Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах Страница 24

В ювелирном магазине я, как и положено, поторговался, положил коробочку с украшением в карман летних бесформенных льняных штанов и ленивой походкой направился в бар. Лениво в льне направился, заметьте. Однако в том баре ее не было, и мне пришлось заглядывать в те несколько заведений, что находились под крышей отеля и по вечерам заполнялись любителями пропустить по стаканчику и поговорить, а сейчас пустовали. Однако ее нигде не было, и я почувствовал досаду оттого, что сразу не догадался справиться о ней у портье. Высокий худой испанец за стойкой был сама любезность: он спросил, олл райт ли эврсынг, хау из май отдых, слегка поменяв интонацию в сторону сочувствия, сообщил, что моя сеньора вент ту зе эйрпорт хаф эн ауа эгоу, и перешел на русский. Да, да, именно полчаса назад, именно в аэропорт. Ошибки быть не может, ведь он сам вызвал ей такси.

– Ну так вызови и мне, – раздраженно бросил я.

– Сеньор покидает нас? – Брови портье вопросительно изогнулись и стали похожи на острые двускатные крыши.

– Нет. Сеньор хочет вернуть сеньору. – Я выразительно посмотрел на часы и прищелкнул языком. – Только пусть это будет быстрое такси.

– О, разумеется! Водитель – настоящий чемпион «формулы», – осклабился портье, – я ручаюсь, что домчит вас в два счета.

Регистрация и посадка на рейс до Мадрида закончились. В маленьком здании аэровокзала Кати не было, ее телефон по-прежнему не отвечал, она отключила его, как только покинула наш номер. Странно… Похоже на заранее продуманный план бегства с расчетом на то, что мне нипочем будет ее не догнать. Я растерянно прошелся вдоль стеклянной стены, за которой виднелось летное поле, соображая, что делать в такой ситуации. Мне вдруг стало очень неприятно, захотелось во что бы то ни стало вернуть Катю, отдать ей коробочку, попросить прощения и больше не повторять подобных безобразий. Я почувствовал, как сжалось сердце, сжалось так, как было только однажды, когда я хоронил Риту в памятном девяносто четвертом. А сейчас что? Что, собственно, произошло? Была со мной женщина, а теперь ее нет, она ушла, улетела. Не собирала демонстративно чемоданы, истерик не закатывала, просто покинула меня, тихо и без претензий. Я-то думал, что она обыкновенная охотница, дешевка, а она оказалась человеком с жестким характером, очень воспитанным и спокойным. Удивительно!

Я приглядел себе местечко в одном из баров аэровокзала и хотел было заказать немного тапсов[3] и легкого белого вина, но аппетит куда-то улетучился, высвободив место для невеселых мыслей. Что же получается? Пока я сижу в этом северном баскском городишке, Катя возвращается в Москву через Мадрид. В компании все знают, что она улетела отдыхать вместе со мной. Вернись она одна, и поползут слухи, сплетни вспыхнут с новой силой. Да и как теперь, после всего, что случилось, она сможет у меня работать? Значит, уйдет? Значит, я больше ее не увижу? Нет, нет, нет. Нельзя этого допустить. Нельзя ее потерять! Пусть я не люблю ее, но после ее поступка я стал относиться к ней с глубоким уважением и признанием, а это хорошие предвестники любви. Мне всегда нравились люди с крепкой волей и негнущейся спиной, и мне чрезвычайно грело душу, что я столь сильно ошибся в Катюше.

Вечером все в том же магазине я купил великолепные обручальные кольца. На следующий день я вернулся в Москву, отыскал адрес Кати, залез на ее балкон по водосточной трубе с розой в зубах и сделал ей предложение.

Кольцо пришлось ей впору. Через месяц мы поженились и начался самый спокойный и самый продуктивный период в моей жизни. О нем я расскажу чуть позже, а сейчас вернусь на семь лет назад, ведь я так и не закончил историю о том, как Славик превратился в Вячеслава Михайловича.

