Олег Нестеров - Небесный Стокгольм Страница 36

Но Клубу конец.

Но ведь это совсем не то, о чем он когда-то говорил Филиппычу. Вопрос: он сам здесь при чем или ни при чем? Или это превратности судьбы? И узнает ли он об этом когда-нибудь?

Меньше импровизации, больше театрализации…

И наверное, самое печальное. Теперь зритель, включив телевизор, не увидит там того, кому хотелось бы подражать.

В Москве впервые шла неделя шведских фильмов.

Белка, видимо, укрепила свое положение в киноиндустрии и могла раздобыть столько билетов, сколько было нужно, почти на любые сеансы, за исключением трех дней в «Ударнике», где шел Бергман – «Земляничная поляна», «Лицо», «Вечер шутов». Туда достать пригласительные простому смертному было невозможно.

Настя всю неделю танцевала, Вера уже никуда старалась не ходить, и Антон в знак солидарности оставался дома. В какой-то момент к ним присоединился Эдик, приехавший в очередную командировку. Компания у них получилась, как в песне – «Мандолина, гитара и бас», три парня и девушка.

От фильмов впечатления были странные.

Может, солнца им не хватало или витаминов, но были они какие-то вялые. Дух не захватывало.

С очередного просмотра они просто сбежали и уселись в буфете кинотеатра. Тут же был тир, и Петя даже встал пострелять, не мог успокоиться:

– Скукота.

– Муть какая-то, – согласился Эдик.

– Ну, и где шедевры? – спросил Кира. Он тоже взял ружье. – Где ваше «скандинавское чудо»? Или оно только на жирность молока распространяется?

– У Бергмана были шедевры. В «Ударнике», – расстроилась Белка.

– Да ладно, одним Бергманом не прикроешься. Все это ни при чем.

– А что при чем?

– Я другого и не ждал. Не могло быть по-другому.

– Это почему?

Кира стрельнул в мельницу, и она закрутилась. Петя старался уложить весь ряд уток, но не очень получалось.

– Шедевры от равенства не рождаются. Все в мире происходит от неравенства. И сам мир родился от неравенства. Свет от тьмы отделился. Неравенство – это основа существования всякого строя, от гитарного до космического, оно рождает любое творческое движение. А любое творческое движение, в свою очередь, тоже порождает неравенство, возвышает, выделяет из толпы. От неравенства родился мир. И человек. Требование равенства – требование обратного движения, к исходному хаосу, к небытию. Это вообще самое страшное, что можно себе представить – отрицание смысла всего творческого мирового процесса. Равенство – это зло. Социализм с любым лицом – это зло.

Кира расстрелял мельницы, они закрутились, все как одна. Теперь пошли совы.

– А как же мысль, что все равны перед Богом? Это не уравнивание? – спросил Эдик.

– Ты же математик, это разные измерения. Христианское равенство душ целиком в духовной плоскости, а мы говорим о материальной. Для христианского сознания абсолютную ценность имеет только душа, а земные блага и сама земная жизнь такой ценности не имеют.

С совами было покончено. Зайцы замерли в ожидании.

– А при чем здесь шведские фильмы? – спросила Белка.

– Социализм, даже такой прекрасный, как шведский, требует однородности общества. Чтобы оно было упрощенным. Якобы для того, чтобы личность в нем развивалась. Цветение личности там связано с отцветанием общества и самого государства, все спокойно-гладко и предсказуемо. И от этого уравнивания ждут блага для всех и для каждого.

Зайцев не осталось, по углам остались волк и медведь.

– Но вспомните эпоху Возрождения – ведь это была эпоха огромных неравенств и одновременно эпоха сложного цветения, как общества, так и личности. Именно она породила расцвет гениев. А уравнивание всех и всякого, все, что несет с собой торжество демократии, это угасание личностей, творческих и ярких.

Все звери погибли.

– То есть чем хуже, тем лучше? Будем в говне жить и шедевры из него лепить? – поставила вопрос ребром Белка. – Радикальный ты, Кира, сегодня. Начитался кого-нибудь опять. А я хочу быть счастливой. Только и всего. Желательно каждый день.

– Получается?

– Не всегда, но я стараюсь.

– А я иногда сижу вечером и думаю, какой же бестолковый день, – вздохнул Эдик. – Что-то сделал, что-то нет, что-то там получилось, что-то нет. А еще самое неприятное, когда не знаешь, получилось или нет. И для чего все это. Но я вспоминаю машинные коды и успокаиваюсь.

– Это как? – не понял Петя.

