Ольга Черенцова - Портрет Страница 3

На тумбочке рядом с брошюркой лежала визитка с номером его телефона.

— Приходите завтра в это же время. Он здесь будет, — сказала директорша.

— А нельзя ему позвонить? — спросил он.

— У вас к нему какое-то личное дело? — полюбопытствовала она. И пришлось прибегнуть с фальшивому предлогу, будто он разыскивает их общих, потерянных в вихре эмиграции друзей и надеется, что Григорий в курсе, где они находятся.

— Стольких людей разлучила жизнь, — сочувственно вздохнула та и, поверив, вручила номер телефона…

Он повертел визитку в руке и отбросил в сторону, так и не решив, имеет ли смысл звонить, да и хочет ли звонить. Терзала мысль: а что если это правда? Хотя правдой этого не могло быть — мама в то время была замужем за его отцом. Развелась она намного позже, когда развалилась страна Шутов, и Гриша укатил за океан на противоположное полушарие. Мучил вопрос, был ли он её тайным любовником, беспардонно обнародовавшим их связь спустя много лет. Или всего лишь безответно вздыхал о ней, позволяя в своих фантазиях занять не принадлежавшее ему место супруга? Вокруг мамы в ту пору крутилось множество поклонников. Невзирая на присутствие отца Олега, они настойчиво добивались её внимания, соревнуясь между собой.

«До чего ж хороша она была в то время», — вспомнил он с печальной улыбкой. Стройная, с синющими глазами, всегда приветливая и жизнерадостная. И сколько вилось вокруг неё мужчин: молодых, пожилых, совсем юных!

Не такого мужчину, как Григорий, представлял себе Олег рядом с мамой. Впрочем, никто в его сознании её не стоил. И сдавило горло от слёз, когда он вспомнил, как болезнь, беспощадно уничтожившая мамин облик, отняла у неё одного за другим всех тех, кто когда-то завоёвывал её любовь. Успех притягивает. Несчастье отталкивает.

Ему самому было неясно, отчего его так задело появление портрета, вылезшего секретом из прошлого. Его родители в итоге разошлись. А, если даже и был у мамы любовник, то её вполне можно было понять — у отца была своя, отдельная от них жизнь. Может, не так уж и плохо, что всплыл это портрет? Не дань ли это маме?

До очередного совещания был в запасе час с лишним. Вполне хватало времени добраться до музея и постараться получить ответы на все вопросы. Звонить Григорию Олег не стал, отрезая ему таким образом путь к отступлению. Самым верным было застать его врасплох.

Около музея стояло несколько машин. Одна из них, судя по всему, принадлежала тому, кто самовольно втиснул себя в мамину биографию. Та же скульптура балерины, танцуя, вскинула вверх руки. Над ней висело одинокое облако. Оно медленно таяло, отнимая надежду, что будет дождь.

По залу, ритмично постукивая тростью по полу, прохаживался сухопарый старик. Он угрюмо разглядывал висевшие холсты, явно не одобряя ничего из того, что видел. Из глубины зала доносилось щебетание женских голосов.

— Как я рада, что вы пришли! — воскликнула директорша, увидев Олега, и с гордостью доложила стоявшей рядом даме в шляпке: — К нам приезжают русские со всех концов страны. Вот этот господин… простите, запамятовала ваше имя… приехал из Калифорнии.

— Очень приятно, — расплылась та в улыбке.

— Он лично знаком со многими художниками, чьи работы здесь висят, — продолжила директорша, — с Григорием Вишницким, например.

— А он, кстати, здесь? — спросил Олег.

— Ах, да-да, вы собирались с ним поговорить. Сейчас позову, — и крикнула в глубину зала: — Мистер Вишницкий, к вам пришли!

Он появился в проёме двери — грузный, рыхлый, с обвисшим, дряблым лицом, в складках которого прятались полуприкрытые, безразличные глаза. И показалось, что произошло недоразумение. Трудно было поверить, что этот тучный, пожилой человек имеет что-либо общее с тонким, красивым Гришей — даже если принять в расчёт, как годы коверкают внешность людей.

— Чем обязан? — глухо спросил он и протянул руку. Рукопожатие было таким же вялым и безрадостным, как и его облик.

— Вы Григорий Вишницкий? — уточнил Олег.

— Да, — кивнул тот.

— Вы жили раньше в Москве, на Трубной? — ещё не веря, что это Гриша, спросил Олег. Вглядываясь в его лицо, он попытался найти хоть какое-то сходство с тем, кого он когда-то знал.

— Да. А в чём, собственно говоря, дело? — насторожился тот.

Пришлось, притупляя его бдительность, выдать версию о пропавших без вести знакомых. Раскрывать все карты пока не хотелось.

