Петр Мамонов - Птица Зу Страница 4

Мальчик поднял с земли лыжную палку с острым наконечником и бросил мне в спину. Палка не долетела и попала в ногу. Я застонал и схватился за больное место. Медленно капала вода из крана. Я скинул тапочек и почесал подошву о ножку стула. Дети говорят, что на реке уже опасно, можно провалиться — идешь по насту, он тоже не держит. Несчастный человек, все старается жить хорошо, лучше всех! Сегодня солнце это туманность, атмосферное явление, а не просто свет в окошке. За ним молча наблюдают деревья. Три дня назад кто-то снял у нас сети, а на той стороне мы нашли капканы на ондатр, сняли и выбросили в прорубь. Над полем совсем разлилось синее. Быстро несутся клочковатые тучки, только около леса тормозят и сбиваются в косматые груды. Много памятников. Пришел кот из деревни и кричит дурным голосом. С грядки собираем первую петрушку — совсем мелочь. Я люблю серый цвет. И одежда у меня вся серая. В комнате тоже: серые шторы, серый диван. Я не люблю праздники. Все праздники я провожу, запершись у себя в комнате. По потолку и по стене ползают лучи, опять становится темно, снова лучи. Старею, что ли? Нельзя понять. Спокойно сплю, и снится, что лежу на сером диване в серой своей комнате, и мне хорошо. А во втором сонном сне вижу, что тоже лежу на диване под серым одеялом, и мне тоже хорошо. От этого я сплю лучше в два раза. На левом боку у меня вмятина, я владею тремя иностранными языками со словарем, я уже очень старый, лет под триста, как ворон. Если я не сплю, у меня бывают усталые глаза. Я встаю с дивана, сажусь на корточки и закуриваю папиросу. Вдыхая в себя дым, быстро-быстро шлепаю губами, как будто хочу что-то сказать, потом передумываю, складываю губы трубочкой и аккуратно дым выпускаю. Если склонить голову набок, лысина тускло блестит в свете луны. Утром я опаздываю. Редкие прохожие задирают головы вверх и видят освещенное окно моей кухни. Хорошо видно комету — широкий хвост, и совсем близко. Облака в несколько этажей. Впервые в этом году видел лягушку.

Железные колпачки на трех гнутых ножках, сгнившая скамейка, молодое дерево, белый дым и розовое небо. Снег клочками лежал на домах. Толстыми кусками. Ветра не было. Никто не заметил, как я вошел во двор. В прошлом году в это время я уже купался. Мучаю, но иногда удается; редко, но все чаще. Когда первый раз завтракали, вел себя хорошо. Почему так? Мух, комаров, ос почти совсем нет, а земляника распустилась. Сегодня, правда, не пошел; тяжело, но правильно. Все, что казалось неудачами, мало. Бегут большие быстрые облака, у всех померзли помидоры. Огурцы, редис, редька, репа — все так. Тихо, никого, только трава растет. После обеда несильная гроза и дождь. Появились крупные шершни.

— Он приходил ко мне, я его не взял. Обычно мы обедаем в пирожковой, буфетчица оказалась его матерью. Я решил, что знакомство будет полезно. Бросили жребий — кому достанется. Достался мне.

— Хорошо бы сейчас молодым стать.

— Молодым не станешь, прошло время.

Постепенно теряется восторг, надоели встречи, ничего не хочу, пойду, посижу в ресторане. Смешно, но, кажется, сегодня начинаю. Причины? Чисто внешние. Замечаю в себе все больше неодолимую лень. Воскресенье — удобный день. Я этого не ощущаю целиком, сидя на балконе. Завтра проверим только то, что пригодится: смутное чувство. Главное — трудности. Час для себя, выходной, среда, один день в неделю, по желанию, сразу же, придя домой, после работы, по субботам и воскресеньям, желательно утром, как встанешь, но можно и в другое время, кроме выходных.

— Стакан вина!

— Есть!

Вопросы:

1. вы откуда?

2. что вы делаете дома?

3. как вступили в отряд?

Ответы:

"Ягодка" в детском саду. Экзамены по праздникам. Сказочные герои. Спектакли. Смена. Агитбригада. Автородео. Знамена. Грудные дети. Пни ногой яблоко. Удариться о кромку асфальта. Описать сверкающую дугу. Покатиться по тропинке. Трава.

Какая-то другая часть мозга…

Опять драчливые мысли: отомстить, встать в полный рост. Котятки все лезут и лезут, кошка лижет их, урчит от удовольствия, кот равнодушен. Как будто не было и не будет больше жарко никогда. Ищу в голове какую-нибудь примету, но не могу — ускользает. От сырости сгнила и сломалась жердь околицы. Щупал лоб, не заболел ли? Рука наткнулась на костистость надбровных дуг, неразвитость узкого лба — о, ужас! В панике убежал к себе. Как поделить эти вещи? Где точка слияния? Начинаю снова и снова, тысячи раз закладываю стереотип. Облака крупные клубящиеся: вялость, но все равно хочется. Кабачки на огороде; как в джунглях, сочные правы; по краям у леса тяжело до желтого. Вода в реке все холоднее и холоднее, ночью много росы, все зреет, растет, поднимается, а я застрял на месте. Не живу, а пережидаю время в дружбе с одним собой.