2

Со дня смерти Аллы, Риты и мерзавца Ка прошло полгода. Я законно вступил в право на наследство. У меня на выбор было два пути: легкий и тревожный. Легкий вел за границу и возвращения на Родину не предполагал. Я отверг его еще и потому, что мама категорически отказалась следовать со мной черт знает куда, заявив, что «русская бабка должна умереть на русской земле и никак иначе». Тревожный путь хотел от меня напряжения, быстроты, умения уворачиваться от стрел и чрезвычайной наглости. Я не представлял себе ничего кроме стройки, только теперь это были сотни многоэтажных домов: целые города рисовало мое воображение. и строителем этих городов был я, однако для воплощения замыслов такого масштаба у меня не хватало стартового капитала, а проще говоря, кишка была тонка. И не только деньги играли в этой моей несостоятельности серьезную роль: я ни черта не понимал в экономике, не представлял, с чего нужно начинать, и откровенно опасался единовременно рисковать всем, что мне досталось. Поэтому я пошел по проторенной дорожке: организовал строительный кооператив, а для того, чтобы не попасть в плачевную, известную мне ситуацию и не отдать дело всей жизни какому-нибудь очередному проворному бандосу, я как следует позаботился о «крыше». Если быть честным до конца, то именно с «крыши» я и начал. Это основное правило русского бизнеса: дом строй с фундамента, а бизнес с «крыши». Я никого не знал, среди бандитов у меня не было знакомых, да я и не рассчитывал связываться с этим сословием. Да, лихие люди водились во все времена, и порой, когда все вокруг становится мутным, число их стремительно умножается, подобно саранче, но уповать на то, что так будет всегда, я не собирался. Однажды какой-то неглупый бородач сказал мне, что история всегда повторяется, и я хорошо запомнил его слова: после войны также во множестве развелась всякая уголовная сволочь, но ее быстро уничтожили, значит, и сейчас получится примерно то же самое. В любом случае с массовым криминалом в его неприкрытой форме будет покончено, и будущее не за уголовниками, для которых в стране всегда найдется крепкая решетка, а у их коллег по цеху – острый ножик или пуля. Встанешь под гангстерскую крышу и останешься без всего. Бандиты эпохи моей юности не жили завтрашним днем, и таких было большинство. Теперь все они гниют под своими мраморными и гранитными надгробьями на престижных кладбищах, а те из них, кто всегда держал нос по ветру, теперь заседают в партийных комитетах и не любят вспоминать о прежних временах. Окончательно решив не связываться с бандитами, я свел дружбу с чекистом по фамилии А-в. Не хочу приводить его фамилию целиком потому, что мне теперь неприятно всякое упоминание об этом человеке. Я еще расскажу о той роли, которую он сыграл в моей судьбе, но тогда, в самом начале моего большого дела, генерал А-в с удовольствием взялся за мое «крышевание».

– У меня пенсия не за горами, – объяснил он, – Вот и пойду к тебе работать начальником службы безопасности. Развивайся спокойно, а наедет кто, закрою любого, только скажи. Мне от тебя копейки не надо, ты мой будущий работодатель, Слава.

Для того чтобы «развиваться», я воспользовался своими связями, теми, что появились за время моей работы «презентатором». Иного выхода у меня не было, и, просмотрев списки «жертвователей», я остановился на двух, примечательных, с моей точки зрения, людях. Один из них был президентом какого-то культурного фонда и имел вид предводителя семейства Ротшильдов, да и сам явно принадлежал к древней расе обаятельных ростовщиков, а другой назывался «капитаном» и никакого другого обращения не желал слышать. И с «Ротшильдом», и с «капитаном» у меня завязались вполне человеческие, добропорядочные отношения, что я и решил использовать с выгодой для себя. Договорившись с ними о встрече, я сперва направился в «культурный фонд», который помещался в старинном особняке на Пречистенке, где меня и принял его глава, обаятельнейший Борис Ефимович Жигора. На вид было ему за пятьдесят, он носил бороду, а усов не носил и от этого несколько походил на какого-нибудь американского сектанта вроде мормона или квакера. Голову его не украшала еврейская шапчонка, но в кабинете на столе стоял маленький флажок с гербом Израиля. В углу же кабинета я, к своему чрезвычайному удивлению, заметил икону св. Николая-угодника и перед ней зажженную лампадку, которая и распространяла легкий запах лампадного масла и, как мне показалось, ладана. Борис Ефимович проследил линию моего взгляда и несколько удрученно покивал головой:

– Да, да, юноша. Это именно то, что вы видите, а не какая-нибудь карикатура или, не ровен час, издевательство еврея над христианскими святынями. Ведь фонд, которым я руковожу, называется «Сокровищница русской мысли», и эта икона здесь так же необходима по протоколу, как и вот этот портрет, – с этими словами он кивнул на портрет сильно отретушированного криво улыбавшегося Ельцина в голубоватом пиджаке. – Так что вас привело ко мне? По телефону вы как-то невнятно упомянули, что вам необходима консультация. Неужели на вашу благотворительную контору наехали?

– Понимаете, Борис Ефимович… – начал было я, но он прервал меня.