Тира Соколовская - Тайные архивы русских масонов Страница 31

Сергей Иванович Муравьев-Апостол в масонство вступил 2 января 1819 г. в ложе Трех добродетелей, где и получил степени: товарищескую — 24 апреля, а мастерскую — 11 июня того же года; с 14 июня он исполнял должность обрядоначальника, а 22 декабря перестал посещать ложу.

Матвей Иванович Муравьев-Апостол принят в ученики 2 января 1815 г. в ложе Трех добродетелей, повышен в товарищи 26 декабря 1816 г. и в мастера —11 января 1817 г., 3 мая 1820 г. исключен.

Членами ложи Избранного Михаила были декабристы: Федор Глинка и Николай Бестужев, Михаил Кюхельбекер, Гавриил Батенков. В ложе Соединенных друзей числился Михаил Митьков, в ложе Александра Тройственного Спасения — Михаил фон Визин; в ложе Петра к истине — Александр фон дер Бригген. Лунин посещал ложу Трех венчанных мечей; это наименование ложи сообщает Вигель, очевидно, ошибаясь в названии ложи. По его же словам, масоном был Н.И. Тургенев, который, как значится в «Записке о тайных обществах в России», составленной в 1821 г.[253] «настаивал преобразовать общество совершенно по системе Вейсгаупта и, сходно с тем, членам назваться между собою другими именами».

К масонству же принадлежал декабрист кн. Ф.П. Шаховской. По заключению его биографа[254], при выработке устава «Союза Спасения», помимо кн. Долгорукого, кн. Трубецкого и Пестеля, принимал участие также и кн. Ф.П. Шаховской; последний был секретарем комиссии; в «статуте», или уставе, многое было заимствовано из уставов масонских лож; вероятно, этим заимствованиям, а также и масонской обрядности общество обязано Шаховскому как убежденному масону.

Любопытно, что Союз Благоденствия имел своею печатью улей с пчелами[255]. Между тем улей с пчелами был одною из распространен-нейших масонских эмблем, часто употреблявшеюся и в масонских виньетках. По поводу улья масоны говорили[256]: «В ордене нашем нет зависти; мы подражаем прекрасному примеру пчел; без зависти сносят они единодушно к общему сокровищу; все собирают они ровно мед из цветущих полей».

Состав лож был вообще разнообразный, пестрый. Можно подметить, впрочем, что некоторые отдельные ложи отличались до известной степени однородностью своего состава: ложа Елизаветы к добродетели была военно-придворная, Соединенных друзей — военная, Александра к коронованному пеликану — ремесленно-буржуазная, Избранного Михаила — интеллигентная; в ложе Трех добродетелей было несколько декабристов, в ложе Петра к истине, где управляющим мастером был доктор Эллизен, было много врачей; в ложе Нептуна к надежде — иностранцев-моряков.

Из масонов некоторые горячо проявляли свою деятельность вовне, то ратуя за принятие той или иной организационной системы, то ревнуя о развитии благотворительности, то произнося пылкие речи в масонских ложах и беспощадно бичуя в них общественные пороки. Большинство же было, вульгарно выражаясь, покорным стадом; уйдя внутрь себя, занимаясь самоусовершенствованием, работая над созиданием храма в своем сердце, они представляли из себя камни, более или менее отточенные и отшлифованные, укладкою которых занимались деятельные масоны. К великим масонам, но не любившим выделяться и скромно остававшимся в рамках собственного самоусовершенствования, принадлежали, например, граф Василий Валентинович Мусин-Пушкин-Брюс и Михаил Юрьевич Ви-ельгорский. Брюс был великий мастер великой ложи Астреи; будучи человеком доброй души, он уступал свою власть другим. По Вигелю[257], Брюс «царствовал, но не господствовал» в ложе Астреи; душою этой ложи был Бебер, «коренной, старый каменщик, искусившийся в делах масонства, который умел сохранять дисциплину и порядок». Виельгорского же Вигель описывает так[258]: «При первой встрече поразил меня магнетизм его глаз; польская живость всегда ослаблена была в нем леностью, беспечностию совершенно русскими, неосмотрительность польская умеряема русским здравомыслием; вся же эта смесь была прелесть; родись он без состояния, без известного имени, из него бы вышел славный министр, или известный писатель, или знаменитый композитор музыки». Для характеристики Виельгорского приведу выдержки из его рукописной записной книжки[259]: «Должно любить добро для самого добра, а не для следствий оного, не останавливаться на радиусах, а стремиться к цели; тот, кто сидит, не падает, а тот, кто идет, prier pour led personnes, qui se trompent, vaut mieuxs que de les refuter; в первые годы христианства сосуды были деревянные, что и послужило сказать, что когда сосуды были деревянные, то попы были золотые, а ныне сосуды золотые и попы зато деревянные; некто сказал, что любовь к врагам совсем для человека неестественна, ибо как можем любить врагов, когда не умеем любить еще и друзей, и так советовал научиться сперва любить друзей и не ненавидеть врагов и потом научиться любить друзей и врагов; целомудрие есть внутренняя красота, с нею соединена скромность, стыдливость, ласковость». Виельгорский жил духовною жизнью, работая над самим собою. С чувством брезгливости сторонился от зла, низких мыслей, низких дел, безмятежно следуя евангельскому изречению: отче, прости им, ибо не знают, что делают. Он верил, что пройдет время, люди станут совершеннее и сами отойдут от зла, как от явления уродливого, и воцарится златой век; для этого же надобно только не уставать в работе над диким камнем.

