Патриция Хайсмит - Цена соли Страница 34

— Терри!

Мадонна разлетелась на три или четыре части.

— Не обращай внимания, — сказала Тереза. Ее сердце колотилось, словно от злости, словно после драки.

— Но…

— К чертовой матери все! — рявкнула она и ногой оттолкнула куски в сторону.

Через мгновение Ричард выскочил из квартиры, с шумом захлопнув дверь.

«И что это было? — размышляла Тереза, — дело в Андронике или в Ричарде?» Примерно час назад ей позвонила секретарь мистера Андроника и сказала, что вместо нее мистер Андроник решил нанять себе ассистента из Филадельфии. Поэтому теперь у нее не было работы, к которой бы она вернулась после поездки с Кэрол. Тереза посмотрела вниз, на разбитую мадонну. Внутри дерево было довольно красивым, и оно чисто раскололось прямо по волокну.

В тот вечер Кэрол подробно расспросила ее о разговоре с Ричардом. Терезу задело, что Кэрол так беспокоилась о том, обиделся Ричард или нет.

— Ты не привыкла думать о чувствах других, — без обиняков высказала ей Кэрол. Они были на кухне и готовили поздний ужин, потому что Кэрол отпустила горничную на этот вечер.

— Ну и в чем настоящая причина, по которой ты думаешь, что он тебя не любит? — спросила Кэрол.

— Может быть, я не понимаю, как он это выражает. Но мне это не кажется любовью.

А затем посреди ужина, посреди беседы о поездке, Кэрол внезапно заметила:

— Тебе и вовсе не следовало говорить с Ричардом.

Это был первый раз, когда Тереза рассказала Кэрол хоть что-то вообще, что-то о первом разговоре с Ричардом в кафетерии.

— Почему нет? Мне что, нужно было ему соврать?

Кэрол уже закончила есть. А теперь она отодвинула стул и встала.

— Ты слишком молода, чтобы твердо понимать, чего ты сама хочешь. Или о чем говоришь. Да, в этом случае нужно врать.

Тереза положила вилку на стол. И стала смотреть, как Кэрол достает сигарету и прикуривает ее.

— Я должна была с ним распрощаться. Должна. И больше я с ним не увижусь.

Кэрол отодвинула нижнюю панель стеллажа и достала оттуда бутылку. Она налила немного в бокал и задвинула со стуком панель обратно.

— Почему ты сделала это сейчас? Почему не два или три месяца назад? И зачем было упоминать меня?

— Я понимаю … Думаю, это не дает ему покоя.

— Вероятно, так и есть.

— Но если я просто не буду с ним видеться снова… — она не могла закончить фразу о том, что он не склонен преследовать ее или шпионить за ней. Она не хотела говорить такое Кэрол. И, кроме того, она помнила выражение глаз Ричарда.

— Я думаю, что он смирится. Он сказал, что не может с этим справиться.

Кэрол хлопнула себя ладонью по лбу.

— Не может справиться, — повторила она. Она вернулась к столу и добавила в виски воды из своего стакана. — И то правда. Доедай свой ужин. Может, я напрасно беспокоюсь, я не знаю.

Но Тереза не пошевелилась. Она поступила неправильно. При самом лучшем раскладе, даже поступая правильно, она не могла сделать Кэрол счастливой настолько, насколько Кэрол делала счастливой ее — в тысячный раз подумала она. Кэрол была счастлива урывками, в те или иные мгновения, мгновения, которые Тереза отмечала и берегла. Одно из них произошло в тот вечер, когда они убирали рождественские украшения, и Кэрол свернула гирлянду ангелов и положила ее между страницами книги. «Я хочу сохранить их, — сказала она. — Под защитой двадцати двух ангелов я не смогу проиграть». Сейчас Тереза смотрела на Кэрол, и хотя Кэрол тоже смотрела на нее, но смотрела сквозь завесу озабоченности, которую Тереза видела в ее глазах так часто, и которая разделяла их, как пропасть.

— Слова, — сказала Кэрол. — «Я не могу справиться». Люди говорят классическими штампами. Эти слова — штампы. Сотни разных людей произносят одни и те же фразы. Есть слова для роли матери, для роли дочери, мужа и любовника. «Лучше бы я увидел тебя мертвой у своих ног». Это одна и та же пьеса, только повторяется разными исполнителями. А что, как говорится, делает пьесу классикой, Тереза?

— Классика… — тут ее голос зазвучал напряженно и сдавленно, — классика — это то, что связано с основными человеческими проблемами.

Когда Тереза проснулась, в ее комнату заглядывало солнце. Она полежала еще минутку, глядя как дрожащие солнечные блики играют на бледно-зеленом потолке, прислушиваясь к звукам в доме. Она посмотрела на свою блузку, свисавшую с края бюро. И почему она устраивает беспорядок в доме Кэрол? Кэрол это не нравилось. Пес, живший где-то за гаражами, время от времени принимался вяло погавкивать.

