Фазлиддин Мухаммадиев - Путешествие на тот свет, или Повесть о великом хаджже Страница 25

Наощупь в темноте я собирал камни, как вдруг услышал голос Искандара:

― Эй, заслуженный врач, разрешите побеспокоить вас вопросом?

― Пожалуйста, о затворник темных рентгеновских кабинетов, несравненный знаток человеческого скелета! Спрашивайте!

― Сделайте одолжение, скажите, пожалуйста, почему вы бороздите своим святым носом эту священную землю?

― Ошибаетесь, о великий исследователь камней в печени и почках. Я ощупываю землю руками, а не носом. Ваш покорный слуга должен собрать на этой земле шестьдесят три камешка, чтобы завтра, послезавтра и послепослезавтра бить ими подлого дьявола.

― Так чего же ты мешкаешь? Неужели так трудно найти горсть камней в этом каменистом ущелье?

― О тончайший знаток человеческих ребер, сколько уже дней ваш покорный слуга обращает ваше просвещенное внимание на тонкости обрядов хаджжа? Выходит, что труды мои пропадают зря?

― Надеюсь, вы простите меня. Если не ошибаюсь, высокий титул хаджи будет теперь обязывать вас более милостиво, чем прежде, относиться к грехам и недостаткам простых смертных, особенно своих товарищей.

― Что поделаешь, простил. Так знайте, что для побиения шайтана годится не всякий камешек. Муджтахи-ды, то есть мудрейшие из ученейших знатоков ислама, а также святые и духовные отцы прошлого и настоящего изволили указать, что камешек этот должен быть не меньше горошины и не больше финиковой косточки. Поэтому дело, которым я сейчас занят, требует чрезвычайного внимания и точности. Желаю вам радостей в жизни.

― А я вам желаю удачи. Если будет возможность, соберите несколько камешков сверх нормы и от имени вашего далекого товарища швырните их в темя великого провокатора шайтана, ибо все мои прегрешения рождены его интригами.

― Хорошо. Если хотите, я все шестьдесят три камешка швырну в голову дьявола, мстя за вас.

― Безгранично благодарен. Еще раз убеждаюсь, как много добрых людей на земле…

Исрафил, рядом со мной ковырявшийся в земле, тронул меня за локоть:

― Ты что-то сказал?

― Нет.

― Мне показалось, ты что-то бормочешь.

― Молюсь.

― Вот оно что!

Через минуту он снова спросил:

― Собрал?

― Собрал, но еще не сосчитал.

― Посчитай.

― Ничего если будет меньше или больше?

― Нельзя. Посчитай.

Завязав камешки в подол ихрама, мы пустились в дальнейший путь.

В полночь показалась долина Муздалифы. Так же, как и долина Арафата, она была освещена керосиновыми фонарями. Паломники, усевшись прямо на землю или на паласы, занимались запоздалым ужином и молитвами.

И тут у меня подвернулась нога, и я вывихнул лодыжку. С трудом, прихрамывая, добрался я до места, которое занял для нас сеид Абдуль Керим.

Состояние муллы Урок-ака после этого длительного перехода было не лучше, чем у меня. Тучный мужчина, не привыкший ходить пешком на дальние расстояния, он вторую половину пути передвигался, как беременная на сносях. Его растертые в кровь ляжки превратились в живую рану. Я дал ему марганцовки, велел растворить в воде и хотя бы приложить намоченную вату, если нет возможности сделать ванну. Сам же я, смастерив мазь из различных порошков и вазелина, туго забинтовал распухшую лодыжку. Нам дали по куску лепешки. Кое у кого в термосах оставался чай.

Боль в ноге и жажда мучили меня. К тому же в эту ночь нам не на чем было спать. На семнадцать паломников, на гида и меня нашелся всего один старый узкий палас. Мне достался пятачок, на котором мог бы уместиться только среднего размера котенок. Но и того я лишился, когда вернулся после бесплодных поисков воды.

По одну сторону от места нашего ночлега стоял грузовой автомобиль из Ирака, по другую — машина неотложной помощи из Сомали.[76]

Опершись спиной о кузов неотложки, я раздумывал о том, как проведу с больной ногой ночь на острых камнях. Ничего, убеждал я себя, когда станет невмоготу и голым уснешь на камнях, а на тебе еще есть ихрам.

Что-то коснулось моих волос.

Шофер неотложки, который устроился на крыше машины, знаками звал меня к себе. В машине спали две толстенные сомалийки, видимо, из состоятельных семей. Ту ночь я провел на покатой крыше автомобиля, рядом с душевным малым, водителем из Сомали. Он спросил, откуда я, и, узнав, что я суфиитий, спустился на землю и исчез, а спустя полчаса принес мне резиновую надувную подушку и полбутылки кока-колы.

