Генри Саттон - Детские шалости Страница 27

Эти девчонки не напоминали ему именно Лили, и это не было внезапным осознанием того, что ему нравится Лили, его собственная дочь, в этом не было ничего ужасного или непостижимого, но они напомнили ему о том, насколько она ранима, насколько привлекательной она может оказаться для взрослых мужчин, мужчин его возраста. В конце концов, у нее уже месячные. Она может забеременеть. Он может стать дедом до того, как узнает об этом.

Поэтому он не хотел, чтобы Лили отправилась домой поездом после проведенных у них каникул, особенно после того, как он подслушал, что она рассказывала Николь о том мужчине, который покупал ей выпивку и держал ее за руку всю дорогу — хотя после она об этом не упоминала, и он не был уверен в том, что она говорила правду. Она могла выдумать это, просто чтобы шокировать их, и это, как он подозревал и надеялся, являлось мотивом почти всего, что она им рассказывала. Однако перед отпуском у него неожиданно не оказалось времени, чтобы отвести ее в Ньюбери на машине. И не было другого выхода, кроме как посадить ее на поезд.

Он действительно раздумывал, а не позвать ли ее вместе с ними на Майорку, в отель Bon Alcudia — он был готов заплатить за билет или, на худой конец, занять денег у Николь или у своей мамы, если бы у него оказалась свободная минутка — но он знал, что если Лили отправится с ними, Николь придет в ярость. А Лили сказала ему, что у нее все равно нет паспорта — «А он никогда и не был мне нужен, ага» — сказала она — а Марк не был готов заниматься оформлением ее паспорта — всеми этими формами и фотографиями, он не был готов звонить Ким и решать, кому и что подписывать. Он не был готов обсуждать с Ким любое сложное дело. Он знал, как отлично она разбиралась с анкетами, с бюрократией, знал, что она могла заставить его подписать все, что ему не стоило подписывать. Например, права на свидания. Он знал, что, если ей подвернется возможность, она скрутит его в бараний рог.

Глава 3

И конечно же это пребывание на Майорке напомнило ему о том, как он ездил сюда в последний раз, с Николь. Тогда они только узнавали друг друга, и он все еще пытался забыть о своей неудачной женитьбе и своей потерянной дочери. И он вполне успешно справился с этим в реальной жизни, отдавшись на волю успокаивающей погоды и запаха обнаженной Николь — сладкому, потному запаху лосьона от загара. Они занимались сексом все время — в душе, на балконе, а однажды на пляже, прямо за катамараном. Николь никогда не была такой же энергичной и самозабвенной, как Ким. Она никогда не была такой же раскрепощенной, она не позволяла ему большего, чем засунуть палец к себе в задницу, не говоря уж о том, чтобы вставить в нее головку его члена — но ее тело нравилось ему больше. Оно нравилось ему намного больше, в самом начале их отношений он любил ласкать ее тонкие бедра, плоский живот, мягкую, плотную кожу ее складок — ее аккуратную полоску лобковых волос. «Отличный пушок», — приговаривал он. И ему нравилось, когда она, в то время как он играл с ее пушком, приподнимала бедра ему навстречу, желая, чтобы он сильнее надавливал на ее половые губы, на ее клитор, чтобы он мягко растирал его пальцами, в точности так, как она его научила. Еще он любил, как тихонько она стонала, кончая.

Ким обычно кричала. Ким задыхалась, и кричала, и орала что-нибудь типа: «Сильней, Марк. Выеби меня жестче. Я не чувствую тебя. Я хочу, чтобы мне было больно. Сделай мне больно, Марк». А когда они оба действительно становились разгоряченными — «Выеби меня. Заеби меня до смерти. Давай. Положи руки мне на горло и задуши меня.. Я не хочу дышать. Дышать — слишком легко», — Ким пугала его даже в постели.

Это было ошибкой, думает Марк. Им нужно было поехать в Грецию, потому что пребывание на Майорке на этот раз напоминало ему не только о том периоде в его жизни, который он пытался забыть, но и о том, что все его отношения с Николь строились на отсутствии Лили. Все, что у них было, они построили, оторвавшись от прошлого. Как будто были беглецами на заброшенном острове, райском острове, на который никто не мог вторгнуться без предупреждения, к берегу которого, как ему тогда казалось, их прибило безо всякого багажа.

А теперь он снова оказался на Майорке. Без Лили, но она поселилась в его мыслях, и они снова и снова говорят о ней (как правило, о том, что ей все время нужно всех шокировать, или о ее питании, или о ее манере одеваться), они обсуждают это с Николь и Джеммой, и он начинает осознавать, гораздо позже, чем это поняла Николь, какую серьезную опасность представляет Лили для его второй семьи, которая значила для него все, которая была его вторым счастливым шансом в этой жизни. Его кусочком рая.

