Канта Ибрагимов - Седой Кавказ Страница 32

Для самоутверждения как экономиста, решил Арзо провести собственный хронометраж наиболее простой по «Положению» операции. Вид работ: погрузка вручную навоза на высоту более 1 м, норма времени – 7 часов, разряд – III, объем работы – 3 тонны, тариф – 3 рубля 15 копеек.

Собственноручно проводил исследования молодой, здоровый экономист. Еле-еле уложился в срок, но потом неделю ныло все тело, а руки от мозолей не сжимались. Итого в месяц оклад – 78 рублей 75 копеек, минус подоходный налог, холостяцкий, за бездетность, в помощь Эфиопии и Никарагуа и так далее. И все равно народ жил… Потому что воровал и обманывал… Понял Арзо сущность социалистической экономики, но не охладел к делу, а наоборот, постигал понемногу искусство планового хозяйствования. Оказывается, тысячи лазеек обхода «Положения» выработало коммунистическое человечество. Только нужно было грамотно их применять и, с кем надо, вовремя делиться. Самбиев эти истины постигал, но в нарушении «Положения» не участвовал, однако другим «зарабатывать» свой кусок хлеба не мешал, просто по возможности регулировал аппетиты. Теперь по должностному положению вся заработная плата колхоза проходила через Самбиева. Тысячи нарядов приходилось подписывать ежемесячно. Следовало проверить каждую строку. Для сверки, когда на тракторе, когда на грузовике, а чаще пешком, обходил он владения колхоза. С семи утра до шестнадцати каждый день был в работе. А в конце месяца пропадал в конторе сутками. Работа экономиста в корне изменила его поведение, он быстро вписался в коллектив конторы, стал душой аппарата и вместе с этим начал, как и все остальные служаки, регулярно потреблять водку и даже пристрастился к табаку.

Лето выдалось сухостойное, знойное. Даже по ночам жара не спадала. Почва от жажды высохла, местами потрескалась, сжалась. Дружно росшие по весне озимые к лету обмякли, на тоненьких ломких стебельках еле-еле держались полупустые колосья. Вид колхозного зернового поля уныл, как редкая, убеленная щетина старца. Днем и ночью люди молятся о дожде. Еще неделя засухи – и годовой урожай пропадет. Все смотрят в небо, не видать ли тучки или хотя бы облачка. По дворам села, накинув на головы мокрые мешки, как символ тучи, бегает детвора, выпрашивая у Бога дождя. Взрослые, в знак Божьей милости, бросают с крыльца детям сладости, мелочь. Еженедельно сельчане сообща режут скотину для жертвоприношения Богу, вечерами по соседям с щедростью разносятся молоко, яйца, мука.

Ночью Арзо плохо спал. В маленькой комнатенке было жарко, душно. Всю ночь молодая плоть еще грезила доярками. На заре он побежал к реке, долго с наслаждением барахтался в обмельчавшем потоке. В семь часов явился в контору: к концу полугодия накопилось много работы. Центральная усадьба колхоза еще пустовала. Арзо шел по тенистой аллее созревающих абрикосов и яблонь, издали видел как уборщица подметает площадку перед входом в контору.

– Доброе утро, Зура! – крикнул весело Арзо. – С утра пыль разгоняешь?

– Здравствуй, – тихо ответила уборщица, выпрямляясь во весь рост.

Самбиев аж оторопел – перед ним стояла высокая, чуть ниже его ростом, молодая девушка. Удивительно мягкие, темно-синие влажные глаза парализовали его резвость.

– Ты кто такая? – веселость Самбиева улетучилась.

– Я – дочь Зуры, Полла, – все так же тихо ответила девушка, отводя ладонью с невысокого влажного лба смоляно-черные прямые волосы.

Больше ничего не говоря Самбиев озабоченно заскочил в контору, в своем кабинете сел за стол, но не усидел, почему-то подошел к зеркалу, стал разглядывать себя: прическу, одежду. Какое-то беспокойство овладело им, он выглянул в окно – оно выходило на задворки. Вдруг Арзо бросился в приемную, достал из потайного места ключ, у окна осторожно чуть-чуть раздвинул занавески, тайком стал наблюдать за подметальщицей. Девушка глубоко согнулась и быстрыми движениями наводила порядок. Вот она уходит от Арзо, чуточку оголяя одну часть тела, вот идет в сторону Арзо – и невольно поверх отвисшего платья он пытался увидеть другую часть… Не всю, а только предгорье. Но его воображение обрисовывает всю картину, и ему становится нестерпимо. Ночные страдания ничто, просто глоток соленой воды в пустыне, а это нектар, живительная влага в глубоком колодце ее глаз… Он еще что-то воображал в сознании, еще больше страдал, уже готов был бежать к выходу, но его слух током пробил неожиданный голос:

– Ты что это делаешь в приемной? – шутливо спросила секретарь.

– Любуюсь, – только процедил он.

– Поллой?

