувствую, что мне нет никакого дела до того, сколько стоит твой член.

– О, значит, ты меня обманываешь, – рассмеялся я. – Знаешь почему? Потому, что ты только что сказала, что тебе нет никакого дела до стоимости моего члена. Значит, ты думала об этом и думала именно потому, что тебе есть до этого дело. Знаешь, я уверен, что у тебя должно звенеть в ушах. Ну, или там, я не знаю, еще что-то должно с тобой происходить. Ты не можешь просто относиться к столь важному и дорогостоящему предмету без всякой реакции, так как ты очень хочешь высосать из него как можно больше выгоды для себя. Знаешь, почему я в этом уверен? Потому, что если бы ты просто любила меня, то делала бы минет гораздо лучше, а ты меня не любишь, и минет твой оставляет желать лучшего. Вообще, скажи: зачем ты все время порываешься сделать это? Ведь я тебя никогда об этом не просил. Кто-то вдолбил тебе, что всем мужчинам нравится, когда им сосут?

Она молча встала, принялась одеваться. Катя немного носатая платиновая блондинка. Ее лицо ничего не выражало, и это было поразительно. С него словно разом стерли все эмоции, все переживания. У манекена и то больше осмысленности в его пластмассой морде, чем сейчас у Кати. Я наблюдал за ее действиями с некоторым любопытством. Мне и впрямь было интересно, что она намерена делать. Я ожидал чего угодно: истерики, слез, гнева, хитрых оправданий, но только не этого пустого лица, которое даже каменным не назовешь, ибо лица каменеют от горя и обиды, а здесь ни-че-го. Меня удивило то, что я увидел потому, что я никогда прежде не встречал ничего подобного. Катя молча вышла из спальни, я услышал ее шаги, затем хлопнула дверь, и в большом номере отеля воцарилась тишина, слегка отраженная легким шумом климатической системы, (снаружи стояла страшная жара, и система подавала в номера охлажденный и влажный воздух – это было настоящим райским ветром). Ушла? Куда? Зачем? Решила продемонстрировать мне свой характер?

Я перевернулся на правый бок и закрыл глаза: «Куда она денется? Сидит небось в баре, внизу и пьет какой-нибудь дайкири, прикрыв глаза от удовольствия и по-прежнему хочет поцелуев, любви и замуж. В разгаре сиеста, на улице ни души, в тени 48 по Цельсию. Сейчас немного поваляюсь и тоже спущусь в бар, найду ее там, сяду рядом, проведу пальцем по ее чуть влажной спине, скажу какую-нибудь фигню, и мир между циничным богатым мужчиной и женщиной с ярко выраженным самочьим инстинктом будет восстановлен. Иначе не может быть потому, что только такой сценарий приемлем в наших с ней отношениях. Ей 25, мне 30. Она закончила строительный институт, отработала в проектном бюро, и ее взяли на работу в мою компанию. Я не принимал в этом участия, у нее не ключевая должность, поэтому решение по ее кандидатуре выносили люди, которые работают на меня и получают за это зарплату. Однажды я увидел ее в коридоре и так далее. Обычно все служебные романы начинаются одинаково. Ей завидовали, шептались за спиной, и она, наверное, гордилась всем этим. Она доносила мне обо всех сплетнях, которые выдавали на-гора офисные трепачи. Это было удобно. Я не любил ее, но меня это никогда особенно не напрягало, ведь и с ее стороны (я был в этом уверен) не было бескорыстного и светлого чувства. Зря я обидел ее. Пожалуй, стоит извиниться и что-нибудь купить ей в подарок. Там, в холле отеля, есть гребаный ювелирный магазин гребаных мировых брендов, в котором продают гребаные бриллианты, – самое местечко для таких, как я. Заскочу туда по дороге в бар, куплю ей капельку на ниточке. Карата в два-три. Все-таки еще десять дней торчать здесь, и ни к чему, чтобы она дулась на меня. Если оценивать минет по пятибалльной шкале, то ее минет тянет на «удовлетворительно», а «тройка» – проходная оценка.