Почему это так длинно для меня, когда должно быть просто два слова? Или даже одно. Глаза потемнели и стали глубже. Руки от холода краснеют и покрываются пятнами. Двое влюбленных, вокруг толпа. Садишься, не глядя. Она была похожа на карточный домик: иногда она вздрагивала, плечами, рукой, всем телом. Как бы от ветра. Казалось, если часто трогать, можно разрушить. Между домов длинными рядами стояли гаражи. На клеенке стояла чашка с чаем. Брошенные когда-то на дно куски сахара растаяли и нарисовали на поверхности два пенистых квадратика. Левый ботинок промок насквозь, правый был сухой. Ветер метнулся в сторону и швырнул в железную обшивку горсть дождя. Тучи над головой разлохматились. В глубине неба сверкнули звезды. Травы желтеют и больше не растут, склон полысел и высох. За день случилось штук пятнадцать маленьких гроз. На поле убирали сено, и теперь вьются ястребы, пустельги, хотят туда-сюда журавли: все ищут мышей-полевок, находят и едят. Звук любой далеко слышен и чист. Да, это так! Котята начали сами спать на улице. Каждый день огурцы, а они все растут и растут, прячутся в листья, стоит пропустить день и вырастает огромный за ночь — только на малосольные или сразу съесть. Не стою, не опираюсь, проносится иногда насквозь, как сквозняк. Много импровизаций, много нового, а ветер не дает полюбоваться даже цветом листвы — рвет и обрывает то, что еще долго бы висело и каждый день меняло бы цвет.

Я люблю: людей, золотые педали пианино, звуки расстроенных инструментов, поглаживания, слова, взгляды, прикосновения, шкаф, новый день, зиму, заклеивать окна, тебя, себя. Я не сдаюсь, это просто временно — рифленая гладь и отражение, но чувство приходит все реже и реже. Я увлечен возможностью заработать. Ялта, Симферопольский вокзал. Бледный-бледный, не надо, костюм мятый-мятый, старый высокий. Ворую одежду из-под замка и ухожу обратно. Шутки в сторону, не так скоротечно.

— Вот, и остался один.

— Любовь прошла…

Камера наплывает и, фиксируя, дальше. Речь, слово, пластика. Должны ли поступки соответствовать уровню? Если минутное усилие, и хорошо, хотя думаем плохо, то за этим тут же внутреннее. Вместо успеха самооправдание. Внутренний облик и минутные преодоления. Помысел, верный путь и чтоб гладенько. Зарастаю? Нет, делать! Всерьез удобно, комфортабельно, сплошь чувствуя компромиссы, пейзаж и все остальное. За рамки проблем, чтобы все устроилось. Разве можно отложить на завтра и не думать «почему»? Безудержность, кровь и холод. Покой. Смешно, как волнуюсь из-за вещи, не научившись отделять. Тревог пустяков в данном случае. Все настоящее (и музыка тоже) эта новая ясность, но все-таки опять же ясность. В смысле претензии и косных предрассудков. Такие люди постигаются в результате тех, кто не ищет вообще, отдаляет себя. Будет, чего не понимаешь. Запутанные размышления, непонятности приблизят к земле, и кто мы такие? Но отсюда опять вырастает «как», и так без конца. Я запутался, а в блокноте наоборот. Поэтому разрешаю себе свободу. Надо понять и изучить. Бесконечные ряды кресел, серо-голубое, клумбы с цветами и футбол.

Он слегка хромает, подполковник, но шинель какая-то странная, взгляд молодой. С матерью обращается сурово, она во всем его слушается. Лужи растекаются по ходу движения поезда неясными, но строго рациональными фигурами. Он оборачивается, краснеет, пытается загородить. Отец. Мать проходит в комнату, садится рядом с сыном, молча смотрит ему в лицо. Низко опустив голову, сидя на стуле, в кресле около стола… Мать растрогана, мальчик начинает тихо плакать, она гладит его по голове, прижимает к себе. Тот же сад, та же скамейка, спит сидя, опустив голову на грудь, от входа идут двое. Обстановка комнаты, кроме большого ствола и двух портретов, другая: в другой цвет покрашены стены, картина "Зимний лес". Детский столик, большой ящик. Я весь вымазан шоколадом. Я в школьной форме с портфелем. Мои брюки забрызганы грязью. Я в компании. Один за другим, крупным планом, приоткрыв рот, никакой могучей мускулатуры, никакого огромного роста, белая рубашка, черные брюки, на голове кепи, в кармане письмо в конверте.