— Понятия не имею, где они, — покачал он головой, когда Олег назвал первые подвернувшиеся имена. — Они уехали после меня, а вот куда не знаю. Я вообще мало с кем из эмигрантов общаюсь. Они ваши близкие друзья?

— Не совсем, — увернулся Олег и быстро переключил его внимание на выставку. — Великолепная коллекция. Никак не предполагал, что Джим Грэйли умудрится вывести такое количество работ, да ещё каких работ.

— Да, губа у него не дура, — согласился Григорий, — скупил лучшее. И слава богу, по крайней мере всё это сохранилось.

— Он, должно быть, уже глубокий старик.

— Да нет, ему лет семьдесят пять. По нынешним понятиям далеко ещё не глубокий старик. Да вы бы на него посмотрели. Подвижен, моложав. Вы с ним знакомы?

— Когда-то встречал в Москве, — не стал объяснять Олег и, оттягивая момент, спросил: — Не тяжело вам после России жить в такой жаре?

— Привык, уже давно в Техасе. Мы с женой осели в Остоне.

— Давно женаты? — вырвалось у Олега.

— Давно, — не уточнил тот.

— Вместе выехали?

Хотя брак и судьба этого человека мало его интересовали и не имели уже никакого отношения к маме, отчего-то кольнуло, что у того мирная, налаженная жизнь, семья, а мамы, кому он трепетно, не побоявшись оповестить о своей любви весь мир, посвятил портрет, нет в живых. «Вряд ли он вообще о ней помнит», — заключил он.

— Выехал я один, — ответил Григорий. — Вначале жил в Филадельфии, там у меня были родственники, там же и женился. Жена моя — американка. А как давно вы здесь?

— Почти шестнадцать лет.

— Приехали один или с семьёй?

— С женой и маленькой дочкой.

— Насколько я понял, вы тоже из Москвы?

— Да, — сказал Олег, досадуя на себя за то, что не решается спросить напрямик о маме, а перебрасывается вместо этого пустыми фразами.

— В России часто бываете? — спросил Гриша. По его глазам, повторявшим сонным выражением полудремотное состояние города, было ясно, что он продолжает беседу из чистой вежливости.

— Ни разу с тех пор не был, — сказал Олег. — Похоронил маму и через несколько лет уехал.

— Печально, очень сочувствую, — сделал тот скорбное лицо. — А меня вот постоянно туда тянет. Каждый год туда езжу. Хотя Россия уже не та… Мы все так мечтали о свободе, а вот теперь тоскуем по той, старой России.

— Не думаю, чтоб все тосковали, — возразил Олег, но не стал развивать эту тему. Не хотелось рассуждать о безвозвратном прошлом, стоя перед маминым портретом, наблюдавшим за ними неправдоподобно живыми глазами. «Художник он, бесспорно, хороший», — мысленно похвалил Олег.

— Что вас забросило в этакую глушь? — поинтересовался Гриша.

— Командировка.

— А я вот на выставку приехал. Джим попросил посидеть здесь пару дней, — и усмехнулся: — думает, что кто-то захочет поговорить с живым свидетелем тех лет. Смешно! Кому нужны эти работы в этакой глухомани?

— Почему же? В Нью-Йорке они, возможно, будут иметь успех, — припомнил Олег восторженное замечание директорши о том, что выставка будто бы отправляется прямиком в Метрополитен.

— Кто знает. Джим, конечно, в восторге, спит и видит, что благодаря его коллекции этот городишко прославится на весь мир. Прямо патриот.

— Вы в основном портреты делаете? — подобрался, наконец, Олег к главному.

— Сейчас я вообще мало что делаю.

Пожаловавшись на здоровье, он сказал, что у него нет уже прежних сил, нет вдохновения и что работа не клеится.

— Выдохся я, — с неожиданной откровенностью признался он. Горько усмехнувшись, он поделился, что в ту пору, когда ютился с инвалидом отцом в коммунальной квартире на Трубной, жизнь была намного плодотворней и ярче, чем сейчас, когда есть всё то, о чём мечтает любой измученный невзгодами человек — надёжная, обеспеченная старость.

— Обеспеченная старость — это тоже немаловажно, — изрёк Олег. «Сколько ж ему сейчас лет… в конце семидесятых родилась страна Шутов… да, да, именно тогда… ему должно быть примерно пятьдесят пять», — подумал он.

— Вы правы, нет никакой радости остаться на старости лет без кола без двора, — сказал Григорий и, внезапно проявив любопытство, спросил, чем Олег занимается.

— Я — программист.

— Это хорошо. С голоду не помрёте, — одобрил он.

— Как же это замечательно, что вы, наконец, встретились! — подскочила к ним директорша. Бесцеремонно разрушая план Олега осторожно коснуться того, ради чего он пришёл, она ткнула пальцем в сторону портрета.