Алексей Смирнов - Небесный летающий Китай (сборник) Страница 23

Тут Богданов заметил, что аналитик, болезненно морщась, потирает шею.

– А что? – спросил он осторожно. – Здорово досталось?

Аналитик пристально на него посмотрел, подумал и проговорил:

– Откровенно говоря, я не нахожу этому подходящего объяснения. Возможно, я чересчур увлëкся и подпал под действия так называемого самогипноза, транса. Как бы там ни было, шея болит до сих пор.

– Послушайте, -сказал Богданов, принимая его слова за чистую монету, – мне кажется, что вы недооцениваете степень реальности этих образов. Вам виднее, но отчего не допустить, что я действительно переношусь сознанием в определëнную историческую эпоху и там пребываю в теле самого настоящего Персея? Которым я, каким бы смешным это не представлялось, действительно был в одном из воплощений?

– Перестаньте городить вздор, – отрезал аналитик. – Здесь вам не машина времени, а передовой метод с использованием психодислептиков. Самое большее, что я могу вообразить, это единое информационное поле, где безраздельно властвует коллективное бессознательное. Процессы, в нëм происходящие, совершенно не изучены. И нет нужды прибегать к помощи каких-то фантастических гипотез с действующими богинями, драконами и медузами. Вы позволили себе сделать серьëзную ошибку, – продолжал он выговаривать Богданову. – Она может стоить вам многого – если не всего. Неужели вы не понимаете, что, устраняя меня из мифа, полностью подпадаете под влияние Ужасной Матери? Вы даже не дойдëте до Горгоны, вас прикончит Афина, поскольку Великая Мать многолика.

– Я ведь не нарочно, – попытался оправдаться перепуганный Богданов. Но аналитик продолжал наносить удары:

– Как это – не нарочно? Вы, мой драгоценный, оказались в ситуации, которая требует абсолютной концентрации воли! Вы всë-таки не удержались и взяли зеркальный щит. Я, конечно, понимаю, что вам было трудно. Но мне безразлично, каким образом сделаете вы над собой сверхусилие и откажетесь от соблазна раствориться в материнской стихии. Ваша мнимая целостность в роли Персея губительна. Ведь вы, оставаясь Персеем и больше, как вам грезится, никем, умаляете свои способности к геройству – именно потому, что вы не только Персей. Вы что-то помните; какие-то ошмëтки прошлого беспокоят и выставляют вас в невыгодном свете – например, пустая фамилия без личности. Естественно, что вы растерялись перед лицом бессознательного, и оно, обернувшись Афиной, моментально воспользовалось вашим смятением. Подсознание беспощадно – зарубите себе на носу! А потому вы нуждаетесь как раз в неизбежном, мучительном раздвоении, которому, конечно, всячески противится ваша психика. Но вам придëтся приналечь и захватить в античный миф как можно больше из сегодняшнего дня – только так вы сможете превзойти Персея, отбросить щит малодушия и впитать смертельный взгляд Горгоны. А я, конечно, в этом деле был и остаюсь вашим незаменимым помощником.

Богданов расстроенно изучал поцарапанный линолеум.

– Я постараюсь, – выдавил он жалобно. – А может быть, всë-таки, со щитом? Может быть, мне хватит цензурированного образа Медузы?

Аналитик снисходительно заулыбался, подступил к Богданову и положил ему руку на плечо.

– Но это даже не синица в кулаке, – шепнул он с наигранным беспокойством, призывая клиента поскорее отречься от нечаянной глупости. – Персей – что, по-вашему, он приобрëл для себя? – Аналитик выждал, покуда Богданов, совершенно к тому времени запутавшийся, не поднял на него затравленные глаза, сдаваясь. – Вы абсолютно правы! – воскликнул аналитик (Богданов молчал). – Он получил Андромеду! Если переложить миф на язык психологии, он высвободил из плена стихии женскую половинку собственного «я» – прекрасную, вполне безобидную и всех устраивающую. И жизнь Персея (а миф, напоминаю, есть всего-навсего слепок с процесса саморазвития личности) – жизнь его, взятая мною в кавычки, на этом не закончились. Он натворил ещë много чего, но так и не достиг достаточной целостности. Ибо женское и мужское – лишь пара жалких островков посреди безбрежного, страшного океана. И я предлагаю вам именно этот божественный океан целиком, а вы лепечете какую-то чушь о полумерах.

– Я могу лопнуть, если вмещу океан, – Богданов сделал последнюю попытку отвести неизбежное.

Аналитик изогнул бровь.

– Разве только от страха, – согласился он язвительно. – Ведь вы его носите в себе с рождения. И прикрываете свой страх перед первичным всякими нелепостями. Может быть, вы забыли, с чем пришли ко мне в самом начале?