Иначе думали и говорили беспокойные масоны. Так майор Королевский, начальник инвалидных команд, деятельно пропагандировавший масонство даже после его запрещения, по словам доносчицы, капитанши Шимкевичевой, выражал вольномыслие в каждом разговоре; по ее словам после совершения в Петербурге казни над декабристами, он на ее замечание, что эта казнь составляет хороший пример за столь важное преступление, возражал: «всех не перевешают!». Королевский, оправданный по суду, был деятельным пропагандистом масонства и имел большие связи с масонством польским. Ему же приписывается знаменательный возглас: «пока кровь течет в жилах масонов, не будет спокойствия!»

К деятельным масонам XIX века принадлежали: Эллизен, Лабзин, Федор Глинка, Павел Голенищев-Кутузов, Бебер, Кайсаров, даже Ланской. Последний был горячий оратор и своими прекрасными речами много способствовал развитию масонской филантропии. Федор Николаевич Глинка был, по определению кн. Н.С. Голицына[260], духовный стихотворец. Для характеристики Глинки приведу выдержки из его записной книжки[261]: «Мудрость древних была проста, как и древние люди, оттого в ветхом завете тысячекратно поминается «сердце», в новом, особенно у апостолов, говорится чаще об уме; сердце наше есть сухарь, который всякий день надобно размачивать в молитве и учении Христовом, иначе он сильно зачерствеет и, пожалуй, еще сгниет; курица не может проглотить капли воды, чтобы не поднять глаз к небу; со времени революции дети стали тыкать отцам, они говорят кучеру — вы и отцу — ты; слабость характера есть главный недостаток нашего времени, и сей-то недостаток есть источник большей части бедствий, опечаливших свет; то, о чем мы выше сказали, т. е. слабость характера, происходит от двух причин — от упадка нравственности и просвещения, первая породила эгоизм, другая — невежество, и сими-то двумя оружиями наиболее вооружилась и поражала революция».

Помимо лож, работавших явно, были ложи, работавшие тайно. Но и в явных ложах, которых организация и состав были известны правительственным властям в царствование Александра I, находились тайные масоны, не занесенные в списки членов. Одним из таких тайных масонов был Лев Кириллович Разумовский. Сергей Степанович Ланской в траурной ложе, устроенной в честь Разумовского, говорил, что хотя имя его не занесено в списки ложи Елизаветы к добродетели, но он посещал ложу, и лишь некоторые обстоятельства не позволяли ему принимать в ней видимого участия. «Сей почтенный брат, — говорил Ланской, — в последние годы жизни как будто удалился с поприща масонства, соделавшегося, так сказать, публичным обществом, но ничто не могло ему мешать фактически исполнять во всех случаях жизни то, чему ложи наши учат»[262].

Разумовский был широким благотворителем, но тоже тайным. Только после его смерти стало известным, что он содержал пенсиею 170 семейств. Конечно, такие тайные масоны, нигде не зарегистрированные, ускользали от правительственного контроля. Но это было исключение. Насколько же этот контроль был действителен вообще над масонством, доказывает эпизод с ложей Соединенных друзей, когда она пожелала отойти от союза Великой провинциальной ложи и примкнуть к союзу Астреи; на этот переход было испрошено разрешение гр. С.К. Вязьмитинова, и в циркуляре ко всем членам ложи Соединенных друзей было изложено, что на общем собрании постановлено перейти в союз Астреи; «1а demanche en fut faite le tete jour, et le lendemain elle obtint l’approbation de son excellence m-r de Wiasmitinoff»[263], т. е. для перехода в другую систему, испросили разрешение у генерал-губернатора, и разрешение было дано без всякой бюрократической проволочки.