– Нет, природой, – в том же тоне продолжал Арзо, успокоившись, сунув руки в карманы брюк, направился к выходу.

– Так ею любоваться бесполезно, – бросила с усмешкой вслед секретарь, – она ненормальная, ни с кем не встречается, всех отвергает, дура… Говорит, учиться ей надо, снова в институт поступать собирается.

Арзо ее не слушал, уже в своем кабинете он закрыл лицо руками и теперь ясно воссоздал желанную картину. Фантазия разыгралась! Но настроение испортилось, он почему-то опечалился, пригорюнился. Работа стала в тягость.

В тот же вечер, вернувшись после прополки, младшая сестра Деши, смеясь, на ходу бросила брату:

– Арзо, что это ты Поллу с матерью ее спутал? Она даже обиделась.

– А где ты ее видела?

– На прополке, в поле. Она каждый год в одиночку два гектара сахарной свеклы возделывает.

– Так ведь она утром в конторе подметала.

– Ее мать приболела… И отец у них давно болен, он в колхозе трактористом был.

Разжигающая в летней печи огонь Кемса, как бы про себя, добавила:

– Вот такую бы сноху в дом. Какая девушка!

– Так она замуж не собирается, в этом году вновь в медицинский поступает, в том году один балл недобрала.

– Да-а, много парней вокруг нее вьется, а она всех отвергает, – вставила мать.

– А наш Арзо ей, видимо, понравился, – засмеялась Деши.

– Еще бы, – подхватила мать, искоса глянула на сына. – Может, пошлем Деши вызвать ее, поговоришь с ней, пообщаешься… Полла завидная девушка!

– Так она не выйдет, – решительно отвергла эту мысль Деши.

– К другим не выйдет, и правильно сделает, а к Арзо прилетит, – не унималась мать. – Жениться пора, не маленький… А может для начала на вечеринке они повидаются, а там видно будет.

– А Полла никогда на вечеринки не ходит, – засмеялась сестра.

– Как не ходит? – вступил в их речь Арзо.

– Ни разу не видела. Она по ночам книги читает, ей некогда… Так она, наверное, и танцевать не умеет, – прыснула Деши.

– Ей не до танцев, – резанула мать. – Старшая в семье, родители больные… Удивительная девушка!

Чувствовал Арзо, что влюбился, но после таких рекомендаций матери и вовсе разгорелся. Однако чувства от всех скрывал, мучился, не знал, как подступиться к девушке, а обратиться за помощью к сестре считал недостойным.

Так продолжалось несколько дней, и вдруг однажды утром по внутреннему селектору прозвучал бас председателя:

– Самбиев? Ты на месте?

– Да, – крикнул Арзо.

– К тебе сейчас зайдет одна девушка, Байтемирова, наш передовик-свекловод. Ты, как самый грамотный и молодой, – здесь Шахидов едва уловимо усмехнулся, – напиши ей достойную характеристику для поступления в вуз.

Гехаев и Самбиев сидели в одном маленьком кабинете. Раздался осторожный стук в дверь. Это в колхозе никогда не водилось.

– Войдите, – крикнул главный экономист.

Дверь медленно отворилась, и робко вошла Полла Байтемирова. В ее покорных движениях чувствовались стеснение и повинность.

– Здравствуйте, – сказала она и застыла у порога.

– Здравствуйте, Полла, – ответил Гехаев, и после вопросов о здоровье отца и матери он встал, просиял улыбкой, поправляя воротник, мотнул, усмехаясь, головой, поднял вверх палец и, уже глядя на подчиненного, продолжил: – Счастье не находится, оно к удачливым само приходит… Ну ладно, мне в гараж сходить надо. Через час вернусь.

Освобождая проход, Полла посторонилась, прижалась к стене и так и стояла после ухода Гехаева, в ожидании предложения сесть. Однако Самбиев замер, как под гипнозом, только серо-голубые глаза его расширились, жадно рыскали по высокой фигуре девушки. Еще больше засмущалась девушка, ее чуточку вытянутое, скуластое лицо, с тонким, с небольшой горбинкой, прямым носом, заметно порозовело. На невысоком изящном лбу, обрамленном черными дугами тонких бровей и густой смолью волос, выступили капельки пота. Алые заманчивые губки сжались в упрямом молчании.

Глаза Арзо побежали, точнее поползли, облизывая белизну кожи, вниз. Длинная гладкая шея, тонкая грудная клетка, распирающая в стороны, даже вверх, перезревшая грудь и, контрастно с талией, мощные удлиненные бедра с едва обозначившейся женственной крутизной. На ногах поношенные тапочки. Могло показаться, что услащенные взглядом Арзо части тела девушки резко разнятся габаритами, но на самом деле они вписывались в такую соблазнительную гармонию, что экономист невольно облизал пересохшие губы, глотнул с сожалением слюну. Только руки, жилистые, раздавленные трудом руки выдавали образ жизни Байтемировой. Чувствуя это, девушка спрятала их за спину. От этого движения Арзо заморгал, вернулся в реальность.