Однажды вечером, когда они сидели за чаем в огромном переполненном гостиничном ресторане с низкими потолками, окна которого выходили на бассейн, Джемма вдруг вспомнила, что Лили прекрасно собирала паззлы, поскольку в тот момент вместо того, чтобы поглощать спагетти с картофельными чипсами, она сама пыталась справиться с паззлом, и ей никто не собирался помогать, и тогда Николь сказала:

— Неужели мы снова должны обсуждать эту девчонку? Давайте просто проведем остаток нашего отпуска, не упоминая ни словом о ней, пожалуйста.

— Да, — сказал Марк, ему тоже стало плохо от самой мысли о Лили. — Давайте отдохнем от этого.

— Но она моя старшая сестра, — сказала Джемма, нарочно сбрасывая на пол один из паззлов. — Она мой лучший друг.

Джемма спала с ними в одной комнате, но Марк был уверен — не в этом причина того, что в отпуске Николь столь неохотно занимается с ним сексом. Именно Лили вклинилась между ними. Он это знал. Несмотря на то, что они были за границей, без нее, несмотря на то, что вокруг было столько аттракционов и развлечений. Николь не могла простить, что он позволил Лили ворваться в их жизнь, а затем медленно испортить их первый семейный отпуск за границей. Плюс ко всему Николь сказала, что забыла свои противозачаточные таблетки, а он не знал, где на Майорке можно купить презервативы. Он не собирался идти в какую-нибудь заморскую аптеку, где не понял бы ни слова.

Николь до паранойи боялась снова забеременеть. И это причиняло Марку невыносимую боль — как далека она стала от той Николь, которая отчаянно пыталась заиметь ребенка, а теперь, практически с тех пор, как родилась Джемма, она не хочет больше иметь детей. Она объяснила ему, что не хочет еще раз прерывать свою карьеру, поскольку им обоим совершенно ясно, что именно она становится в семье основным добытчиком. Особенно после того, как она встала во главе собственной команды, да к тому же стала управляться с замечательной группой заказчиков, и, в конце концов, она не понимала, почему бы в один прекрасный день ей не стать во главе всей компании. В общем, Николь повторяла, что вполне счастлива иметь одного ребенка, ей нравилось это равновесие, нравилось, что их только трое. Она полагала, что чем меньше союз, тем он более целостный, более защищенный, более счастливый. Именно так считали все в ее офисе, и бизнес, которым она занималась, развивался весьма успешно, обогнав всех остальных конкурентов в своем сегменте. Он тоже считал именно так, ведь правда? Их маленький уютный семейный союз. Именно это он всегда и говорил, да?

Конечно, он потакал ей, так же, как и потакал большинству ее пожеланий. Он не хотел, чтобы его считали размазней, и потому периодически выражал протесты, впрочем, он всегда думал, что из-за совершенных в прошлом ошибок не имеет особенного права голоса, и знал, что ему невероятно повезло — она у него есть. Хотя будучи здесь во второй раз, они ни разу не занялись сексом, и Николь даже не отдрочила ему по-быстрому, как она обычно делала, когда он умирал от желания, а у нее в тот момент были месячные или она слишком уставала — а ведь они вместе проводили отпуск — и он начал смотреть на вещи с другой стороны. Он пытался понять, какова же настоящая причина, по которой Николь не хочет больше иметь с ним детей, может, она больше не уверена в нем или в правильности их брака, и возможно, она подумывает о том, чтобы сбежать, пока ситуация не запуталась окончательно, — несмотря на то, что всегда вела себя как преданный человек, что она просто никогда не позволила бы себе просто взять и уйти к кому-то. Как бы плохо ей ни было.

Она говорила, что она — не Ким номер два. Она была убеждена, что любые проблемы можно разрешить, особенно если в ситуацию вовлечены дети. Ее родители смогли оставаться вместе все эти долгие годы, не правда ли? Она похожа на них. Она определенно их дочь — надежная, любящая, стойкая. Николь говорила, что прилепляется. Сильнее, чем скотч. Сильнее, чем суперклей. Кроме того, она возбуждала его до безумия.

Лежа ночью без сна, слушая, как сопит Джемма, уснув в детской кровати в углу комнаты, и как лихорадочно вертится Николь, стараясь улечься поудобнее в своей отдельной, придвинутой вплотную жаркой кровати, зная, что Николь лежит под простыней абсолютно голая, всего в нескольких дюймах от него, он все думал и думал о том, что она раздета, о ее гордо торчащих сосках, и о ее подрезанном пушке, и обо всех находящихся в такой близости обнаженных телах, на которые он успел насмотреться за весь день, и возбуждался все больше и больше. Марк вдруг осознал, что зажал в руке свой член, вслушиваясь в прерывистое писклявое жужжание комаров над головой, и в звуки душа, который кто-то принимает в соседнем номере, в звуки отдаленного смеха, и, видимо, в стуки и стоны парочки, занимающейся любовью, — и от этого он возбуждался еще больше и чувствовал себе еще более одиноким — и он совсем не слышал, как шумит море, потому что их номер выходил во внутренний двор, он не слышал уютных звуков нежно разбивающихся волн, вместо этого доносился рев скоростных мотоциклов, и он остро ощутил, что его мир неожиданно начал разваливаться, что он достиг самого центра этого кризиса. Это чувство заполняло его, лежащего в жужжащей душной комнате.