– В кибернетике мы оперируем двумя состояниями: ноль и единица. Называется двоичное исчисление. Из нулей и единиц складываются команды, из последовательности команд – программы. Из последовательности программ – большие структуры. И когда смотришь на свой день как на поток нулей и единиц – то, что произошло или не произошло, что получилось или нет, – ясности нет никакой. То ли да, то ли нет… Разложи итог любого своего дня, он прочитается так: да, нет, нет, да, нет, да, да, нет, нет… Получилось, не получилось – фиг его знает. Полный бред. И в голове бред, когда по нулям и единицам ползаешь. А если чуть отодвинуться и мысленно попытаться увидеть в потоке нулей и единиц кодовое слово – команду, а потом и последовательность команд – свою программу, вот тогда ясность наступает. Даже когда сегодня одни нули. А если повезет и отодвинешься еще дальше, прочтешь и всю свою последовательность программ.

– Увидишь весь свой путь – и земной, и духовный. – Кира отложил винтовку. – Последовательность миссий.

Белка посмотрела на Киру:

– Научишь меня стрелять?

Ну вот, рядом жена. Красивая, в платье белом. А все равно этюд в пастельных тонах. Сбежали из дворца, как принц с принцессой. Из Дворца бракосочетаний. Его еще называют Дворец счастья. Официально.

Интересно, если бы такой действительно существовал, ну не так формально, приходил бы человек, говорил: «Сделайте меня счастливым». И тут на выбор. Кому-то сказку рассказать на ушко. Кому-то сделать массаж стоп или, к примеру, воротниковой зоны. Кому-то показать фильм особый. С кем-то просто поговорить. Кого-то подстричь или уложить. Кому-то музыку сыграть. Или дать погладить собаку. Не важно. Главное, чтобы из дворца человек вышел счастливый.

И вообще важно понимать, когда ты счастлив. А то ведь человек, как в сказке о рыбаке и рыбке, он же не успокаивается: вот корыто, вот дом, вот тебе дворец. А все равно куда-то вдаль смотрит и счастья своего мгновенного не чувствует.

Медики давно научились мерить давление, надевают на руку какую-то штуку, надувают и говорят: «У вас столько-то».

А есть же вполне конкретный показатель, гормон эндорфин, мама рассказывала, он в кровь поступает, когда ты счастлив.

Вот о чем бы медикам подумать. Сделать прибор, который количество этого гормона в крови измеряет. Раз, быстро померил, посмотрел – ба, да я же счастлив! А то ведь человек очень часто мимо своего счастья проскакивает.

Было бы тогда на свете больше хорошего и меньше плохого. Я счастлив, спасибо, мне лишнего не надо. Но что отпущено – то мое.

Сбежали. Захотелось побыть сейчас вдвоем. Пошли к Большому. Почему к Большому? Непонятно. Постоять у колонн. Это как к дереву прижаться в особую минуту, говорят, помогает.

У театра полно народа, хотя еще день, да практически утро. Люди стоят, мужчины, женщины. Мужчин больше. И все они будто чем-то связаны. Стоят островками, а все равно у всех на лицах радость общая, необычная такая радость. И удивительное дело, молодых нет, а все молодые.

Опять включилось. Будто все про всех известно. Судьбы разматываются.

Какие же они красивые.

Настя весь свой букет по цветочку раздарила. Ее целуют, называют дочкой. Наливают им боевые сто грамм.

И «горько» кричат.

Смотришь на них, и будто какая мера внутри появляется. И сразу все видно и все ясно – что главное, что нет.

Быть с ней. Важно. Любить. Важно. Иметь детей. Важно. Сделать ее счастливой. Видеть радость и любовь в ее глазах каждый день.

Светить самому. Отражаться в ней, светить еще сильнее – и так до бесконечности.

Любовь вокруг. На сколько хватает глаз – любовь.

Когда и где такое увидишь?

Вот, оказывается, что еще важно, когда вокруг столько любви. Хотя бы иногда.

Сколько же сил внутри…

Взять ее на руки. Идти куда-то. Она плачет. И улыбается. И у самого слезы. И все вокруг плачут.

От счастья.

Сегодня первый раз в стране 9 мая – выходной день.

Им еще налили, опять «горько» кричали. Наверное, это была самая большая и счастливая свадьба во всей Москве.

– Чем занимаешься, дочка? – спросил какой-то усатый мужчина в берете. – Учишься? Работаешь?

– Я балерина. Здесь, в Большом… – Настя улыбнулась.

Усатый посмотрел на Петю:

– Ну а вы, молодой человек?