«Сделай добро и брось его в реку. И добро воздастся тебе в пустыне»,― говорит поэт.

Мои соотечественники строят в Сомалийской пустыне госпитали, ирригационные сооружения и различные промышленные предприятия. Сомалийцы питают симпатию к советским людям за бескорыстную помощь, за поддержку их стремления к независимости и прогрессу. И вот благодарностью сомалийцев к Советскому Союзу в третьей стране пользуюсь я. Великий век, великое время все-таки XX век! Жители самых отдаленных уголков земного шара поняли, что их судьбы неразрывно связаны с судьбой всего мира. Люди, жившие в джунглях, в пустынях, на вершинах целующих небо гор, столетиями не ведали ни друг о друге, ни о мире. Теперь они вышли из узкого круга прошлого на великую арену всех шести континентов…

На рассвете, едва мои спутники кончили молитву, из-за минаретов мечети у подножия святой Муздалифы грянул орудийный залп.

Оказалось, что мои старательные паломники начали молиться раньше времени. Пришлось им помолиться еще раз вместе со всеми.

Да, наши муллы так ревностно соблюдают все религиозные правила и ритуалы, что зачастую оставляют намного позади себя самых правовернейших собратьев по вере.

Долина Муздалифы пришла в движение. Подхватив свой скарб, паломники взяли направление к долине Мина.

Однако наша группа осталась на месте. Сеид Сайфи Ишан обещал прислать за нами автобус. Водитель неотложки предложил подвезти меня до Мина, но я отказался, хоть и хромал. Разве найдешь потом своих в этом столпотворении?! Как и в Арафате, в долине Мина у них не будет точного адреса.

Муздалифа опустела. Один из слуг Сайфи Ишана принес известие, что автобуса не будет — на дорогах Мина такие пробки, что до самого вечера автомашины не смогут сделать и метра.

Воспользовавшись правами вице-главы группы, Исрафил поручил мой чемоданчик с медикаментами кому-то из молодых кори. Затем достал где-то бамбуковую палку и, соорудив мне подобие костыля, взял под руку не ко времени охромевшего врача.

Побиение шайтана

Часов в одиннадцать утра мы добрались до святой долины Мина. В чайхане, в углу, завешенном циновкой от солнца, остановились на отдых. Наш руководитель велел мне остаться здесь, пока другие сходят на скотный базар, купят овец и баранов и, после обряда жертвоприношения, отправятся бить шайтана. Кори-ака отдаст, мол, распоряжение, чтобы кто-нибудь из слуг пришел попозже за мной и за старым паласом, который мне оставили.

Все ушли. Вдруг появился Исрафил.

― Ты почему вернулся?

― Пойду попозже, ― сказал он, потупившись. Видимо, мой приятель устыдился, что оставил меня одного.

― Спасибо, друг, но не приведи господь, чтобы ты из-за меня опоздал на обряд жертвоприношения.

― Не опоздаю. У тебя утихнет боль и мы пойдем вместе. Скотный базар и место жертвоприношения недалеко отсюда. Мне показали где.

На дорогах стояли нескончаемые ряды автомобилей. Время от времени они продвигались на несколько шагов и вновь надолго застывали на месте. Водители, не удовлетворяясь пронзительными гудками, высовывали из кабин головы и нещадно крыли всех и вся на чем свет стоит.

По обеим сторонам дороги — ряды временных харчевен, ларьков, менял, бакалейных и галантерейных лавчонок, чайхан и киосков с водой. Торговля шла бойко. Торговцы, у которых не хватило средств поставить себе отдельный ларек, находили свободный клочок земли, растягивали над головой тент и, разложив товары прямо на земле, зазывали покупателей.

Арабский мальчонка лет двенадцати торговал фруктовой водой, а старик поодаль от него варил в медном кувшине над переносным очагом жидкую халву.

― Ишриб барид![77] — звонко кричал мальчик, но прохожие не обращали внимания на его зазывные крики. ― Кукола! Пепси-кола, маринда! — перечислял он названия вод.

― Эй, сынок, ― по-башкирски обратился к нему Исрафил.

Мальчик оглянулся.

― На тебе риал, дай пепси-колу.

Взяв у мальчика открытую бутылку, он спросил:

― Имя?

― Ибрагим, ― ответил тот таким тоном, будто сообщал, что его отец является по крайней мере фельдмаршалом.

― Мактаб?[78]

Мальчик, не понимая, пожал плечами.

― Медресе? Учение? ― повторил Исрафил. Мальчик снова не понял, хотя эти арабские слова известны всем мусульманам. По-видимому, у Исрафила было плохое произношение.

Тогда мой товарищ сложил ладони корабликом, показывая, будто читает книгу, а затем жестами изобразил процесс письма. Мальчик безразлично ответил: