Эльмира Нетесова - Колымское эхо Страница 24

—        Как же обходишься без хозяйки?

—        У меня в доме командует бабулька и у нас с нею полное согласие и порядок. Если ты име­ешь в виду женщин, то с этим проблем нет. Я не кривой и не горбатый, спрос имеется хороший, я не жалуюсь. Бабья хватает, было бы жела­ние,— улыбался Аслан.

—        Значит, живешь вольной птицей?

—         Ну да! Как и положено кавказскому чело­веку. Никто ни в чем не указывает и не ограни­чивает.

—        Аслан, а не скучно тебе без семьи?

—        Я в любой момент могу завести новую се­мью, но нет желания. После первой ошибки не хочу снова связывать себя браком. Это нера­зумно,— отмахнулся человек и спросил:

—        А почему у тебя нет мужа?

—         Не хочу связывать себя ни с кем! Я не создана для семьи. Честно говоря, даже очень довольна своей жизнью. Живу сама себе хозяй­кой. И никому ни в чем не отчитываюсь, ни от кого не завишу.

—         Но ты женщина! Куда денешься от своей природы?

—         Это меня не беспокоит. Зато и вслед никто не скажет дурного слова.

—    А ты так и хочешь жить на Колыме? Ни­куда не собираешься переехать?

—    Даже мысли не держу о переезде отсюда. Меня здесь все устраивает Сколько предложе­ний отвергла! Не случайно! Я никого не полюб­лю! Прошло мое время. А выходить замуж, что­бы избавиться от одиночества, считаю глупо­стью, недостойной себя. Да и к чему в моем возрасте что-то менять в жизни?

—    Варя, а сколько тебе лет?

—    Много! Уже за сорок!

—    Выходит, ты моложе меня.

—    Аслан, не приценивайся. Все мужики с это­го начинают. Я не ищу пару и никого для себя не жду. Мы можем расстаться знакомыми, дру­зьями, но не любовниками.

—    Варя, а чем я тебя не устраиваю?

—    Ты не входишь в мои планы. И вообще, ни в моем вкусе. Я слишком самостоятельна, чтобы на меня кто-то давил. Не хочу зависимо­сти ни от кого. И не задавай смешных и пустых вопросов. Они не ко мне,— ответила резко.

—    Честно говоря, ты первая, кто мне от­казал.

—    Зато ты далеко не первый, кого я отвер­гла! И забудь эту тему со мною! Не обижай! У каждого из нас своя жизнь!

—    Извини, больше не повторюсь!

Они долго лежали молча, думая каждый о своем.

—    Варь, а ты любишь кого-нибудь?

—    Нет. И не любила. И никого не признаю.

—    Выходит, мы одинаковы. Я после первого брака ни на кого не хочу смотреть.

—    Значит, должен и меня понять.

—    Выходит, кого-то любила?

—    Какая разница! В душе, как в пустой ка­душке, не обид, не радостей, сплошной сквоз­няк. И только годы идут.

—   Жаль, что впустую,— вздохнул Аслан.

—   Давай спать, мне завтра с утра на работу. Надо рано встать.

—   Значит, мне утром уходить?

—   Зачем? Спи, сколько хочешь. Ключи от дома на подоконнике. Если будешь выходить, положишь их под порог.

—   Хорошо,— ответил тихо.

Они уже стали дремать. Тихо посапывала Варя, похрапывал Аслан. Время шло к рассве­ту, когда в окно послышался тихий стук.

—    Варя, кто-то пришел,— проснулся человек.

—   Тебе показалось. Спи. Ко мне никто не придет. Это исключено.

Но стук повторился.

—   Пойди, глянь. Кто-то заблудился,— сказа­ла хозяйка. Аслан открыл дверь. Двое мужиков стояли на пороге, переминаясь с ноги на ногу.

—   Что надо? — спросил Аслан строго.

—   Не бухти, дружбан. Дай хлеба. И помоги чем можешь.

—   Я тут не хозяин. Ничем не распоряжаюсь.

—    Мы из зоны, братан! Слышишь, за дочь нас припутали. За мою. Ее изнасиловал воен­ный. Подполковник. Девчонке всего десять лет. Она повесилась, мы не уследили, не успели. Но военного нашли. Я его замокрил. А нас припу­тали. Дали за гада десять лет. О дочери и слу­шать не стали. Высмеяли всю семью, а Ирку назвали путаной. Пообещали на зоне сгноить. Пойми, дружбан, за что? Покойную осквернили, еще и обозвали ни за что! Ты ж сам мужик, помоги уйти от погони, век тебя буду помнить.

Аслан, попросив подождать, вернулся в дом, коротко сказал Варе о разговоре на крыльце:

—    Дай буханку хлеба. Немного денег, куртку и валенки передай. Дай Бог ему уйти от погони. Покажи ему овраг. Там можно проскочить неза­метно.

—    Они с вертолетов все увидят.

—   Аслан, в этом овраге много волков.

—   Тем более, зэков разнесут в клочья.

—    Там шалаш Федора. Зверье к нему не под­ходит, а погоня не знает. Он весь в снегу. Его не видно.

—    Хорошо, передам,— пообещал Аслан и вы­шел к мужику.

—    Нас четверо. Один ранен. Он не может идти. Его придется оставить, спрятать где-то. Иначе попухнем все. Выручай, братан.

—    Куда ж его дену? — растерялся Аслан.

—    В домах не спрячешь, его выдадут. В доме Дуси все как на ладони. Только если в могиль­ник унести человека,— посоветовала Варя, не­много подумав. И добавила:

—    Там его искать не станут. С вертолета не увидят.

—    Собаки найдут,— сказал Аслан.

—   Туда их не пустят. Много волков.

—   А если мужика зверье разнесет?

—    Днем не придут, а ночью что-то придума­ешь.

—    Хорошо, Варь, если успеем, все сделаем,— набросил куртку на плечи и вышел из дома.

Вернулся Аслан уже утром, когда баба ушла на работу.

Троих зэков он посадил в грузовую попутку, заплатил водителю и тот помчал на скорости, зная, что до рассвета будет уже далеко от этих мест И никакой вертолет их не догонит.

И только с четвертым мужиком поломал го­лову человек. Он не стал заносить зэка в могильник родителей, а, переодев в старое Варькино тряпье, принес в дом, долго устраивал «маскарад», соображая из мужика бабу. Зэк, глянув на себя в зеркало, даже рассмеялся, сам себя он не узнал.

—       Лежи тихо. Прикинься больною. Скажи, что зовут Клавдей. Скажешь, мол, приехала к своей родне на погост, да вот в пути натрясло, теперь кровями заливаешься. А документы у родни в городе. У Вари остановилась потому, что зна­ла ее мать.

Охрана зоны, едва глянув на Кпавдю, вышла из комнаты, бурча под нос, что принесло бабу на Колыму не ко времени.

Погоня немного потопталась возле дома и заторопилась к оврагу, за погост. Аслан облег­ченно вздохнул. Беглец, согревшись под одея­лом, поел, попил чаю и уснул. Лишь после обеда встал с постели и назвал свое имя — Анатолий.

—        Я в этой ситуации вообще ни при чем. Только помог нашмонать того вояку. Но не тыздил и не мокрил его. Это сделали другие. Но суд решил по-своему и мужику не поверили.

Его били в милиции. Не щадил следователь. В зоне его кидали по углам, злясь, что не хочет «колоться», что нет у него ни денег, ни наркоты, ни одного «авторитета», какой вступился бы за него. Те трое мужиков бросили его и сказали, если он их засветит, не жить ему на этом свете и они достанут Толика всюду.

—         Короче, перевели козлы все стрелки на меня, сами отмазались и слиняли с глаз. Он их почти не знает. Но насчет дочери мужики сказа­ли правду.

—         Жаль, что не уберегли девчонку. Не угля­дели. С чего она в десять лет вздернулась? Не­бось дома вкинули, запилили, она и не выдер­жала. Ей брат обещал скрутить башку Девчон­ка, зная его характер, поверила.

—         Знаешь, у меня тоже дочка, всего на год старше той, какая повесилась. Но я никак не врублюсь, за что он свою девку колотил. Ведь ее насиловал жеребец. Просто счастье, что вы­жила. Но можно было сделать тихо, без шухе­ра. Конечно, зря его дочь допоздна шлялась по улице. Тот фраер был бухой и посеял мозги. Если бы трезвым оказался, то и не глянул в ее сторону. Зачем? Путанок полно. Это бабы, куда ни глянь. А эта — блоха. Такую силовать, как хрен в игольное ухо запихивать. Придурок! Той чмо еще зреть надо было бы лет пять, а тот бугай испортил. Я бы на его месте тоже разма­зал бы придурка. Глаза надо иметь, чтоб ви­деть, на кого лезешь. Но, самое обидное, что тому козлу за такое ничего не было. Он, ко­нечно, отмазался, отслюнил за шкоду. А жизни не стало. Вот и уровняли шансы. Пусть его семья тоже повоет. Нам хоть и не стало легче от того, но все же не будет больше козел детей гробить.