Вчера вечером было одно приятное событие — телефонный звонок от Ринди. Ринди вернулась домой с чьего-то дня рождения в девять тридцать. А можно она устроит вечеринку, когда у нее в апреле будет день рождения? Кэрол ответила, что конечно, можно. После звонка Кэрол вела себя по-другому. Она рассказывала о Европе и летнем отдыхе в Рапалло.

Тереза встала и подошла к окну, приподняла раму повыше и облокотилась о подоконник, поежившись от холода. Никакое другое утро не могло сравниться с утром у этого окна. На круглом травяном газоне за подъездной дорожкой золотыми иголками рассыпались солнечные лучи. Искорки солнца играли на листве живой изгороди, а небо было свежим и густо-синим. Она посмотрела на то место на дорожке, где однажды утром Эбби стояла в машине, и на часть белого забора за изгородью, который отграничивал конец газона. Земля казалась юной и дышащей, хотя зима и окрасила траву в коричневый цвет. В монастырской школе в Монклер были деревья и живые изгороди, но зелень всегда упиралась в часть красной кирпичной стены или одного из школьных зданий из серого камня — лазарета, дровяного сарая, кладовой для инвентаря — и даже весной листва выглядела уже старой, бывшей в употреблении, как будто она была частью школьных принадлежностей и ее, вместе с учебниками и школьной формой, передавали из рук в руки от старших классов младшим.

Она надела клетчатые брюки, которые прихватила из дома и блузку, которую оставила здесь в один из прошлых приездов. За это время блузка побывала в стирке. Было двадцать минут девятого. Кэрол любила вставать около восьми тридцати, любила, чтобы кто-то будил ее с чашечкой кофе, хотя Тереза заметила, что она никогда не просила об этом Флоренс.

Флоренс была в кухне, когда Тереза спустилась вниз, но она только начала готовить кофе.

— Доброе утро, — сказала Тереза. — Вы не возражаете, если я приготовлю завтрак?

Флоренс не возражала и в те два раза, когда она заставала Терезу за приготовлением завтрака.

— Милости прошу, мисс, — ответила Флоренс. — Я только себе яишенку поджарю. Вы любите делать что-то для миссис Эйрд, правда? — закончила она утвердительно.

Тереза как раз доставала из холодильника два яйца.

— Да, — с улыбкой ответила она. И опустила одно из яиц в воду, которая только начинала согреваться. Ее ответ прозвучал очень сухо и коротко, но как еще можно было ответить?

Она положила приборы на поднос и, когда обернулась, то увидела, что Флоренс опускает в воду еще одно яйцо. Тереза пальцами вынула его оттуда.

— Она будет только одно яйцо, — сказала Тереза. — Это для моего омлета.

— Да? Она всегда привыкла есть два.

— Ну… теперь уже нет, — ответила Тереза.

— Может, хоть время засечете, мисс? — Флоренс улыбнулась ей приятной профессиональной улыбкой. — Там, на плите, сверху, таймер для яиц.

Тереза покачала головой.

— Лучше выходит, когда я варю на глазок, — она еще никогда не ошибалась с приготовлением яйца для Кэрол. Та любила, когда оно варилось чуть дольше, чем это получалось с таймером. Тереза посмотрела на Флоренс, которая сосредоточенно жарила два яйца на сковороде. Кофе уже почти весь профильтровался. Тереза приготовила чашку, чтобы отнести ее наверх, Кэрол.

Позже утром Тереза помогла Кэрол перенести белые металлические стулья и глайдер с газона в заднюю часть дома. Кэрол сказала, что если бы Флоренс была на месте, им было бы легче, но Кэрол отправила ее на рынок за покупками, а на саму нее нашла внезапная блажь занести мебель в дом. Как она сказала, это была идея Харджа — оставить стулья снаружи на зиму, но она подумала, что они стали выцветать. Наконец, рядом с круглым фонтаном остался стоять только один стул, строгих очертаний маленький стул из белого металла с выпуклым сиденьем и четырьмя кружевными ножками. Тереза посмотрела на него и задалась вопросом, кто на нем там сидел.

— Хотела бы я, чтобы больше пьес ставилось на открытом пространстве, — заметила Тереза.

— О чем ты первым делом думаешь, когда принимаешься за подготовку декораций? — спросила Кэрол. — С чего ты начинаешь?

— С настроения пьесы, полагаю. Что ты имеешь в виду?

— Ты думаешь о том, какого рода это пьеса, или о чем-то, что хочешь увидеть?

Одно из замечаний мистера Донохью промелькнуло в памяти Терезы, вызвав смутное недовольство. Сегодня утром Кэрол была в настроении поспорить.