– Не забыл, – угрюмо буркнул Богданов.

– Тогда повторите, – жестокость аналитика не знала границ.

– Я… я боялся… я боялся, что меня уложат в большой деревянный чемодан и отнесут на вокзал.

Неприятный, но не более того, багажно-дорожный сон посещал Богданова еженощно на протяжении трëх месяцев. Не удивительно, что Богданов без особого труда смог воссоздать ночное ощущение кошмара и ударился в слëзы – пресные, разведëнные, давным-давно потерявшие соль.

6

Пейзаж был чрезвычайно яркий – золото, лазурь, изумруд. Боги не любили полутонов.

Персей, коленопреклонëнный, стоял на песке, повернувшись к морю спиной, и мелкие тëплые волны трудились над его босыми ступнями.

– Я рассчитываю на известное благоразумие, – сказал в мозгу проклятый голос.

– Вот окаянный, – пробормотал Персей в изнеможении и утомлëнным взором поискал Афину-заступницу, но он пребывал в одиночестве; вокруг, сколько хватало глаз, не видно было ни души. Да и сама встреча с Афиной, по правде сказать, не говоря уже о содержании беседы, помнилась плохо – осталось только общее впечатление о каком-то конфликте.

– Богданов, – не унимался демон, – вы должны сосредоточиться. Ну, чем же мне вас растормошить? Хотите, заведу машинку-уроборос? Послушайте, как скачет!

– Кто ты, о возмутитель моих мыслей? – спросил Персей. Он продолжал стоять на коленях и созерцал песок, как будто надеялся различить среди песчинок источник беспокойства.

Голос откашлялся.

– Уже лучше, – отметил он одобрительно. – Диалог даëт надежду на взаимопонимание. Я – ваш врач, о благороднейший Персей. Заметьте, что я тоже иду на уступку и соглашаюсь величать вас не вашим подлинным именем, а сказочным.

– Я не нуждаюсь в лекаре, – молвил Персей, примиряясь с неизбежным соседством.

– Так многие считают, – возразил целитель. – И все без исключения заблуждаются. К вам, существуй вы как Персей на самом деле, это относится в первую очередь.

– Я существую, – ответил Персей оскорблëнно. – У меня есть голова, а также туловище с членами. Бессмертные боги вдохнули в меня живую душу и наделили речью. В конце концов, я сын великого Зевса! Гораздо правильнее будет рассудить, что нет тебя, поскольку ты бесплотен, невидим и разве лишь болтлив и надоедлив.

Демон-врачеватель помолчал, решая, стоит ли ему рисковать.

– Я готов воплотиться, – сказал он наконец. – Но должен в этом случае потребовать от вас гарантий своей неприкосновенности. Моë недавнее вмешательство в вашу судьбу имело следствием ощутимую травму.

– Хорошо, я не трону тебя.

– Не только вы лично – дайте слово, что не попросите о помощи каких-нибудь ещë так называемых богов, – не отставал осторожный голос.

– Не попрошу, можешь смело явиться. Голос вздохнул и снова начал разглагольствовать, беседуя, судя по всему, с самим собою:

– Что ж – познание бесконечно. Оно полно сюрпризов. Я вижу, что нельзя ограничиваться лечением одного только Богданова. Донести до чердака его сознания содержимое подвалов – это полдела. Одновременно я вынужден запустить противонаправленный процесс и переместить в подвал содержимое чердака. Иначе говоря – подвергнуть лечению также и вас, о благородный Персей, в надежде показать вам светлые горизонты разума.

Персей, который, разумеется, не понял из этой речи ни слова, яростно ударил по колену кулаком.

– Ты жалкий трус! – воскликнул он презрительно. – Ты хочешь пустой болтовнëй усыпить мой разум. Хочешь продолжить беседу – покажись, а не зуди в моих ушах подобно безмозглой мошке!

– Ты обещал, – напомнил демон с опаской, и тут же в пяти-шести шагах от героя задрожал нагретый воздух. – Моя болтовня наполнена смыслом. Я наговариваю на диктофон. Случись со мной какая-нибудь неприятность, мои старания не пропадут напрасно. Их оценят потомки.

Персей смотрел, как перед ним постепенно материализуется смутно знакомая фигура. Не было сомнений в том, что воплощался тот же самый тип, что без приглашения явился во дворец Полидекта. Но сегодня Персей был вынужден признать, что этим мелким эпизодом знакомство не исчерпывается. Что-то было ещë… что-то совершенно неправдоподобное… неизвестно, когда, и страшно подумать, где. Спору нет – он раньше видел эту помятую физиономию, похожую на морду какого-то зверя… видел и блестящие прозрачные колëса, оседлавшие нос и прикрывавшие бесцветные глаза.